Не вечеринка, а настоящий цирк. И Алекс Уинслоу так и не появился. – Уинслоу? – Ричардс затягивается подозрительной на вид сигаретой и смеется, когда я спрашиваю его об известном певце. – Для него лучшая вечеринка – это та, что у телика с женой. Этот придурок на полном воздержании, – говорит он, изображая акцент кокни в худшей вариации, какая только может быть на свете. Между тем музыка паршивая (в основном это песни Эштона), номер забит полуобнаженными женщинами в тогах. На вращающейся кровати Ричардса, которая продолжает крутиться, самопровозглашенный татуировщик принимает клиентов. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает, что это не самая лучшая идея. По номеру ходит обслуга, предлагая тарелки с виноградом, сыром, крекерами, шампанским и шнапсом. По случаю Нового года комната украшена золотыми, серебристыми и черными шарами. Как я уже говорила, мы сидим в круге и играем в бутылочку, как большая кучка пьяных, неадекватных и случайно оказавшихся в одной комнате людей. – Правила. – Девица из Англии с искусственной грудью и крашеными волосами кружит по комнате словно фея и вовсю стреляет глазками. – Поскольку здесь есть настоящие пары, давайте убедимся, что оба партнера не возражают, если их вторая половинка будет целоваться с другим человеком. Она останавливает взгляд больших глаз орехового цвета на мне и дерзко приподнимает бровь. Я смотрю на Кэллама, ни на секунду не сомневаясь, что он даст задний ход. После того как мы начали встречаться, я постоянно поднимала в разговоре с Саммер этот вопрос, когда раздумывала, не расстаться ли с ним: привычная для него осторожность сводила меня с ума. – Я всегда не прочь повеселиться, – к моему изумлению, улыбается он. И, прищурившись, словно испытывая, переводит взгляд на меня. Я мельком, чтобы не вызвать подозрений, смотрю в сторону сидящего напротив Мэла. Его лицо совершенно ничего не выражает, глаза устремлены на пустую бутылку из-под шампанского. Может, до него наконец-то дошло, что я не желаю даже думать о нас в качестве пары не только из-за Кэллама. А потому, что он – Глен. Начинаю осознавать, что мой отец не был милым деревенским пьяницей и великомучеником, каким я его себе представляла. У клубившихся в Толке тайн и лжи есть корень, и этот корень может оказаться его могилой. Теперь все смотрят на меня, оценивая мою реакцию. Ситуация может выйти из-под контроля, а я слишком стара, чтобы поддаваться влиянию коллектива. С другой стороны, изображать из себя скромницу тоже не могу. Нет, когда Кэллам в игре. – Ну же. Это ведь ты всегда велишь мне встряхнуться, – хихикнув, Кэллам тыкает меня локтем. Впервые с нашего знакомства в его голосе слышится угроза, а я уже навеселе, и у меня нет времени и способности вскрывать ее и изучать, что за ней таится. Соглашаясь, я пожимаю плечами, и все сидящие в кругу девушки улюлюкают и мяукают, как течные кошки. Кэллам – лакомый кусочек в этом лишенном тестостерона обществе. Эштон, судя по его виду, слишком пьян, а Мэл слишком безразличен к происходящему, чтобы активно участвовать в процессе. Девица из Англии наглеет настолько, что трясет сиськами в сторону Кэллама и подмигивает. Как элегантно. – Ты не против, если Рори поцелуется с другими парнями? – подначивает она. Он хищно ей ухмыляется. – Никому не удастся поцеловать ее так, как это делаю я, любовь моя. Любовь моя. Он всех так зовет. Мэл прав. Это не романтично. Даже раздражает. – А с девушками? – дразнит она. Я давлюсь пивом, но ничего не говорю. – С девушками тем более, – смеется Кэллам. – А ты? Ты согласен целоваться с парнями? – продолжает она допрос с пристрастием. Она напропалую флиртует с моим парнем. Меня осеняет, что нужно рассердиться, но удается выдавить только раздражение и безразличие, как, например, когда вы видите, что кто-то ведет себя в интернете как фанатик. Вы просто ставите лайк противоречащему комментарию, а сами в конфликт не вступаете. Кэллам откашливается. – Давайте-ка обойдемся без поцелуев с парнями. Ну конечно. Здорово, если я буду целоваться с девушками, но совершенно неприемлемо, если он поцелуется с мужиком. – А ты? – Британская секс-бомба поворачивается к Эштону, который сидит рядом с Мэлом. – Ты согласен целоваться с парнем? Эштон коротко и беспечно кивает, бросив взгляд на Мэла. Мэл с безучастным лицом смотрит то на британскую секс-бомбу, то на Эштона. Я понимаю, что в ожидании его ответа сдерживаю дыхание. Он открывает рот. – У меня нет рамок для ненависти и секса. – Аллилуйя! – хихикает Бомба. Я скрещиваю ноги в джинсах, чувствуя, как наполняются влагой трусики. Не знаю, почему меня так заводит мысль о Мэле, целующемся с Эштоном. Может, потому, что их красивая внешность радует глаз. Может, потому, что я знаю, как ненавидит Эштона Мэл, а Мэл из тех парней, кто из ненависти затрахает любого до смерти, несмотря на его чудаковатый несговорчивый характер. Внезапно я