– Ты в порядке? – обхватив его шею, я отстранилась немного. Давид кивнул, с улыбкой осматривая мое лицо. – Испугалась вчера? На этот вопрос ответ нашелся быстрей прежнего. – Очень. Но я не хочу об этом вспоминать. Ты сегодня дома или тебя снова не будет? Астахов нахмурился. – Ты же знаешь, эти дни слишком сложные… Я понимающе кивнула. – Но, если ты вернешься не слишком поздно, может быть, выедем куда-нибудь поужинать? Астахов протянул ладонь и провел пальцем по моим скулам. Его глаза с нескрываемой нежностью смотрели на меня. – Ты же знаешь, сейчас не время выходить в люди… Но если… Я сморщила носик, старательно изображая капризную девочку. – Ладно, тогда можем заказать китайской еды и посмотреть что-нибудь. Заодно и Дане позвоним. На губах Давида расплывается улыбка. Одна из тех, что он дарил мне когда-то. Когда был влюблен в меня, не имея ни денег, ни власти. Первая искренняя и радостная за все это время… только мне плевать на нее. – Олег! – Астахов окликает охранника. Я не оборачиваюсь, боясь встретиться глазами с тем, кто все это все это время нависал над нами грозовой тучей. – Проводи Роксану в комнату, – затем Давид переводит на меня взгляд. – Вечером придумаем, что можно сделать, – подмигнув, он целует меня и выпускает из рук. Развернувшись, не поднимая глаз, я направлюсь к дому. Впереди меня идет Олег, я следую за ним так, словно он – цель моего пути. Но все это время, я чувствую на себе взгляд таких родных и чужих одновременно, светлых, но яростных глаз. *** Я просидела в комнате до самого вечера. Каждый раз, когда слышала его голос со стороны коридора, сердце замирало. Я боялась встретиться с ним, боялась остаться наедине, хотя прекрасно понимала, что этого не избежать. И когда Аня постучалась ко мне и сообщила о том, что Давид привез китайской еды и ждет меня внизу, я была в полной готовности. Все что требовалось для моей безопасности – пробраться на первый этаж максимально быстро, не столкнувшись с Гессом. И все практически получилось, я уже была у лестницы, как вдруг сильные пальцы сомкнулись на моем плече. Один резкий рывок – и я была прижата к холодной стене балкона. Сильные руки сомкнулись на моей шее. Первое, что я увидела – налитые яростью глаза. Он был так близко, его дыхание опаляло кожу, заставляя дрожать. Осознав, что делает мне больно, он убирает ладонь, продолжая опираться одной рукой о стену. Взгляд его злой, не дающий мне и миллиметра пространства. Он не выпустит меня, и я это понимаю. Гесс на грани. Его аура давит на меня. – Может, поговорим? – О чем? – вздергиваю бровью. И сама не понимаю, где силы нашла. Вижу, как дергается его кадык, когда он сглатывает. В глубине бездонных глаз вспыхивает пламя. – Ты считаешь, не о чем? Ужин в ресторане? Вдвоем? Ты в своем уме, Роксана? Я помню, с чего все началось и из-за кого все пошло прахом между нами. В этот момент мысли о его предательстве помогают мне. – Убери от меня свои руки, Гесс. И перестань уже лезть в мою жизнь. Я хочу провести вечер с отцом моего ребенка, в чем твоя проблема? В моем голосе достаточно холода, чтобы заморозить все живое в радиусе нескольких метров. Гесс вздергивает бровью, все еще не веря, но уже понимая, что это провал. С его лица слетает маска безразличия. Теперь он весь – тугой комок напряженных нервов. – Проблема в том, что ты заигралась, – горячие губы касаются виска. – Хватит. Вчера мы оба сделали то, что хотели. Не получается у нас быть врозь… Резкий взмах руки – я ударяю его в грудь. Это все, что я могу делать со своей болью – вымещать ее на нем. – Что за бред ты несешь, Гесс?! Я тебя совсем не узнаю в последнее время. Мало того что трус, так еще и слабаком стал? Это было слишком. Даже для меня. Видела, как стиснул зубы, как отвернулся на мгновение в порывах обуздать зверя. – Слабаком? – едкий смешок сорвался с губ. Я пожала плечами. – Подумаешь, трахнулись в туалете по старой памяти, так что с того? Теперь бегать и преследовать меня нужно? Хватит быть таким жалким, ладно? Больно ему. Знаю, родной. Это так невыносимо – любить, но вынужденно ненавидеть. Но не тебе ведь одному залечивать душевные раны физическими увечьями. Теперь я хочу взять на себя немного. Сегодня я буду предателем и отступником. Сегодня я позволю тебе отдохнуть. Купаться в горечи предательства намного легче, чем погрязать в чувстве вины. Кривится так, словно мальчишка, получивший тяжелый удар. Больно, и ведь скрыть это не может, от того и злится так. – Рокс, да кончай гнать! Столько в этой фразе отчаяния и безнадеги. Слезы жгут глаза, но я упрямо прогоняю их. Все чего бы я сейчас хотела – оказаться в его руках. Но я, как и он, теперь могу только смотреть. Ярость, отчаяние, злость раздирают меня изнутри. Почему?! Ну почему я должна быть сильной?! Почему я должна это делать?! Мысленный крик застревает комом поперек горла. Глупые вопросы, на которые давно есть ответ. Стиснув кулаки, я возвращаю к нему взгляд. И на этот раз я способна сдержать данное обещание. – Да