– Значит, твоя почта перенаправлялась в Нью-Джерси, – говорю я, стараясь не выдать голосом любопытство. – Да. Неудобно жить у черта на рогах, если хочешь получать почту вовремя. – И сколько так продолжалось? – Примерно три месяца, как я съехала? Вроде да. – А, – стараюсь произнести буднично, хотя в голове проносится: «Какого черта?!» И заглавными буквами. Фрагменты головоломки встают на место, но картина в целом еще нечеткая и неправильная. Отличная от того, какой я ее считал. Рори теперь не выглядит злодейкой, а я не похож на потерявшего надежду героя. – Дом был очень классным. Со мной жили восемь девушек. Одна из них – моя лучшая подруга Саммер. Не помню, рассказывала ли я тебе о ней. Она стала актрисой в шоу на Бродвее… – Выходит, письма за тебя открывала твоя мама, – перебиваю я. Мозг сейчас расплавится. Рори дрожит и продолжает прыгать. Я мог бы одним касанием избавить ее от страданий, ведь мне никогда не составляло труда разогреть и возбудить эту девушку, но, если она отвергнет меня, я буду раздавлен. – Да. Но настоящих писем я не получала. Только… счета и мусор всякий. Я и так начала копить кредиты. Задержку по счетам не могла себе позволить. – Рори возится с камерой, которая висит на ремне вокруг ее шеи. Несмотря на то что внешне я кажусь спокойным, ощущение такое, словно на меня валится тонна кирпичей. Я упустил самую главную часть правды. Ту, что не была озвучена. Ее правду. Я ни разу не поинтересовался, как она объяснит случившееся. Да и возможности такой не представилось. До сих пор. До сих пор. Я знал две версии нашей истории, но ни одна из них не принадлежала самой Рори. Ни разу я не слышал ее версию. Одну мне поведала Кэтлин. Другую – Дебби, ее мать. И, похоже, все это время Рори находилась в полном неведении. Ее письма уходили в Нью-Джерси. Конечно, не все сходится, но с камнем на сердце понимаю: много лет я верил в то, что оказалось ложью. Все, во что я верил относительно нее. Рори вообще не собиралась губить мою душу. Рори не знала. Виновата ее мать. Во всем. Рори не отвергала меня. Не предавала. Не презирала за случившееся. А может, того и вовсе не было. Рори продолжает болтать, ни о чем не подозревая. Может, пытается умаслить меня. Она теребит кольцо в носу. Нервничает. Боже, Рори. Боже. Земля уходит из-под ног. Внутри тоже все переворачивается. Это все меняет. Рори до сих пор невинная, хорошая и рождена, чтобы стать моей. И так и будет. Даже если придется сразиться с Кэлламом, и ее матерью, и всей деревней. Что я и сделаю. Возможно, понадобится возобновить утренние отжимания, если я планирую развернуть полномасштабную войну со вселенной. Рори вытягивает шею в поисках Эштона и не подозревает о переломной мотивирующей беседе, которую я веду сам с собой. Она понятия не имеет, как изменился мой мир за последнюю минуту. – …переехала на Манхэттен из огромного дома в крошечную квартирку с одной спальней. Саммер повесила занавеску из бус, чтобы поделить комнату на две. Но, скажу я тебе, как же неловко, когда она приводит домой парней… Я останавливаюсь. Она в результате тоже. Рори делает еще пять шагов и понимает, что я отстал. Поворачивается ко мне и недоуменно наклоняет голову. Все это время. Весь этот гнев. Напрасен. Я хочу ее обнять. Хочу пасть на колени и умолять о прощении. Плакать. Рассказать, что случилось. Скрыть от нее, чтобы ей не пришлось узнать, насколько отвратительна правда. Хочу поцеловать ее. Зарыться в ее длинные и теперь белые как снег волосы. Прижаться губами к переносице, меж ее ног и