Прошло несколько недель с тех пор, как Бёрд пришла и ушла. Лети Бёрд, лети — это она и сделала. Она улетела от человека, который в ее глазах встал и ушел несколько лет назад. Она так и не знала о том, что знал я. О том, что она отказалась от тура, чтобы остаться в Лос-Анджелесе, со мной. Я не выдал Джордана. Я не думаю, что обвинения ее лучшего друга поможет кому-нибудь, и я не хочу еще больше опустошать ее. Я сдержал свое обещание. Я позвонил терапевту. Пришло время поговорить о вещах, которые меня по-настоящему мучили. Лишь один разговор с Берд показался мне терапевтическим. Но также пришло время серьезно поговорить с кем-нибудь о ночных кошмарах и клаустрофобии. Самостоятельно назначенное лечение выпивкой поставило меня на путь мучительного одиночества. В прошлом, когда я находился в больнице, я не привлекал терапевтов. Им нужно было знать, что я в здравом уме и не представляю опасности для себя и окружающих. Это все о чем они беспокоились, но это так же, единственное, что они от меня получали в больнице. У меня не было номера телефона Бёрд, но я зашел на ее сайт и страничку в Фейсбук, и оставил ей сообщение. Я не ждал ответа. Я не собирался сдаваться, но для начала, мне нужно было разобраться со своим дерьмом, чтобы иметь шанс вернуть ее. Первые несколько сеансов были для меня неуклюжими и неловкими, но в конечном итоге я все рассказал своему терапевту, и мне поставили диагноз — ПТСР. Выросший в военной семье, я всегда связывал ПТСР с войной, но авария, едва не утопившая меня рядом с моей мертвой сестрой, застряв в ловушке машины, вина оставшегося в живых, затем, спустя несколько недель, брошенный в комнату, в смирительной рубашке, без понимания того, почему. Мое тело и подсознание не понимали обстоятельств, они познали только ужас. Он сказал, что именно поэтому мне было так трудно справиться с биполярным расстройством. У меня были массовые триггеры, которыми я не занимался, а некоторые симптомы были не моим биполярным расстройством, а ПТСР. Мое пьянство было связано с притуплением психологической боли, а лекарства не могли справиться с травмой. Я был в своей студии, занимаясь своим последним творением, когда зазвонил мой сотовый. Я проигрывал Шопена, затерявшись в изображениях серебристого, ледяного синего и бледно-розового, поскольку их геометрические фигуры распускались, как цветы. Обычно, я даже не приносил свой телефон в студию, но в своих сообщениях для Берд, я оставил свой номер телефона, и взял его на случай, если она позвонит. Это был Миллер. Я проигнорировал его. Миллер позвонил снова. И снова. — Работаю, — наконец раздраженно ответил я. — Отец болен, — сказал он. Мои вкусовые рецепторы стали горькими, мои пальцы онемели. Цвета распались и исчезли из поля зрения, когда музыка отошла на задний план. — Что ты имеешь в виду? — У него случился сердечный приступ. Серьезный. Тебе нужно приехать сюда. Я не ответил. Я не видел отца много лет. Месяцы, которые я провел в родительском доме после смерти Сары, были самыми несчастными. Дом моего детства, который когда-то был полон движения и жизни, был полон смерти и страданий. Моя мама, в любой момент могла разразиться слезами. Иногда я слышал, как она плачет в комнате Сары посреди ночи. Мой отец, который обычно был сухим, как пустыня, жил в состоянии постоянного пьянства. Он исчезал в своем сарае на несколько часов, потому что и он чувствовал удушающее горе дома. Миллеру, который был в колледже, не приходилось жить в чистилище. Миллеру не приходилось жить с призраком Сары. Миллер не видел, на что стали похожи мои родители. Миллеру не приходилось иметь дело с тем, что он был причиной всего этого. Я был убежден, что видеть меня было частью проблемы. Втайне они обвиняли меня. Потом я заболел. Я единственный, кто должен был умереть. Вместо этого они застряли, живя с биполярным убийцей их дочери и неудавшимся художником, в то время как улыбающаяся девушка, с мечтами однажды стать ветеринаром, была мертва. Кошмары стали хуже. Моя комната начала уменьшаться и давить на меня каждую ночь. Я начал ускользать наружу среди ночи, чтобы я мог дышать. Затем однажды я ушел, чтобы они могли двигаться дальше. Я не мог заставить себя снова столкнуться с ними. Не после неудач, которые я потерпел. Их жизнь была лучше без их блудного сына. — Черт возьми, Эш. Просто приезжай сюда! — крикнул