Взгляд его жадно скользит по моему лицу. Вокруг нас темно, и только разноцветные огни вечеринки освещают лица, скользя причудливыми узорами по коже. Он так много бы сказал, да и я бы накричала. Если бы мы могли выплеснуть все друг другу, мы бы сделали это ярко и громко. Но все что мы можем делать – молчать. – Я провожу… Злость после его слов опаляет кожу. Выпив, я позволила слишком много мечтать, и теперь, не получив от него даже каплю тепла, я чувствую себя вновь отверженной и раздавленной. Неужели он не хочет воспользоваться моментом? Давида нет, средства связи у Исая. Астахов не узнает, пусть даже мы скроемся ото всех на ближайшие пару часов! Но вместо этого Гесс продолжает стоять как истукан, разыгрывая из себя преданного подчиненного. – Не надо меня провожать. Дорогу найду, – получается слишком грубо даже для пьяного языка. Насколько нежно несколько минут я ласкала его ладонь, с той же резкостью я вырываю ее из его хватки. Не желая и дальше смотреть на него, я срываюсь в сторону выхода. Расталкивая народ, я вылетаю в коридор. Когда шум музыки стихает, я отчетливо слышу шаги за спиной. Сердце наполняет радостью, ведь он идет за мной! Я даже замедляю шаг, чувствуя прокатывающееся по венам возбуждение. Моя голова кружится, и когда его ладонь грубо, но уверенно сжимает мое предплечье, заставляя остановиться, я поддаюсь. Спина ударяется о стену, а когда я поднимаю глаза, и вижу, кто удерживает меня, тело прошибает озноб. – Неужели ты решила сбежать от меня? – тот самый придурок, пялившийся на меня у бара и на танцполе. Пьяные затуманенные глаза с жадностью скользят по мне. Я пытаюсь вырваться, но он слишком силен. Перехватив мои руки удобней, пытается утянуть меня куда-то. Не знаю, сколько бы длилось все это, и в какой момент я могла бы почувствовать страх, но я не успела. Лишь увидела, как метнулась фигура Гесса, а в следующее мгновение мужчина уже неподвижно лежал на полу. Все так обрывочно и сумбурно. Злые глаза Гесса, судорожно исследующие мое лицо, его пальцы, впервые коснувшиеся меня за оголенные участки плеч, его злое негодование, и нудные причитания. Я сморозила что-то глупое в ответ и засмеялась, а он, вдруг рассвирепев, схватил меня за руку, и толкнул в ближайшую комнату, оказавшуюся туалетом. Щелчок и дверь на замке. Мы одни, в маленькой комнате с зеркалом и раковиной. Я вижу, как он достает из кармана рацию и телефон. Как выключает второй и укладывает все это в сторону. Будучи трезвой, я бы давно остановила все. Но сейчас меня распаляло от желания, я горела им. И когда он замер в двух шагах от меня, по всей видимости, желая сказать мне что-то грубое… я стянула бретельку платья, одним махом оголяя грудь. Жадный, иссушенный жаждой взгляд заставил мою кожу покрыться мурашками. Нестерпимое желание стянуло низ живота. Я запрыгнула на раковину, раздвигая пошире ноги. Он сделал шаг, отступая, в глазах мелькнуло предостережение. Риск того, что он оттолкнет и снова нагрубит был огромен. Не желая давать ему фору, я схватила его за запястье и резко потянула на себя, накрывая ладонью мою грудь. – Т-с-с, – поднесла палец к губам, второй рукой удерживая упрямую ладонь, все ее пытающуюся покинуть мое тело. Кивнула взглядом на лежащую неподалеку рацию, намекая на то, что нас услышат. Это был единственный вариант побороть его волю и заставить молчать. Я видела, как он борется с собой. И словно пробуя на прочность, обвила ладонью его крепкую шею, притянув к себе. Когда мои губы коснулись его – голова пошла кругом. Он резко одернул руку, словно ошпаренный кипятком, отошел на пару шагов. По сгорбленной и напряженный спине, по сжатым кулакам, я понимаю, что шансы на победу с каждым мгновением скатываются к нулю. Тогда я тянусь к нему, а он резко перехватывает мои руки, заводя их мне за спину. Край раковины упирается мне в поясницу, но я не чувствую боли, я замираю под его безумным взглядом. Уголок его губ дергается, словно держать себя в руках ему стоит неимоверных, граничащих с болью усилий. – Ты больше не хочешь меня? – слетает жалостливое с губ. Даже если сейчас он назовет меня уродиной, я поверю. Поверю, и буду считать себя такой – недостойной его. Но если он даст мне хоть толику того, что дарил когда-то, я сохраню это в себе навсегда. Гесс прикрывает глаза, сглатывая. Его лоб упирается в мой, в то время как руки, расставленные по обе стороны от меня, опираются о раковину. Когда он прислоняется ко мне, я чувствую, как его трясет. Словно каждый нерв в его теле ожил, вибрируя от напряжения. – Все, что я могу делать – это смотреть на тебя. И это