не кончила я, Гесс. В том то и проблема. Прости, но тебе не сравниться с Астаховым. Каким бы козлом он ни был, трахается он круто. На моих губах улыбка ядовитая, в его глазах – боль. Пальцы Гесса сжимаются на моем предплечье, будто надоедливый сук, зацепивший рукав. В моем взгляде нет и капли тепла для него, и он наконец-то все понимает. Выпускает меня, и, скрестив руки на груди, смотрит с высоты своего роста. Кажется, я никогда не забуду этот его взгляд. Взгляд, от которого мои внутренности скрутило в морской узел. На губах Исая горькая улыбка, он смотрит на меня так, словно прощается. – Чего ж на меня запрыгнула, раз трахается круто? Пожала плечами. Никогда не думала, что столь простое действо будет сделать так тяжело, особенно когда в твоей груди огромная рана. – Проверить хотела. Я молилась, чтобы он не услышал дрожь в моем голосе. Я сделала шаг, поравнявшись с ним. Я смотрела на него с таким равнодушием, словно мне было плевать. Я старательно ненавидела его в мыслях, настолько же сильно, насколько сейчас сжимало в груди. Мы так часто в последнее время делали друг другу больно, так часто открещивались друг от друга, неустанно предавая, что это стало обычным делом. Поэтому сейчас, смотря в его светлые, словно чистое озеро глаза, я ковыряла не зажившие раны, и глазом не моргнув. И чем больнее мне было, тем шире была улыбка. Ведь это так просто – уничтожить то, что уже сотни раз втоптано нами в грязь. Отречься снова от того, кто не выбрал тебя. Было ли мне больно от его ран? Определенно – да. Но еще больше я ненавидела его за это. Я так сильно ненавидела Гесса за его выбор, что вся его боль казалась мне раздражающей. Он не имел на нее права! Он даже думать обо мне не мог, не то, чтобы заботиться. И сейчас, снова вонзая нож ему в грудь, я делала это, позволяя ему быть верным своему выбору. – Хватит меня преследовать. И лучше тебе не вспоминать то, что было вчера. Мы каждый идем своей дорогой. Спасай Мирона, и сваливай, Исай. Глава 12. Злость Каждый раз, когда Аня приносила мне еду, и я видела в тарелке аккуратно нарезанные порционные куски мяса, это делало мне больно. Каждый раз, когда наши взгляды с Исаем случайно встречались, переплетаясь в тугие узлы, приходилось задействовать все силы, чтобы не сорваться и не ринуться к нему. Он был отчужденно холодным, как кусок льда. Но я видела то, как он сгорал внутри все это время. И сейчас, лишь когда он покинул кабинет Давида, я смогла вздохнуть полной грудью. – Иди сюда, – послышался голос Астахова. Словно очнувшись ото сна, я сбросила с себя всю тяжесть мыслей и прошла к его столу. Присев на подлокотник его рабочего кресла, позволила Астахову себя обнять. Он выглядел крайне взбудораженным. Уже завтра все случиться, и Астахов был как никогда взвинченным, буквально не мог сидеть на одном месте. Последние пару дней, видя его состояние, я старалась не разговаривать с ним, дабы не натолкнуться на приступ агрессии. – Завтра все наладится, Роксана, – проговорил с улыбкой, поднимая на меня глаза. Он старался тщательно скрывать свое состояние, но я видела то, как сильно он переживал. – Мы поедем к Даньке, и все у нас будет хорошо. На этих словах он открыл верхний ящик стола, и продемонстрировал мне наши загранпаспорта с вложенными в них билетами. Я не могла увидеть место, куда мы должны отправиться, но это не имело никакого значения. В последние дни сын постоянно в слезах. Он хочет ко мне, и больше не может держаться, как бы я не уговаривала его. Его слезы, его несчастные глаза делают мне невыносимо больно. И сейчас я могла думать лишь о том, как увижу его и прижму к себе. И больше никогда не отпущу. Астахов сегодня был так добр, что даже дал поговорить с мамой. Я не слышала ее целый месяц, с того самого дня как Давид выкрал у нее Даньку. Мама сильно сдала, ее голос был слабым, она постоянно плакала. Я успокаивала ее, как могла, а в душе в это время все огнем полыхало. Давид прервал наш разговор слишком грубо. Он всегда недолюбливал мою мать, и сейчас, услышав ее голос, завелся. Попросив меня покинуть кабинет и не выходить из своей комнаты до вечера, опустил взгляд в бумаги на столе, показывая всем своим видом, что сейчас он не в настроении и хочет остаться один. Просить дважды не пришлось. Закрывшись в комнате, я устало прислонилась затылком к стене, прикрыла глаза. Внутри меня назревала истерика. Она раскаленным пульсирующим шаром раздувалась в груди, обжигая ребра. Всем больно вокруг, Астахов словно цунами разрушил все на своим пути, сделав несчастными всех тех, кого я любила. Он ведь добился своего, даже выйдя из тюрьмы абсолютно никем, он смог подняться над всеми. Рухнув на кровать, прикрыла глаза. Слезы подкатывали к горлу, а мысли сами собой возвращались к Гессу. К той ночи, уже практически неделю назад, когда я могла его чувствовать. Когда можно было хотя бы на несколько минут представить, что мы все еще есть друг у друга, будто я все еще имею право ощущать на себе его руки и губы.