В первые мгновения я не могла понять, что она пытается показать. Видео являлось ничем иным, как записью с камер наблюдения. Небольшая серая комната. Зеркало и подставка с раковиной, на противоположной стороне – кабинки. Вдруг дверь открывается, и в нее влетают двое. Высокий брюнет в белоснежной рубашке, и девушка в ярко красном сарафане. Он вытаскивает телефон и другие средства связи, складывая их на подоконнике, а когда приближается к ней, я даже в столь плохом разрешении вижу огонь, вспыхивающий в его глазах. В тот момент, когда она стягивает с плеч лямки сарафана, оголяя грудь, я ставлю на паузу. Меня бросает в холодный пот. Все еще отказываясь верить в очевидное, но, уже ощущая, как тревога обжигает сердце, поднимаю на нее взгляд. Смирнова не улыбается. И даже намека на злорадство нет в ее глазах. Она смотрит на меня так, как смотрела бы подруга, узнай, что я переспала с бывшим. – Сколько… – это все, что получается выдавить из себя. Связки слиплись, в горле пересохло. – Сколько на записи? – спрашивает, даже не моргнув. Словно мы говорим о чем-то совершенно обыденном. – Все до самого конца. Пока Гесс не вышел из комнаты, оставив тебя одну. Пальцы сжимают телефон до побелевших суставов. Будто только сейчас до меня доходит ужас происходящего. Я возвращаю взгляд к Смирновой. – Но ты не переживай. Это видео не смотрел никто кроме меня. На мой немой вопрос, она поясняет. – Скажи спасибо. Я успела извлечь запись до того, как Артур отсмотрел их. Охранника приставил Давид следить за вами, пока он был в отъезде, также дал задание забрать записи камер в период его отсутствия. И…надо думать не зря поставил слежку. – Как ты это сделала? – Как только привезли записи с камер, я отвлекла его, попросив заняться одним вопросом на первом этаже. В общем, не важно… Главное, что в самом конце, я нашла увлекательное видео, заслуживающее Оскара…, – уголок ее губ дрогнул, прежде чем искривиться в саркастической улыбке. – Вам бы платный контент пилить… Сердце словно покрытое коркой льда, билось с трудом. – Чего ты хочешь? – Чего я хочу? – вздернула бровью. Удерживая телефон в поле моего зрения, она удалила видео. – Я хочу, чтобы ты не портила жизнь Гессу. Он помог мне, и я должна ему. Я знаю, что он не стал бы делать этого сам. Наверняка, ты полезла на своего жеребца, воспользовавшись отсутствием Давида. Только этим ты практически подставила Гесса. Если бы я не успела забрать видео записи с туалета, они бы попали в руки Давиду. Гесс был бы трупом. – И ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты удалила единственный экземпляр записи? Или чтобы я поверила, будто ты благодарна Гессу за что-то и спасаешь его просто по доброте душевной? Она пожала плечами, отстранившись с таким видом, словно ей это не интересно. – Ты права практически во всем. Помогаю я ему совсем не по доброте… На данном этапе я заинтересована в Исае не меньше твоего. Но сейчас, после вашего срыва… Гесс на себя не похож. Как я поняла, он собрался отойти от намеченного плана по спасению брата… – Откуда ты знаешь? Смирнова закатила глаза, устало вздохнув. – Помнишь, когда ты сидела в затопленном подвале? Знаешь, кто тебя запер? От ее вопроса бросило в озноб. – Кто? – Марго, – тут же ответила Смирнова. – А знаешь, где она сейчас? Она не дала мне ответить. – Лучше тебе не знать, Роксан. И мне страшно подумать, что было бы со мной, если бы Исай не прикрыл меня. Не скажу, чтобы я не догадывалась об этом. Поэтому слова Смирновой на этот раз совсем не удивили меня. – Так это ты заставила ее сделать? – спросила, но совершенно не ждала ответа. Марго кивнула. – Но зачем ему помогать тебе? Ты пыталась меня убить. Женя деловито поправила прическу, двигаясь ближе ко мне. – Все очень просто. Я больше не досаждаю тебе, а он не трогает меня. Он получает брата, ты – сына, я – Давида. С губ рвется смешок. – Думаешь, Астахов когда-либо оставит меня в покое? Женя улыбается. – Главное, что я от него не отступлюсь, Роксана. Думаешь, Гесс не хотел убить меня из-за тебя? Он пошел на эту сделку, потому что не хотел повторения того, что произошло с тобой в подвале. И сейчас, если все вскроется, будет плохо всем. Убьют его брата, ты не увидишь сына, а я… Понимание ситуации хлынуло жаром по венам. Я тут же потянулась к ней и схватила за руку, словно боялась, что она передумает или уйдет. – Что я должна делать? Смирнова откинулась на спинку скамьи, явно довольная моей реакцией. – Гесс показал себя этой ночью как слабак. Не думаю, что теперь он сможет держаться от тебя подальше. Но ты должна. Отшей его, Роксана, да так, чтобы он и не вздумал посмотреть на тебя. Ты должна сделать так, чтобы у Давида не возникло сомнений – теперь ты с ним. Их дело должно пройти гладко. Это момент расчета долгов. Поняла? То, что говорила Смирнова было похоже на правду. Слишком много она знала, так блефовать нельзя. Да и в ее интересах избавиться от меня. Когда не получилось устранить меня физически, она перешла на сторону Гесса. Да и он загнал ее в угол, не оставив выбора. Похоже, теперь мы в одной лодке. – С чего ты решила, что Гесс не сможет держаться от меня подальше? Если до этого мог… Смирнова снова