Идет проливной дождь. Рори одета в тоненькую пижаму, босая, она, безусловно, заледенела. Мне невыносимо даже думать, что ей хоть как-то не по себе. «Она не твоя. Она встречается с другим», – напоминаю себе я. «Но Пижона здесь нет». – Дьявол у меня на плече теребит бородку как у Сальвадора Дали. «К тому же ты с самого начала все равно собирался сделать ее своей». – Ангел разглаживает складки на белой робе и перекидывает ногу через мое второе плечо. Погодите-ка, разве ангел не должен отговаривать меня от попытки погубить ее отношения? Мой ангел пожимает плечами: «Если они поженятся, он увезет ее в пластмассовый бездушный пригород и изменит с секретаршей-молодухой прежде, чем Рори исполнится сорок. Я видел такое кино. Ей не понравится финал». Справедливое замечание. Я ускоряюсь. Я вымок до нитки, гравий с хрустом проседает под ногами. Эта погоня не просто погоня, потому что мои ноги и мысли мчатся в одном направлении. Моя. Животная идея, грубая, дикая и глупая, но я никогда не прикидывался очень смышленым человеком. В миг, когда снова встретил Рори под люстрами того банкетного зала, по которому она плыла как сказочная фея, я знал, что разрушу ее жизнь, хочу я того или нет. Но стать для нее кем-то важным – совсем другое дело. Я не подозревал, что таковое возможно. Теперь знаю. Я догоняю Рори и преграждаю ей путь на Мэйн-стрит. Все заведения очень далеко отсюда и уже закрыты. Да и бежать от проблем – все равно что гнаться за ними. Куда бы и с какой скоростью ты ни направился, они все равно с тобой. – Отпусти меня! – орет Рори. Дождевые капли стекают с ее носа, ресниц, уголков красивого и грустного рта. – Пожалуйста, оставь меня в покое. Больно. Как же больно. – Она начинает рыдать, падает на колени и повержено опускает голову. Я кладу на ее макушку ладонь, шестым чувством понимая, что Рори нуждается в прикосновении. Не знаю, как я это понял. С Рори я просто действую. Увидев ее в Нью-Йорке, я в ту же секунду ощутил порыв накинуть на нее свое пальто, потому как знал, что она всегда мерзнет. Сейчас делаю то же самое. Снимаю охотничью куртку и набрасываю Рори на плечи, откидывая ее мокрые волосы за спину, потому что они наверняка ей мешают. – Почему все так развалилось? – У Рори дрожит голос. – Ты вдовец. Моя сестра мертва. Она ненавидела меня всей душой, а теперь я вынуждена жить с этим до конца своих дней. И я даже отцовский голос слушать не могу без истерик. Смерть повсюду. Даже в день нашей встречи я была на кладбище. Словно мы связаны болью. Каждая минута в твоем доме рвет меня на части, а я устала чувствовать себя истерзанной. Я поднимаю ее на руках, хоть она и сопротивляется и снова оседает на землю. Дождь бьет по лицу. На мне только футболка, и я знаю, что завтра поплачусь за свою самонадеянность, но сейчас меня это не волнует. – Не говори так. – Я стираю пальцами ее жгучие слезы, будто под дождем это важно. Но это важно. Для меня. – Почему? Потому, что ты единственная, благодаря кому я чувствую себя живым. – Да, куда ни взгляни, всюду смерть. Но и жизнь тоже. Тебе нужно просто присмотреться. – С чего вдруг тебя стало это волновать? Ты говорил, что Кэтлин в Дублине, – пытаясь отстраниться, упрекает Рори. – Она в Дублине, – хриплым голосом говорю я, чувствуя, как горят уши. – Похоронена на том же кладбище, о котором ты только что говорила. Рядом с твоим папой. – Мэл, Мэл, Мэл. Рори вбирает в себя все эти эмоции, а их много. Она тонет в них, а я не могу ее вытащить. Только времени это по силам. – Нет. Прошло восемь лет. Жизнь продолжается. – Мне нужно уехать. – Она суматошно оглядывается и кусает губу. Я приподнимаю подбородок Рори, чтобы она взглянула на меня. – Ты доведешь дело до