Мы в зеленой комнате[26] несколькими днями позже, когда Зак отвел меня в сторону, чтобы поговорить. Мы одеты и готовы к выступлению через двадцать минут, и после дня, наполненного интервью и фотосессиями, это первая свободная секунда, которая у нас есть за весь день, чтобы поговорить. Мы находим угол комнаты, удаленный от суеты нашей команды, и плюхаемся на ковер спиной к стене. – Итак, – бормочет Зак, прижимая свою руку к моей. – Думаю, я расскажу маме. – О, вау. Черт, это серьезно. – Думаю, может быть, завтра? Наверное? Или на следующей неделе. Не знаю. Когда буду достаточно смел. – Он смущенно улыбается, и я поодавляю желание обнять его медвежьими объятьями. Мне нужна секунда, чтобы подобрать правильные слова. – Это… послушай, это замечательно, но… ты делаешь это потому, что хочешь? Или потому, что переживаешь? Если… – Нет, я хочу, – отвечает он неуверенно, но затем кивает. – Я давно думал об этом и не хочу, чтобы она узнала от кого-то другого. Я колеблюсь. – Понимаю, но… не знаю, похоже, тебя принуждают к этому. Он пожимает плечами. – Не совсем. Это совсем не похоже на то, как мы признались группе. Я молчу. – О чем ты? – Ну, тогда нас загнали в угол. Я не хотел признаваться, но если другого пути нет, я подумал, что мы должны были это сделать. Я думаю, это похоже, в некотором роде. Но ощущения разные. Похоже, на этот раз это мой выбор. Я пялюсь на него, и кровь стынет в жилах. – Ты не хотел признаваться? Он запинается, услышав ужас в моем голосе: – Все в порядке. Это не так уж и важно. Я просто так сказал. – Зак, это важно. Я не знал. Если бы ты сказал мне, мы бы придумали что-то, поговорили с Киганом, или лучше прятались, или сделали что-то еще. – Пожалуйста, не переживай из-за этого. Я сам принял решение. Никто меня не заставлял. Я моргаю, ошеломленный. Потому что теперь мне кажется, что я заставил его. Я прокручиваю все, что помню из той ночи. Что из того, что я сказал, заставило его почувствовать себя в ловушке? Дал ли я ему достаточно места, чтобы высказать собственное мнение? Я поговорил с ним? Или я лишь предположил, что он согласен со мной, и задавил его? Я не знаю, и мысль о том, что я, возможно, заставил своего парня открыться всем, даже если я этого не хотел, заставляет мой желудок сжаться в болезненном спазме. Я сделал ему больно? Он прикасается к моей руке. – Рубен, – говорит он с нервным смехом. – Дыши. Все в порядке. Я отбрасываю эти ужасные мысли и пытаюсь снова сосредоточиться на текущей ситуации. Он хочет признаться своей маме. Хорошо. Что ему тогда от меня нужно? Ему нужно, чтобы я отговорил его от этого и заверил, что он может подождать год, если понадобится? Или ему нужно, чтобы я поздравил его и сказал, что он все делает правильно? Трудно сказать, делает ли Зак что-то, потому что хочет этого сам или только потому, что не хочет лишней шумихи. Теперь, когда Зак рассказал мне обо всем, я чувствую себя не так уверенно, как раньше Ему нужно, чтобы я понял, чего он хочет, а я не понимаю. Просто не понимаю. И как я могу ему помочь, если я не умею читать его как открытую книгу? Наконец я спрашиваю: – Ты хочешь, чтобы я был рядом? Для поддержки? Он медленно качает головой. – Думаю, я должен сделать это один. Но спасибо за предложение. Серьезно. Это много для меня значит. Мы сидим в тишине, затем Зак глубоко вдыхает. – Рубен? – М-м-м? – Все будет хорошо, да? К черту личное пространство. В любом случае никто в комнате сейчас не знает, что происходит. Поэтому я поворачиваюсь, чтобы встать перед ним на колени и положить руки ему на плечи. – Эй. Да. Я обещаю, что все будет хорошо. Что бы ни случилось, у тебя есть я. Это не изменится. До тех пор, пока ты все еще хочешь меня. Его глаза стекленеют, подчеркивая зеленоватый оттенок радужки, но он сжимает челюсти, чтобы собраться. – Я всегда буду хотеть тебя. – Тогда я всегда рядом. Комната расплывается, и Зак – единственное, что я сейчас вижу. Я сижу