Он ушел около получаса назад, а Алиса так и лежала, глядя в потолок. Тупо глядя в потолок. Зато узнала интересный факт: Мишаня, оказывается, здорово храпел. …Она оказалась на большом празднике – что-то вроде ярмарки или карнавала. Там был и папа, и Мельников, и даже Мишаня – люди платили, чтобы он предсказал им будущее. Мишаня брал, в основном, золотыми монетами. У Алисы монет не было, но ее проспонсировал Мельников. Насыпал целую горсть, а Мишане за предсказание нужно было отдать всего две. Алиса хотела вернуть оставшиеся монеты, но Мельникова нигде не было видно. В голову пришла гениальная мысль: спросить у предсказателя Мишани, куда же он подевался. Мишаня ехидно улыбался – именно улыбался, насколько вообще может улыбаться кот – и что-то говорил писклявым голоском. Алиса наклонилась ближе, что бы лучше его услышать… — Да вставай же ты! Откуда вставай? А где она? А кто это? И почему так жестко и так болит голова? Она у Мельникова. Уснула на полу. А над ней склонилась… Его мама? — Здрасьте, Людмила Викторовна. — Алиса, что ты… Почему ты здесь? — Ээ… — Как в дурацкой комедии. Приходит, значит, мама чувака домой, а там, на полу разлеглась какая-то деваха в шмотках сына. Что можно подумать? Например, вот что: — Вы понимаете, меня машина облила, а я была рядом, и вот зашла… — Детка, поднимайся. Побыстрее. — Людмила Викторовна не слишком вслушивалась. Она подбежала к письменному столу, открыла один за другим ящики и с досадой воскликнула: — Ни черта не найдешь! Сколько раз его просила – клади вещи на место! Детка, ты не видела паспорт? — Какой? — Обыкновенный, общегражданский, без обложки. — Нет, не видела. Людмила Викторовна приподняла каждый журнал на столике, провела рукой по книгам на полке. Чертыхнулась и попросила: — Детка, помоги мне, пожалуйста. Поищи паспорт. — А чей? — Тимофея. Алиса заметила, что у Людмилы Викторовны подергивается левое веко. — А зачем? А что случилось? — Детка, у меня мало времени. Зачем может быть нужен паспорт? Вряд ли им приспичило прямо сейчас шенгенскую визу оформлять. Алиса хотела настоять и хоть что-нибудь, но выяснить. Правда, для этого она находилась в слишком глупом положении. Алиса сделала шаг, споткнулась о чехол от страйкбольного привода и, чтобы вновь не улечься на пол, схватилась за край стола. Пальцы нащупали что-то тонкое: под стопкой учебников лежала бордовая книжечка. Алиса открыла ее – с фотографии сурово смотрел коротко стриженый четырнадцатилетний Мельников. — Я нашла! — Спасибо, детка. Пойдем, я тороплюсь. — Людмила Викторовна, а зачем вам паспорт? Людмила Викторовна заметила на столе чашку с мятным отваром. — Это мята? — После утвердительного кивка Людмила Викторовна залпом опустошила чашку и поморщилась. — Тимофея задержали. За драку. Детка, одевайся, я спешу. *** — Твой Мельников сломал ключицу Чернову Андрею Сергеевичу 1994 года рождения. Подрались на лестничной клетке. Андрей Сергеевич написал заявление. Конец истории. Алиса смотрела на папу и ей опять хотелось плакать, и она уже не считала, в который раз за сегодняшний день. Слезы стали чем-то таким же естественным, как, допустим, кровь: бежит себе по венам и бежит. И слезы – бегут себе по щекам и бегут. Только глаза болят. Она приехала к нему на работу. Как положено взбалмошной дочери-подростку: в куртке с чужого плеча и с котом в сумке. Сердобольная медсестра Даша угостила вафельным тортом и кофе «3в1» из пакетика. Кота ей Алиса предусмотрительно не показывала, а Мишаня – вот умник! – сидел и помалкивал. Алиса привыкла, что у папы есть знакомые на все случаи жизни. Он был отличным