к груди, в которой под моей ладошкой ее прекрасное непорочное сердце всегда бьется быстрее. Я хочу согревать ее. Вечно. – Что? – хмурится Рори, как маленький ребенок, которого только что просто так отчитали. – Почему ты так на меня смотришь? – Как? – улыбаюсь я и радуюсь, что в темноте ей не видно, как блестят мои глаза. – Как… не знаю. Словно я спасла тебе жизнь. Ты выглядишь расстроенным, но счастливым. – Так и есть, – признаюсь я. – И ты спасла, – тихо шепчу, зная, что она не услышит. – Пожалуйста, пойми меня правильно, Мэл, но такого вспыльчивого человека, который бы приводил меня в бешенство и недоумение, я еще… Я готов сделать шаг и зацеловать ее до смерти. И к черту Пижона, и его ханжескую семейку, и ханжеское обручальное кольцо, которое я нашел в тумбочке в их комнате, когда вернулся, чтобы достать из ведра салфетку из «Кабаньей головы». Упс. Рори никогда не узнает, что он собирался сделать предложение до того, как я позвал ее на работу, никогда не узнает, что он забыл здесь кольцо, потому что мозгов у него столько же, сколько у тубуса с лекарством. Рори никуда не поедет. Она останется со мной. Она перестает болтать, но не для того, чтобы сдаться на милость моему почти поцелую. Рори поднимает руку и, прислушавшись, наклоняет голову. Из-за сарая раздается вопль: – Не смей даже подходить ко мне. Ты знаешь, кто я такой? Громко фырчит корова. Мы с Рори хмуро переглядываемся и по грязной и скользкой траве идем за сарай. Завернув за угол, видим Эштона Ричардса, который сорвал мне поцелуй. Парень синий от холода в своем золотистом халате и похож на настоящего психа. Ричардс болтает руками перед собой. Напротив него стоит корова, но животное пятится назад, явно понимая, что из них двоих она более разумное и вменяемое существо. Эштон поднимает одну ногу в воздухе и спотыкается, пытаясь залезть на корову. Черт. Он хочет сесть на нее верхом. – Иди сюда. Да ты в курсе, сколько женщин отказались бы от своих родных, чтобы я сел на них верхом? В курсе? – то ли плача, то ли смеясь, спрашивает Эштон. Я замечаю, что плачет он по-настоящему, и теперь сцена представляется совсем бредовой. Он выглядит… раздавленным. Убитым горем. На грани нервного срыва. Рори поднимает камеру, настраивает вспышку и тихонько делает несколько снимков. Она крута, думаю я. Не только потому, что работа для нее важнее всего, но и из-за уверенности в ее взгляде. Довольная съемкой, она молча протягивает мне камеру и, подойдя к парню, тянет сзади за халат. – Эштон! Он разворачивается и неуверенно смотрит на нее, а потом хлопает себя по лбу. – Секс-рабыня! Черт тебя дери, твой парень стал таким мрачным после того, как ты ушла. Надеюсь, вы разобрались между собой. Он хлопает себя по нагрудному карману и выуживает мятую пачку сигарет. Вдруг Эштон снова улыбается. С чуваком точно что-то не так. И пусть этот идиот прав, но Рори сознательно пропускает мимо ушей информацию и обхватывает его руками. Меня не радует, что она трогает Эштона, но, если мы сейчас же не уведем его домой, всю следующую неделю он проведет в больнице в битве с опасной пневмонией. – Могу я тебе кое-что сказать? – спрашивает Рори. Он пожимает плечами под ее ладошкой. – Эш, нельзя ездить верхом на коровах. – Это не корова. – Эштон тыкает в сторону коровы почти потухшей сигаретой и очерчивает ею круги, как будто что-то доказывает. – Это лошадка, сладенькая. Я прижимаю ко рту кулак, чтобы скрыть улыбку. Рори спокойно кивает. Она чертит ладошкой круги на спине Эштона и осторожно ведет его ко мне.