Мы не обращаем на него внимания. – Бог, чего ты ждешь? – раскинув руки в стороны, кричит Эштон в небо. Мы с Рори переглядываемся. – Я скажу Райнеру отправить его в реабилитационный центр, как только мы закончим, – произносит она. – Отличная мысль. ПРИМЕЧАНИЕ ОТ МЕРТВОЙ КЭТЛИН Знаете, я с ходу признаюсь. В этой истории злодейка – я. Я врала. Я обманывала. Я обернула события в свою пользу. Я говорю вам то, что вы хотели услышать, но я человек разносторонний и уж точно не так плоха, как Глен. Я любила Мэла с самого начала. С двух лет, а не с четырнадцати, когда все остальные девчонки в Толке наконец заметили, что странный парнишка Доэрти теперь не такой уж и странный, а веселый, классный, умеет кататься на грязных велосипедах и проколол себе уши и нос. Я полюбила его сразу же, как он разрешил мне играть во врача, а сам покорно стал пациентом. Он в шутку просил трогать себя в тех местах, о которых в том возрасте я даже не подозревала. Полюбила его сразу же, как он тайком пронес закуски на воскресную мессу и поделился ими со мной, потому что нам постоянно было скучно. Я любила его, когда он учился играть на гитаре, а я училась вышивать и у нас ничего не получалось. Я ни о чем не жалею. Я поступила так, потому что считала, что сделаю его счастливым. Просто помните это, пока читаете, хорошо? Помните, что сейчас Рори здесь не просто так. И что я любила своего еще живого мужа до того, как возненавидела свою сводную сестру. Очень-очень любила. На самом деле любила его до смерти. Хочу заметить, что фермеры, трудящиеся в сарае, где я живу, всегда включают радиостанцию с легким роком, и мне с великим трудом удается не злиться на них. В любом случае это значит, что я знакома с творчеством Эштона Ричардса и, хоть и не считаю себя экспертом, смею заметить, что он ни хрена не стоит. Хреновый артист, хреновый певец и наверняка хреновый человек, если судить по первому и последнему часу, что мы провели вместе на нашей планете. Эштон Ричардс приносит пользы меньше меня. Я хотя бы даю молоко, которое дает вам кальций, а он, в свою очередь, способствует укреплению костей. Очень удручает, что некоторые люди – и, в частности, Эштон – сознательно отказываются от дарованного им высшего уровня интеллекта. Он может ходить на двух ногах. Выучить иностранный язык. Играть в судоку. И он даже не умеет различать животных. Так что нет, я не позволю ему кататься на мне. Я ему не лошадь, не машина, не женщина и не космический корабль. На корове ездить нельзя. Ни за что. Глава десятая Наши дни Мэл По возвращении домой Ричардс по-прежнему на седьмом небе от кайфа и, похоже, в приподнятом настроении. Он так и норовит все потрогать у меня в доме. Когда Эштон касается моей собственности, возникает ощущение, будто он касается и меня. А я в данный момент не особо хочу чужих прикосновений, если только это не прикосновения Рори. – Дружище, постой спокойно, ладно? – вздыхаю я. Он включает радио и начинает танцевать в гостиной, хотя нет ничего радостного в песне Джорджа Майкла о том, как прошлым Рождеством ему разбили сердце. Почему рождественские песни крутят после Рождества – великая тайна, которую вряд ли можно разгадать после праздничной обжираловки. Рори в ванной чистит зубы и готовится ко сну. Когда я перевожу взгляд на Ричардса, то вижу, как у барной стойки он пытается прийти в себя с помощью мартини, на ходу добавив маринованное яйцо вместо оливки. Я собираюсь в душ, чтобы прочистить голову и придумать план, что скажу Рори. Я посмеиваюсь себе под нос, потому что притащил ее сюда с одной-единственной целью, а теперь как будто готовлюсь к рождению ребенка за несколько часов до его появления на свет. Все новое, волнующее и другое. Песня заканчивается и начинается другая. «Колокольчики Белль», написанная и исполненная Гленом О’Коннеллом. Нет. Нет. Нет. Рори нельзя ее слышать. – Выключи, – гаркаю я, хватаю мяч для регби, который сегодня притащил Ричардс («Приятель, этот мяч такой стремный. Я должен его купить»), и крепко его сжимаю, чтобы снять напряжение. – Почему? Мне нравится эта песня! Этот старик О’Коннелл был артистом одного хита, но какого хита! – Эштон начинает пританцовывать под медленную лирическую мелодию, видимо считая свои движения соблазнительными. На деле же он похож на ковыляющего домой пьянчугу. Поняв, что на уступки Ричардс не пойдет, я просовываю мяч под мышку и иду к барной стойке, чтобы успеть выключить радио до того, как Рори выйдет из ванной. – Я сказал: выключи. – Я тянусь к радио, но Ричардс бьет меня по руке. «Дождь или свет, снег или солнце, ты всегда будешь той самой…» – Нет! Она меня вдохновляет. – На что? Ты даже песни себе написать не можешь. Наверное, потому, что ты чертов неуч. По правде говоря, я и так зол на Ричардса как черт из-за того, что он проболтался насчет Кэтлин. И я не «Инстаграм»[12]. У меня нет фильтров, когда дело касается тех, кто не Рори. Я говорю все, что приходит мне в голову. Побочный эффект, потому что теперь терять нечего. «Звенят колокольчики, поют хоры, сегодня Рождество…» – Сурово, – надувает губы Ричардс. – Возьми свои слова обратно, приятель. – Вырубай. – Не-а. «Как бы ты ни была красива, мы должны попрощаться, сойти с пика, чтобы только опуститься на самое дно…» Я тянусь к радио, и в то же самое время Ричардс выхватывает его у меня из-под носа. Я бросаю мяч ему в морду и хватаю устройство. Ричардс оступается, держась за нос, ударяется о стену и падает на задницу. Я ищу на ощупь кнопку, но случайно делаю звук громче. Шикарно. Теперь Глен орет на весь дом, и от его голоса сотрясаются стены. Черт, черт, черт. Слышу, как что-то падает на пол. Оглянувшись, вижу перед собой Рори, в ее глазах слезы. Я наконец нажимаю кнопку «Выключить», но уже поздно. Она услышала. Разумеется. Господи. Какой идиот этот Ричардс. Он все испортил. Рори бежит к входной двери, распахивает ее и убегает. Я инстинктивно следую за ней, даже не подумав о том, чтобы запереть дверь. Некоторые склонны излишне драматизировать. Но не Рори. Я знаю, что песня отца действительно выбила ее из колеи. Когда бегу за ней, вспоминаю прошлое – прошлое, когда я не успел. Не в этот раз. В этот раз я догоню девушку.