врачом и имел много пациентов, которые часто оставляли свои визитки. Так, например, Алисе нашли великолепного репетитора по математике. Папа, конечно, удивился ее визиту, но – из-за этого Алиса справедливо считала отца лучшим родителем в мире – даже не стал спрашивать, почему она не в школе, когда Алиса попросила узнать, за что задержан ее любимый друг Мельников. — Папа, а ключица… Насколько это серьезно? Она старалась не смотреть на папу. Приковала взгляд к бейджу «Глеб Олегович Кушнир, травматолог-ортопед» и перечитывала надпись, пока буквы не стали сливаться. — Тебя интересует, сколько она будет заживать или на сколько из-за этого можно сесть? — Сесть. — Хорошую девчонку я вырастил. — Папа криво улыбнулся. — Алис, мне надо идти. Я и так пациентов бросил. — Пап, а ты можешь с кем-то проконсультироваться… Ну, чтобы узнать, что ему будет, можно ли этого как-то избежать… — Алиса. — Пап. Из сумки донеслось протяжное «мааааа». — Это что? — Это все из-за меня. — Что – все? — Ключица. А в сумке – Мишаня. И еще у меня телефона нет. Папа долго-долго смотрел ей в глаза. Алисе показалось, что даже не придется ничего рассказывать – ему все ясно. Будто в ее глазах пронеслась нарезка кадров из сегодняшнего дня. — И ты поэтому не в школе? — Да. — И поэтому в чужой куртке? И… Алиса, иди, пожалуйста, домой. — Папа покопался в карманах пиджака, достал несколько сотенных купюр. — Возьми такси. И коту лоток купи. Вечером приду – поговорим. И он побежал вверх по ступенькам. Алиса не думала, что ждать вечера – это так тяжело. Ошалевший от двух переездов Мишаня стремился к уединению, так что потискать его или уложить с собой рядом не удавалось. Она не могла позвонить папе, чтобы узнать, задержится он или нет. Не могла отправить сообщение Мельникову: вдруг все обошлось и самое большое его наказание теперь – объясняться с мамой? Это была очень глупая надежда. Если бы Мельников был дома, он бы нашел способ с ней связаться. Иногда Алиса со всей силы лупила себя кулачками по ногам. Синяки обязательно останутся. Они с Мельниковым частенько пытались понять, откуда берутся эти маленькие синячки – на руках, на ногах? Однажды целый месяц фоткали ее руку – от плеча до локтя, а любую травму, даже безболезненный щипок, Алиса фиксировала в заметках. Что ж, к концу эксперимента опознанными оказались два синяка из четырех. Четыре раза Алиса бросалась к двери, потому что слышала звук поднимающегося лифта. А когда вернулся папа – она проворонила. Обычно, когда он возвращался, они как-нибудь весело приветствовали друг друга и садились ужинать. — Все плохо? — Алиса выбежала в прихожую. — Ты про мой день или… — Или. — Не хорошо. — А можно сделать так, чтобы было хорошо? — Я не знаю. Забавно. Я вообще ничего не знаю. *** Это был самый тяжелый вечер, который только мог быть в их доме. Вот если бы папа после ее рассказа кричал: — Все! Никаких карманных денег! В Новый год ляжешь спать в восемь! Вечера! Домашний арест! В школу – за ручку! — Это можно было бы пережить. Но – ничего подобного. Рассказывать папе о том… Как она провела день, оказалось невыносимо. Произнесенные слова как бы служили лишним подтверждением, что это случилось с ней. Что это вообще случилось. Вспомнились все те видео, которые Алиса часто просматривала в интернете – вроде «пес накосячил угар смотреть до конца». Там обычно здорово провинившиеся собаки в ответ на ругань хозяев заискивающе мели хвостами, часто-часто моргали, жались к стене. Эти собачьи чувства были понятны, как никогда. — Пап. — Что? Алиса не знала «что». Ей просто хотелось разрезать тишину.