Миллер. — Хорошо. — Я не был уверен, что буду делать, когда доберусь туда, но, по крайней мере, я мог быть там для моего брата. Бёрд Встреча с Эшем была ошибкой. Все было хорошо до того, как я его увидела, а теперь все было не так. Мне снова больно. Одна ночь была полна всего очарования, которое я помнила. За эти годы я убедила себя, что мы не такие уж особенные, что это было просто мечтательное чувство первой влюбленности. Но теперь я была старше, я испытала намного больше, и все же, связь, которую я чувствовала с Эшем, не сильно изменилась. Прошло более трех недель с тех пор, как мы воссоединились, и я все еще думала о нем. Прежде чем вернуться в Лос-Анджелес я сказала Хавьеру, что мне нужно немного пространства. Было не справедливо по отношению к нему, что я не полностью отдавалась нам. Я думала, что это так, но на самом деле, этого было не достаточно. Он вписался в список идеального парня. Эш же был катастрофой, с ним было так много «но», и все же он был тем, кого я жаждала. Я вернулась в свою квартиру в Лос-Анджелесе. Я взяла небольшой отпуск, и просматривала пробег нового шоу «Танцы Ноктюрн» в Вегасе. Отпуск не мог наступить в худшее время. Мне нужно было отвлечься, и единственное, что я могла сделать — это распаковать свои вещи. Прошло всего шесть месяцев с тех пор, как Джордан и Тревор переехали в Сан-Франциско. Тревор получил место исполнительного продюсера в своем родном городе, и они хотели воспитывать там свою дочь. Джордан больше не будет вламываться в мою квартиру. Он был занят своей важной ролью в «Танцы Ноктюрн» и воспитанием ребенка. Пару раз в неделю мы пытались говорить по телефону, но их маленькая Анна, названная в честь ее крестной матери, занимала большую часть его времени. С этим перерывом в моем графике он собирался приехать и провести со мной несколько дней, в то время пока Тревор пожертвовал собой и остался с Анной. Это были бы просто Джордан и Бёрд, как в старые добрые времена. Интересно, как я расскажу Джордану про Эша. Он видел тот кошмар, который я пережила после того, как ушел Эш. Он предупреждал меня — и был прав — о нем. Как я смогу объяснить, что снова упала ему в руки? Я затащила свои пустые сумки в хранилище, и тогда-то я столкнулась с другим наследием Эша. Там было несколько коробок, маркированных его именем, заполненных квадратными бумажными холстами, которые он нарисовал на крыше. Его «секретный проект». В течении многих лет я притворялась, что их не существует, но я не могла от них избавиться. Я сделала все возможное, чтобы сохранить их, сортируя и упаковывая каждую коллекцию по отдельности. Я вытащила самую большую коробку, протащила ее до своей квартиры и выложила красочные квадраты на пол моей гостиной. Все они были абстрактными, и, возможно в этом была суть, но я всегда чувствовала, что в них есть, какой-то секрет, секрет, который он так и не смог мне рассказать. Смотря на них некоторое время, я заметила, что две части, лежащие рядом, перетекали друг в друга, как две части головоломки. Я просканировала все части и нашла еще одну пару, которая соответствовала. Внезапно я оказалась на четвереньках, собирая кусочки, отчаянно пытаясь разгадать тайну. Я потеряла счет времени, пот стекал по лбу, когда я соединяла и переставляла квадраты. Но когда я закончила, это все еще выглядело, как одно большое пятно. Я смотрела на него, возможно около часа, изо всех сил пытаясь проникнуть в мысли Эша, чтобы понять значение этой головоломки. Я выругалась про себя и в поражении поплелась наверх. Джордан скоро будет здесь, и мне нужен душ. Поднявшись, я в последний раз взглянула на очередную насмешку от Эша. И тогда я увидела это. Вблизи эта картина была лишь размытым пятном, но с этого расстояния, она образовала огромную картину. Это были я и Джордан, танцующие на свету. Я наконец-то увидела золотые всплески моего смеха, которые всегда описывал Эш. Он даже нарисовал себя, держащего гитару позади нас. Я была как четвертый зритель, наблюдающий за сценой из дальнего угла. Я очень отчетливо вспомнила эту ночь. Это была одна из самых счастливых ночей в моей жизни. После того, как много лет назад, девчонки из ванной комнаты заставили меня почувствовать себя уродливой, я никогда ну чувствовала себя более красивой. Я не имела многого, но в той комнате, ночью, у меня было все, что мне было нужно. Я не