неподвижно, позволяя ему вести нас, не зная, насколько ему комфортно публичное проявление эмоций. Но затем он наклоняется вперед, опустив голову, чтобы… обнять меня? Просто хочет быть рядом со мной? И я касаюсь его лба своим. – Хорошо, – шепчет он, его дыхание мягко падает мне на лицо. Хорошо. Мы снова присоединяемся к Джону, когда Зак приходит в себя, падая в жесткие кресла, расставленные вокруг журнального столика с нарезанными фруктами, бутылками дорогой родниковой воды и выбором всех вкусов Doritos, кроме Cool Ranch[27] (просьба Энджела). – Энджел ушел в уборную, – говорит Джон. – Спасибо за новости, – отвечает Зак и берет воду. Все следы неуверенности и страха исчезли, и он опять натянул свою фальшивую улыбку. – Нет, – повторяет Джон. – Он в уборной. Второй раз за пятнадцать минут. А значит, он планирует быть под кайфом еще одно выступление. Чудесно. – Еще, – продолжает Джон. – Я прочитал кучу комментариев под селфи, которое мы опубликовали ранее. Он имеет в виду снимок нас четверых за кулисами зала, который мы сделали после того, как вырвались из лап стилистов. Готовы ко второму туру, Вена!!! – И все спрашивают о тех же девушках, поэтому я погуглил нас и нашел вот это. Он протягивает мне телефон, и я читаю заголовок статьи, Зак смотрит поверх моего плеча. «Романтика витает в воздухе! Взгляд в прошлое – и настоящее – романов мальчиков из Saturday!» Ниже – фото Джона в детстве рядом с какой-то девушкой, которую я не узнаю. Боже, ему должно быть сколько, четырнадцать? Далее идет фотография, на которой он и Имани Питерс, его подруга детства, идут куда-то по улице. По его стрижке я понимаю, что фото сделано незадолго до нашего тура в Америке. «Мало что известно о Джоне и Имани Питерс, хотя наш источник подтверждает, что несколько месяцев назад у них определенно была интрижка. Может ли она быть серьезной? Мы не знаем, но мы уверены, что тысячи девушек по всему миру молятся, чтобы это было не так!» Что ж, Имани было бы очень дерьмово читать это, если бы она была с Джоном. К тому же я, черт возьми, уверен, что это не так, учитывая, что Джон упоминал ее ровно ноль раз за последние несколько месяцев. Далее несколько фото Энджела и разных девушек. Одна – Рози, девушка, с которой он встречался месяц или два, когда ему было шестнадцать, – они украли тошнотворно милую фотографию пары из ее Instagram, – одна девушка, которую я не узнаю, и еще – размытый снимок Энджела и Лины на улице во время нашей стычки в Берлине. «Источники сообщают, что Энджел и Лина Вебер были неразлучны последний месяц, пока он колесил по Европе! Неужели все серьезно?! Время покажет. Но мы точно никогда раньше не видели, чтобы Энджел одаривал кого-либо таким влюбленным взглядом! Извините, дамы, он занят!» Это был не влюбленный взгляд, это были расширенные зрачки кого-то под кайфом, в панике и паранойе. Легко ошибиться по всем фронтам. Дальше фото Зака на обеде с… – Это моя кузина! – кричит он в ужасе. – Какого черта? – Кузина – «девушка-загадка», – говорю я, кривя губы. – Какие такие «источники» говорят, что видели нас на бурном свидании в конном экипаже? – требует Зак. – Мы встретились за обедом, чтобы она могла показать мне свои снимки УЗИ. Потому что она беременна. От своего парня. Я слишком занят пролистыванием страницы до части о себе, чтобы ответить, но в груди словно кирпич. Да, я так и думал – я и все мои «подруги». Есть фотография Амайи, девушки, которая вместе со мной играла Мими в Rent (а я Роджера) за за год до того, как сформировались Saturday. Я и Молли, девушка, с которой я дружил в лагере Hollow Rock. Мне «любовно укладывает назад волосы» чертова Пенни. Пенни, потому что, по-видимому, тот, кто написал эту статью, либо не удосужился выяснить, кто наш парикмахер и визажист, либо им просто было все равно. Энджел снова присоединяется к нам, весь из себя энергичный. Он идет подпрыгивая и проводит языком по зубам. Его подводка для глаз уже размазана.