конца, принцесса. – Теперь я принцесса? Да что тут происходит? Это… это неправильно. И нечестно по отношению к Кэлламу. – Отказаться от такого предложения было бы нечестно по отношению к тебе. – Пообещай мне, что будешь вести себя хорошо, – говорит Рори. – Скажи, что перестанешь быть таким злобным. Но еще… – Она морщит носик. – Но еще пообещай, что не будешь излишне незлобным. Признай, что договор на салфетке всего лишь ошибка юности, что не станешь преследовать меня. Кэллам такого не заслуживает. Я качаю головой. – Прости. Я не договариваю, что не могу – или не хочу – соглашаться на все ее условия или что Кэллам просто не походит на подходящего для нее парня. Рори для него слишком несовершенна. Но никогда не скажу ей такое в лицо. И несовершенство ее в хорошем смысле. Кэлламу нужна Барби, с которой он сможет играть в идеальный дом. С Рори он не справится. – Сейчас пора возвращаться. – Да зачем? – вскрикивает она. – Затем, что нам еще два месяца нужно опекать Ричардса, и терять голову – не выход. Тем более из-за того, что на радиостанции, на которой не поняли, что Рождество закончилось, без видимой причины крутили песню твоего заурядного почившего отца, которого ты знать не знала. Теперь Рори смотрит на меня, и в ее зеленых глазах плещется все мировое горе. – Для чего я здесь? – спрашивает она. Тихо. Сурово. Как преподавательница. В ее голосе слышится угроза, и я хочу высосать эту угрозу из ее рта и собрать языком остатки яда. Но поцелуи подождут. Если поцелую ее сейчас, не смогу остановиться, а мне завтра утром рано вставать. Я дал клятву, которую намерен хранить, – и к черту Рори, Эштона, Райнера и весь мир в целом. – Что еще за вопрос? – Я веду большим пальцем по ее щеке к уголку рта. Она разрешает мне. Сама того не осознает, но разрешает. Прощай, Пижон. – Я про то, почему ты не противился? Когда заметил меня в том банкетном зале, почему решил, что совместная работа будет разумным поступком? И почему ты так на меня злишься? Что тебе от меня нужно, Мэлаки? – Рори бьет кулачками меня в грудь, отпихивает и стучит ногой по луже между нами. Дождь все идет, но нам плевать. Рори опять трясет, и на сей раз не от холода. Она выгибает спину, уголки губ расслабляются, и все ее тело буквально кричит: «Секс, секс, секс». Я стою перед ней и, когда она снова набрасывается на меня, принимаю на себя удары. – Сдавайся, – шепчу я. – Я хочу, чтобы мы оба сдались, Рори, как ты и обещала восемь лет назад. – До того, как жизнь омрачила все, что у нас было. – Но договор пропал. Его больше нет! – возражает она. – Вот что тебе нужно? Листок бумаги? – спрашиваю я. – Бумага – важная вещь. Брак тоже лист бумаги. – Да, но люди разводятся. Рори качает головой: – Договора больше нет. Я поднимаю ее и молча веду домой. Рори В кои-то веки я просыпаюсь посреди ночи, чувствуя тепло. Моргаю припухшими веками и оглядываюсь. Темно хоть глаз выколи. Я лежу на чем-то проваливающемся, скрипят пружины. Я в кровати. В кровати Мэла. Ого. От паники в горле пересыхает, и внезапно я покрываюсь холодным потом. Я же не могла переспать с ним после истерики из-за отца. Ни за что. Я провожу рукой по матрасу за своей спиной и понимаю, что в кровати больше никого нет. Уф. Не до конца убедившись в этом, я поворачиваюсь на бок, лицом к открытой двери, ищу на ощупь на тумбочке телефон, его туда положил Мэл. Откуда-то я это знала. Включаю фонарик и направляю его в сторону гостиной. Он подсвечивает силуэт Мэла, и я вижу мускулистую гладкую спину. Под тонкой тканью футболки виден рельеф его мышц. Я помню его аромат под дождем: мужской запах кожаной куртки и пряных сигарет, и Мэла. А потом сказанные им слова снова не дают мне покоя. Он хочет, чтобы мы сдались.