достала телефон и выбрала еще одно видео. – Вот знала, что ты это скажешь. Не хотела тебя радовать, но придется показать. Она протянула ко мне гаджет. Снова записи видеокамер. Это был коридор клуба. Гесс нервно измерял его размашистыми шагами. Вдруг он вытащил рацию из-за пояса, и что-то произнес в нее. Его волосы были немного растрепаны, рубашка застегнута небрежно, скорее всего, происходящее на видео было событиями после моего ухода из клуба. Он замер на мгновение, рассматривая что-то на экране телефона. А потом, вдруг резко рассвирепев, ударил несколько раз в стену. Снова и снова он бил кулаками, пока костяшки не запачкались красным. Я не могла его слышать, но судя по искривленному, словно от боли лицу, в голове звучал утробный рык, разрывающий его гортань. Его трясло. Я видела его частую дрожь даже через камеру наблюдения. – У меня много такого, – голос Смирновой словно из трубы. Я резко подняла голову – перед глазами все было размыто. – Каждый раз, когда тебе было плохо, он резал себя. Я чувствовала, как дрожат мои губы, пока пыталась выдавить из себя хотя бы слово. – Гесс резал себя постоянно. Разве ты не видела во время… кхм, – кашлянула в кулак. – У него все ноги и руки в шрамах и порезах. Ты ведь не думала, что Давид не следил за ним? Я видела его шрамы. Но вчерашней ночью я была так пьяна, что разум и способность мыслить покинули меня. Но теперь, узнав о том, что Гесс делал это сам с собой, я пришла в ужас. – Зачем? Зачем Исай делал это? Смирнова поднялась и отряхнула с себя невидимую пыль. Ее взгляд стал высокомерным. – Ну и дура ты, Роксана. Хочешь помочь ему – отшей. Я тебя предупредила. *** С момента приезда я до самого вечера так и не видела Давида. Аня сказала, что они с Гессом заперлись в кабинете для совещания. Так что у меня было достаточно времени для обдумывания сказанных Смирновой слов. Раздражающе настырный голос совести не отпускал меня ни на минуту. Из оправданий было лишь мое состояние алкогольного опьянения. Если бы не оно – я бы ни за что не поступила так с Гессом. Да и гордость бы не позволила после всего отдаться ему. А теперь я лишь подкинула проблем обоим. Шрамы Гесса и его способ снять боль оставили во мне неизгладимый след. Я не знала, как к этому относится, я не понимала, что чувствую по поводу всего. Все это время ему было также больно, как и мне. Он снимал стресс, уродуя свое тело. Что это? Крик отчаяния или плачь растерявшей все души? Это его сила, или слабость? Это злило меня. Видеть таким Гесса было еще больней, чем ощущать его предательство и отчуждение. Быть с Давидом и знать, что Исая ломает каждую секунду – это ли не ад? Мне всегда казалось, что герои всегда останутся героями, а трус никогда не станет храбрым. Но когда я вспоминала о том, как Гесс разбивает руки о стену, когда я представляла, как он режет себя от бессилия, могла ли я думать о нем как о герое? Он отдал меня в руки другого, отдал ради брата. Но разве эта цель может оправдать выбранный им путь? Разве я могу любить его, если он больше не мой? – Роксана… Его голос прозвучал так близко и так неожиданно. Едва не расплескав бокал с соком, нацепила на нос солнечные очки. Сердце зашлось в бешеном ритме при звуке его шагов. Я не смотрела на него. Сидела, опустив взгляд в бокал с ярко оранжевой жидкостью. Огромная фигура Гесса закрыла собой весь солнечный свет, а я упорно отказывалась поворачиваться к нему. Что я скажу? Как мне вести себя, если при одном лишь взгляде в голубые глаза, я с ума схожу?! Кадры видео, продемонстрированного мне Смирновой, так и стояли перед глазами. Но разве я могла показать ему то, что было у меня на сердце? Разве имела право сказать ему правду и признаться, как сильно я скучаю по нему? Касание его рук к моему плечу, отняло последние остатки уверенности. В этот момент послышался звук открываемой двери. Я резко обернулась, пользуясь этим шумом как возможностью сбежать. Из дома только что вышел Давид. Отдав несколько указаний Олегу, он осмотрел двор. Я больше не чувствовала на себе ладонь Гесса, и когда наши взгляды с Астаховым встретились, я вдруг поняла, что именно должна сейчас сделать. Сделать, прежде всего для того, чтобы обезопасить Исая и Мирона. Пока я, стиснув кулаки, направлялась к Астахову, думала о том, что если когда-нибудь встречу младшего Гесса, обязательно задам ему трепку. Исай за спиной. Слышу всю дорогу, как он следует за мной. И сейчас, направляясь к Астахову, думать о Мироне мне проще. Мысли об этом балбесе немного успокаивают, ведь я понимаю – это все для него. То, что я сейчас сделаю, все только для него. – Давид, – я махнула рукой, улыбнувшись так широко, что стало больно. Он замер на мне взглядом, я видела, как дрогнул уголок его губ. Приблизившись, я обняла его. Когда я прижималась к его груди, вдыхая запах парфюма совершенно чужого мне человека, я чувствовала то, как больно тому, кто стоял у меня за спиной. – С чего вдруг такие нежности? – хохотнул Давид, и его ладонь скользнула по моей талии. Астахов прижал меня к себе, его губы коснулись моих. Внутри все замерло, но я сделала все, чтобы никто из присутствующих так и не понял, что я чувствую на самом деле.