убивает меня, Роксана. Это первые слова, сказанные не жене Давида, а мне – его Роксане. Он отстраняется, и когда я вижу его взгляд, мое сердце сжимается до размеров горошины. В голубых глазах плещется боль и тоска, и все собственные чувства лавиной сбивают с ног. Он настолько боится потерять брата, что не хочет нарушать данное Давиду слово. Не собирается его нарушать, каких бы усилий ему это не стоило. И в глубине души я понимаю, что дразня его, провоцируя, я могу доставить ему огромные проблемы. Я знаю, что не должна так поступать, но алкоголь, разливающийся по моему телу, не дает мне думать ни о чем другом, кроме собственных «хочу». Ладони обхватывают мужские широкие скулы, не имея сил сдерживаться, провожу пальцем по линии его губ. Всхлипнув, прислоняюсь губами к его, и замираю, не дыша. – Тогда смотри. Так много, сколько сможешь, – шепчу, соприкасаясь голой грудью с тканью его рубашки. – Смотри, чтобы казалось, будто трогаешь меня… Он руку мою за запястье ловит, отстраняет слегка, словно не хочет вовсе. – Я не могу… не могу тебя трогать… Резко спрыгнув, я толкаю его в раковину. – А ты и не трогай. Это буду делать я. Если он собирается погибнуть, так разве есть разница, будет он держаться подальше от меня или нет? Сейчас нам выпал шанс, возможно, единственный. Давид не вернется, он не может нас слышать или видеть. И пусть через неделю я потеряю его, пусть остаток дней мне придется провести в бегах, или, в худшем случае, с нелюбимым и ненавистным мужчиной, я отхвачу хотя бы несколько минут счастья. Пусть мнимого и ненастоящего, пусть настолько скоротечного, что не успею понять, но я возьму его и буду хранить в себе. Буду лелеять, словно маленького ребенка. Резким, давно изученным движением я расстегнула его ремень и стащила джинсы вместе с бельем. Сердце сделало остановку, а шею стянуло петлей от увиденного. Его бедра были покрыты ранами. Едва зажившие глубокие порезы длинные и короткие, чертили на смуглых сильных ногах уродливые линии. Когда я выпрямилась, он все также стоял неподвижно. В глазах затаилась тьма, словно предостерегая меня «Не спрашивай». Я и не стала. Только губы жадно впились в его. Возможно, со стороны мы смотрелись безумно пошло и странно. Бледная, полураздетая и пьяная девица, пристающая к высокому и сильному охраннику. Сколько подобных историй видело это место? Но бьюсь об заклад, такой запутанной и безнадежной – никогда. Я потянулась рукой и, обхватив его скулу, совсем так, как делал со мной он всегда, продолжила целовать. Всего одно движение языком, и его настороженность и попытки нажать на «стоп» разлетелись к чертям. Мои руки забрались под ткань рубашки, в живот уперлась его твердая, налитая кровью плоть. Он хотел меня, и какой бы огромной ни была между нами бездна, его желание было столь же сильным, как и мое. Кожа к коже, я углубляю поцелуй, и чувствую дрожание его рук. И глухой рык, рвущийся из его груди, как сигнал о сдаче последнего бастиона. В мгновение все меняется. Горячие ладони смыкаются на моей талии. Словно пушинку он поднимает меня, усаживая на твердой поверхности. Резким движением разведя мои ноги в стороны, срывает белье. Прохладный воздух холодит разгоряченную и влажную плоть, и касание его пальцев срывает жалобный стон с губ. Но ему не суждено расплавиться в воздухе, ладонь Гесса накрывает мой рот, и сквозь затуманенный взгляд я вижу его лицо. И словно жужжащий над ухом комар – понимание того, что нас могут услышать. Я могла бы в этот момент прийти в себя, сбросить наваждение и осознать, к какой бездне двигаю нас обоих, но когда его ладони властно сжимают оголенную грудь, а губы вгрызаются в мои, весь мир исчезает в мгновение. Легкий аромат обид и недомолвок скользил в каждом касании и в то же время переплетения наших губ и языков, словно встретившиеся после разлуки влюбленные. Стертые горькими буднями ощущения эйфории сейчас отзывались каждым сантиметром тел и сердец. Наши сердца стучали так сильно, мы были жадными и нетерпимыми. Все еще боясь, что он уйдет, я обвиваю ногами его торс, притягивая к себе. В тот момент, когда он вошел в меня, из глаз брызнули слезы. Ощущать его в себе было так трепетно, и так… остро. Каждая клеточка тела отзывалась его движениям. Стоны, слетающие с губ, снова были пойманы им. Привыкнув к сладости ощущений, я распахнула глаза и увидела перед собой его длинные ресницы, в то время он исступленно целовал меня. Каждое движение его во мне сопровождалось новой волной желания. Я смотрела на него, жадно поглощая каждую черточку, каждую морщинку на лице. Я видела, как напрягаются