думаю, что Эш когда-либо намеревался показать кому-то это произведение. Я думаю, что он создал его для меня. Эш Миллер выглядел уставшим, когда забирал меня из аэропорта Лос-Анджелеса. У них с Эллой только недавно родился третий ребенок. Я был не очень близок со своими племянниками из-за географии, а еще я продолжал держаться подальше от личного пространства Эллы. Я даже не был уверен, как она относится ко мне теперь, когда я перестал быть неудачником. Но, лживый блядун, охочий до выпивки дядя, все еще не был хорошим примером для подражания, не то чтобы они об этом знали. Я хранил свои пороки в тайне. — Возвращение блудного сына, — сказал Миллер. Он пытался быть беззаботным и веселым, но я мог сказать, что он был в стрессе. — Итак, как дела у папы? — Он стабилен. Они проводят анализы. Его будут наблюдать еще несколько дней. Чувак, я думал мы его потеряли. Они с мамой гостили у меня дома, у нас был маленький пикник, на заднем дворе. — Еще одно семейное мероприятие, в котором я не принимал участия. Я отклонил достаточно приглашений, чтобы они перестали меня приглашать. — Он смеялся, затем начал кашлять. Он сказал, что у него болит рука и плечо, а потом просто рухнул. — Дерьмо. — Да уж. Он посинел, и я сделал ему искусственное дыхание. Скорая приехала вовремя, братан. — Значит, он идет на поправку? Это же хорошо, правда? — Я так думаю. Но это все произошло лишь пару дней назад. Он все еще восстанавливает силы. Мы въехали на подъездную дорожку Миллера. — Элла сейчас у своей мамы. Их дом ближе к больнице, и ее родители помогают ей с детьми, пока я остался с мамой и папой. Он достал мой чемодан с багажника своего БМВ и передал мне. — Гостевой домик в твоем полном распоряжении. Тебе что-нибудь нужно? Там есть все необходимое. Хотя еды нет, так как дом пустует в эти дни. — Не-а, спасибо. Я думаю, что мне просто нужен душ. — Круто. — Он посмотрел на свои часы. — Я закажу еды. Мексиканская или пицца? — Мексиканская. Нет смысла пробовать пиццу где-нибудь еще, когда ты живешь в Нью-Йорке. И я реально соскучился по мексиканской еде Южной Калифорнии. — Хорошо, просто приходи в главный дом, когда закончишь, — засмеялся Миллер. Вернуться в гостевой домик было, как вернуться во времени. Бледно-голубые стены, накрахмаленные белые простыни, белые шкафы, маленькая мраморная кухонная стойка, где Миллер обычно оставлял мне еду и деньги. Трудно было поверить, что я был тем ребенком. Что это я жил на улицах какое-то время своей жизни. Я никогда не считал себя бездомным, но задавался вопросом, считают ли так другие бездомные люди. Это дерьмовая ситуация, а не личность. После душа я направился в главный дом, как только подъехал парень из службы доставки. — Итак, я думаю, что после этого мы должны отправиться в больницу, — небрежно заявил мой брат, разбирая коробки с едой. Я посмотрел на Миллера. Неужели он думал, что просто вскользь упомянет об этом? — Мы не договаривались об этом. Я только что приехал. — Ты, блин, должно быть шутишь надо мной. — И ты бредишь, если думаешь, что надавишь на меня ради воссоединения семьи. Внезапно Миллер схватил свою тарелку, полную еды, и бросил в стену. Формы, которые соответствовали разбитому стеклу, разлетевшиеся по всей кухне, вспыхнули в моем видении. — Ты эгоистичный мудак, Эш. — Пошел ты. — За что ты наказываешь нас? А? Что сделали мама с папой? — Наказываю вас? Это не имеет никакого отношения к тебе, Милл. — Разве? Ты уверен? Это меня родители вечно расспрашивают о тебе! Я тот, кто должен компенсировать уход, и твой, и Сарин. Я должен был следить за твоей задницей, когда ты снова и снова терял свой разум. Не говори мне, что это не имеет ко мне никакого отношения! Это был не Миллер. Он никогда не выходил из себя. Но, полагаю, в каждом это есть. — О, и где же ты, бл*дь, был, когда умерла Сара? Где ты был? Ты удрал в колледж, как только у тебя появился шанс. Ты едва ли был дома неделю. — Я не мог остаться дома. Я просто не мог. — Ну, с чем бы ты не столкнулся за эти последние несколько лет, я обещаю, что это было совсем не похоже на месяцы после смерти Сары. Это было похоже на жизнь в бесконечных поминках. Ее тела не стало, но весь дом остался в трауре. Мама была чертовым зомби, отец едва держал себя в руках, а я буквально сошел с ума! Но ты должен был уйти. У тебя было время, чтобы прийти в себя и найти себя.