представляю, как Мэл тычется в Эштона сзади, и воздух в легких вдруг становится спертым, жарким и очень тяжелым. – Рори? – обращается ко мне Кэллам. – А? – Ты обмахиваешь себя руками. Проблема с кондиционером? Черт. Я опускаю руку и украдкой снова смотрю на Мэла. Его фиолетовые глаза пускают лазерные лучи в мою сторону. Попалась. Первым бутылку крутит Эштон, и она указывает на темноволосую гречанку. Они ползут на четвереньках, встретившись посреди круга из двенадцати человек. Понимая, что им нужно задать планку для остальных, они заговорщицки улыбаются и набрасываются друг на друга. Мы с Кэлламом переглядываемся, поняв, что это не просто поцелуй. Крепко целуя девушку, Ричардс просовывает руку под ее футболку, а она обхватывает ладошкой его стояк в джинсах. Гречанка задирает ногу и садится на Эштона верхом. – Хорош, – жизнерадостно говорит Кэллам, – заканчивайте, пока кое-кто не залетел. Все нервно смеются, и раскрасневшаяся брюнетка спешно возвращается на свое место. Британская секс-бомба крутит бутылку, глазея на Кэллама так, будто он кусок пиццы для диабетика. Чего и следовало ожидать: карма решает плюнуть мне в лицо и бутылка замирает на нем. Может, потому что у меня нет права злиться, но я удивительно спокойна такому исходу. Меня он даже не удивил. Мэл говорит, что Кэтлин каким-то образом вмешивается в его жизнь и после смерти, может, он прав. Слишком много совпадений происходит, когда мы рядом. Словно мы вшиты в одну ткань, вплетены в один и тот же узор, стоим на одной дороге, и каждый раз, когда кто-то пытается сблизиться с нами, жизнь раздирает его на части. Кэллам всматривается в мое лицо в поисках ревности или одобрения, не знаю. Пульс у меня зашкаливает. От чувства вины в горле застревает комок размером с кулак. Я почти незаметно киваю ему. – Наслаждайся, жеребец. Они вскакивают на ноги и выходят из круга к кровати. Кэллам гладит ее по щеке, как гладит меня, когда хочет секса. Знакомое, отработанное движение. – Привет, – улыбается он ей. – Привет, – шепчет она. Я понимаю, что тоже улыбаюсь, ведь они мило смотрятся. Но мне нельзя так думать. Когда его губы касаются ее, половина девушек поворачивают головы в мою сторону. Я заставляю себя смотреть на Кэллама и ту девушку, желая что-нибудь – хоть что-то – почувствовать, но бесполезно. Это как смотреть сериал, который увлекает вас только наполовину. Через десять секунд медленного, чувственного французского поцелуя с языком, неловкостью и разумной дозой волнения они отрываются друг от друга, и воздух начинает искрить от напряжения. Девушка продолжает липнуть к Кэлламу, но он делает шаг назад, качая головой так, будто не может поверить в то, что пошел на это. Он смотрит на меня. Сердце у меня разбивается, но по другой причине. Она может сделать его счастливым, а я ей мешаю. «Ненадолго», – думаю я. Кэллам заслуживает лучшего, и пора ему это получить. – Ладно, спасибо за детское представление слюнявого поцелуя, – зевает Эштон. – Я обязательно порекомендую вас в следующий раз, когда Эд Ширан решит написать церковную песенку. Брэнди, твоя очередь. Оказывается, Брэнди – его помощница. Та, что в Толке сунула Мэлу свой номер. Да, та самая – с длинными загорелыми ногами и огненно-рыжими волосами, напоминающими дорогое вишневое вино. Она наклоняется вперед, ее декольте больше благотворительной деятельности Опры Уинфри, и крутит бутылку. Я заранее знаю, куда она укажет. Мое сердце как железный кулак, который пытается сломать стену из ребер. Тук, тук, тук. И потом… так все и выходит. Бутылка показывает на Мэла, и Брэнди улыбается так широко, что я с легкостью могу засунуть ей в рот бейсбольную биту. Поперек. Не могу сказать, что подумываю над этим. Может, немного. Она ползет в центр круга, видимо желая повторения того, как Эштон обращался с греческой богиней, но Мэл встает, подходит к ней и, потянув за конский хвостик, одним рывком заставляет ее встать. Он делает это так буднично, так непринужденно. Я слышу охи-ахи от всех женщин в комнате и понимаю, что поспособствовала своим собственным стоном. Мэл смотрит на нее. Она наклоняет голову, на ее губах виднеется соблазнительная улыбочка. – Что за странный… – Брэнди не успевает произнести слово до конца, как Мэл набрасывается на ее рот, и они целуются с такой страстью, с таким зверством и жестокостью, что мне хочется плакать. Ощущение, будто тигр рассекает мне грудь своими острыми когтями, а из сердца вытекают струи крови. Я не в порядке. Вообще-то я как будто дышать не могу. Когда его язык скользит мимо ее губ и покоряет рот, я всхлипываю и вынуждаю себя не зажмуриваться. Ее стоны и рыки от удовольствия проникают в меня, как яд. Когда они наконец заканчивают пожирать лица друг друга, Кэллам прочищает горло. Я поворачиваюсь и понимаю, что все это время он смотрел на меня. Парень с раздражением поджимает губы. – Понравилось шоу? – Больше, чем компания, – бормочу я.