его вены на шее, как мышцы рук становятся каменными, когда он кончает в меня. Волна за волной, я впитывала его до последней капли. Ладонь, скользящая по его плечу чувствовала то, как сильно он напряжен. Мой красивый. Тот, кто навсегда останется в сердце. Мой предатель. Мой отступник. Моя любовь. Шум в ушах не дал мне услышать громкий стук. И лишь когда Гесс резко отстранился, я пришла в себя. В груди зарождался страх. Внутренний вопль: «что ты натворила?» Гесс, словно испытывая чувство вины за содеянное, потянулся к воде и, смочив бумажное полотенце, пытался убрать следы нашей страсти с внутренней стороны моих бедер. Меня окатило стыдом. Слышал ли нас кто-то? Видел ли? Способен ли Давид узнать, чем мы занимались? Как глупо будет испортить все в шаге от финиша! И я не боялась за себя, знала, что Астахов все равно простит. Каким бы придурком он ни был, с сыном он не сделает ничего. А вот Исай… Как я могла подставить его, зная, что ради Мирона он согласен пойти на смерть? Как могла позволить пострадать ему и его брату? Нервно оттолкнув его руку, я стала приводить себя в порядок. Натянув впопыхах платье, подобрала с пола белье. Стук стал громче, рация, лежащая на подоконнике, зашипела. Алкогольный дурман и опьяняющее желание испарилось, оставив после себя гнетущую атмосферу сожаления. Не помня себя от ужаса, я сорвалась к двери. Пальцы сжались на дверной ручке, тело охватила дрожь от прозвучащего за спиной голоса. – Не выходи сейчас… Что-то мне показалось странным в этой фразе. Я обернулась и замерла, не дыша. Затуманенный взгляд был настолько пронизывающим, что стало физически больно. Он сделал шаг навстречу, и я увидела капельки влаги во внутренних уголках его глаз. – Подожди пять минут, а потом иди сразу к машине. Я хотела сказать «прости», хотя знала, что это мало что изменит. Но Гесс, кажется и слушать меня не хотел. Он не дал произнести и слова. Поднес рацию к губам, и, зажав кнопку, впустил в нашу тишину голос Артура. Глава 11. Своя дорога Артур стоял на пороге гостиничного номера, не решаясь зайти. Я выключила ТВ, и, забрав с комода сумочку, прошла вслед за ним. На всем пути из гостиницы мы не проронили ни слова. Ночь была бессонной, и сейчас я чувствовала себя слишком разбитой, чтобы вести беседы с кем-то из людей Давида. Попрощавшись с девочками с ресепшена, подошла к машине и уселась на заднее сидение. Всю ночь я так и не сомкнула глаз. После того как Артур привез меня в гостиницу и оставил здесь одну, я места себе не находила. Мысли постоянно крутись вокруг Гесса, и вокруг того, что произошло в туалете клуба. То как он вел себя после секса, не было похоже на сожаление с его стороны. И, в то же время, он ни словом не обмолвился, не дал мне хотя бы малейшего знака на то, что все может наладиться. Да и в гостиницу сейчас за мной приехал не он, это ведь говорит о чем-то. Хотя я и не ждала каких-либо знаков внимания с его стороны. Это был лишь момент слабости – не иначе. Теперь у нас на одну тайну больше, вот и все. – Давид уже вернулся? Артур бросил взгляд в зеркало заднего вида. – Да, все в порядке. Я прикрыла глаза, и, выдохнув, осталась в таком положении до самого конца нашей поездки. Когда машина остановилась перед КПП, я осмотрелась по сторонам. Артур заглушил мотор и вышел к парням, в этот момент дверь с моей стороны открылась. – Ну, наконец-то, я уже заждалась тебя! – раздался недовольный женский голос. Обернувшись, я впилась удивленным взглядом в Смирнову. Придерживая рукой дверь, она склонилась так, что теперь наши лица были на одном уровне. – Чего застыла? Идем, – ее рука бесцеремонно схватила мое предплечье. Девушка буквально вытянула меня из салона авто. – Эй, полегче! Я никуда с тобой… Смирнова так зыркнула на меня, что следующее слово застряло в горле, так и не получив высвобождения. – Если хочешь, чтобы Гесс сдох уже сегодня, тогда сиди в машине. Если собираешься помочь, тогда идем, – прошипела девушка, и выпустила меня, все еще оставаясь на месте. Ее заявление ошарашило, что несколько секунд я молча пялилась на нее. Женя нетерпеливо закатила глаза. – Ну, соображай быстрей! Подняв голову, встретилась с настороженным взглядом Артура. Он разговаривал с одним из охранников. – Мы к бассейну, хорошо? – улыбнулась Смирнова, схватив меня под руку. И не дав ему возможности ответить, а мне передумать, она потянула меня во двор через главные ворота. Стоило нам скрыться в тени беседки, Женя воровато осмотрелась по сторонам. Убедившись, что никто за нами не следит, она вытянула из сумки телефон, и, выбрав на нем что-то, протянула мне.