— Их было двое. И один атаковал ножом. — Копы поймали этих ребят? — ее голос дрожал. — Да. Сразу же. Один был на месте происшествия, другой не смог убежать далеко из-за ударов, которые получил. — Я полагаю, ты будешь выдвигать обвинения? — Не буду. Детектив звонил мне вчера сказать, что они принимают заявление. Но я рада, что мне не нужно давать показания. Судя по всему, они рецидивисты, поэтому получат по заслугам по-настоящему. — Вчера? Когда это случилось? — Несколько дней назад. — И ты рассказываешь мне только сейчас? — Я не хотела волновать тебя. — Ты просто отсрочила неизбежное. Я беспокоюсь о тебе, что ты там сама по себе. Ты молода и красива и одинока, и это делает тебя мишенью. Ты знаешь это. Ты так молода, чтобы жить одна. — Моя сестра всегда пыталась напомнить мне, как красива, она думала, я была. Я закатила глаза. — Я не одна. У меня есть друзья. И ты должна приехать в гости. Я думаю, что ты навоображала себе какое-то жуткое место. ЛА полон людей, так же как и Мэдисон. — Но у тебя там нет семьи. — Да, но также у меня больше нет семьи дома. — Я почувствовала обиду в ее молчании. — Ты же знаешь, что я не имею в виду тебя. — Я знаю. — Последовала пауза, но она сменила тему, вернувшись к нападению. Ну, это то, как я называла это с настоящего момента, особенно моей сестре. Я не могла заставить себя сказать ей, что на самом деле произошло. Я не хотела, чтобы она беспокоилась еще больше. Она уже была вся на нервах. — Что случилось с парнем, который получил ножевое ранение? — По-видимому, он в порядке. — Ты видела его после? — Нет, он бездомный, я думаю. Он исчез после того, как ему наложили швы. Я пыталась найти его в больнице, но он ушел до того, как я приехала. И с тех пор его не было на своем обычном месте. Я бы хотела найти его. Поблагодарить. — Чувство тошноты вернулось в мой желудок, когда я подумал о том, что бы случилось, если бы он не вступился. — Парень Джордана хочет сделать его объектом интереса для людей. Но я еще не уверена насчет этого... я все еще думаю об этом. — Бьюсь об заклад, ты заработаешь ему много денег этим способом. — Я знаю, но что-то мне говорит, что он не захочет внимания. И я скептически отношусь к этим сборам денег. Я слышала о том, что случается, и как человек попадает в еще большие неприятности. Не то чтобы я не хотела делать этого, но мне кажется это так же бесполезно, как заклеить пластырем ножевое ранение. — Удачное сравнение. — Не то чтобы я против этого... Просто сначала я хочу поговорить с ним. Я не хочу толкать его на что-то, не убедившись, что он согласен на это. Джесса вздохнула, как будто пыталась прийти в себя после плохих новостей. Плач ребенка раздался в моей трубке. — Дерьмо, я имею в виду черт... это Эм. Я должна идти. — Ладно. — Бёрд? — Да. — Ты правда в порядке? Я имею в виду во всем? — Я в порядке. Клянусь. — Но я знала, что она говорила не только о нападении. — Ладно. Я люблю тебя, поговорим позже. И, пожалуйста, будь осторожнее! — Тоже люблю тебя. 5 глава Эш После того как съел еду с тарелки, которую Миллер оставил на кухонном столе (рядом с чеком на сто долларов, который я положил в карман), и сделал несколько сэндвичей с собой, я направился в центр ЛА. Я проспал около четырнадцати часов и не пребывал в том же унынии как, когда грабители подошли ко мне. Инцидент разбудил какую-то потребность внутри меня, изобразить что-то на холсте. К сожалению, холст был дорогим, как и краски. Я уверен, что словосочетание «голодающий художник» имеет прямое отношение к огромной стоимости материалов для художников. Мне нужно было осторожнее относиться к этому желанию, и это раздражало. Вот поэтому для меня было безопасно совсем не рисовать. Я не хотел ничего пробуждать. У меня была сторона, которая была бешеная, особенно когда дело касалось того, чем я увлечен. Соблазн рисовать провоцировал другие стороны меня, которые я не мог контролировать. Это не всегда могло помочь, но я сводил риск к минимуму. Каждый раз, когда я видел эту девушку, утопающую в цвете и свете, это освещало эти маленькие искры во мне. Но я был в состоянии ослабить это. Я видел ее только по несколько секунд за раз, и моя «жажда» не была такой сильной. Но этот взрыв хаоса и адреналина, который мы испытали вместе, толкнул меня к переломной точке. Сенсорный опыт был подавляющим, и пока я спал, то грезил об этом: кремовый оттенок ее голоса путешествовал неровными волнами по моему видению, когда она кричала остановиться. Наблюдая, как ее лавандовое очертание желтеет, когда она пытается не скулить от страха. Прозрачные фигуры плавали прямо передо мной, как разбитый бокал, когда моя злость нарастала. Постоянная вонь мочи в переулке, перебиваемая запахом бензина, когда чертов мудак толкнулся своими бедрами к ней. Действие было более живое, чем я испытал за последние несколько лет. Теперь я был вынужден создавать, потому что в это раз, это было больше чем несколько секунд, и это было больше чем наблюдать за ней на расстоянии. Между нами появилась связь. Поэтому у меня была идея. Я пошел в центр и купил несколько баллончиков с дерьмовой краской. Затем пошел к мусорным контейнерам, собрал пустые коробки и выровнял их. Как только было достаточно, я зашел в здание, которое было мне знакомым, и был доступ к крыше. Разложил весь картон, готовый преобразовывать формы, цвета и свет, которые жили в моем видении физической реальности. Я потряс банку с ярко-желтой краской, мои пальцы покалывало от знакомого звука перемешивания краски. Затем я начал распылять. Красное. Голубое. Зеленое. Краска распылялась, заполняя унылые коричневые коробки, в которых когда был чей-то товар фирмы Home Depot. Когда устал фокусироваться на небольших деталях — гнилые зубы Наркомана, слезы текущие по лицу девушки — моя рука начала дрожать. Я ухватился за баллончик еще крепче, но дрожание осталось, и я бросил его вниз на картон. Я не мог выразить то, что хотел, на этих кусках картона. Слишком боялся потеряться в искусстве. Не мог отказаться от лекарств, которые вызывали периодический тремор. Я был напряжен. Я не позволю — не смогу позволить — вдохновению завладеть мной. Я не должен был пытаться рисовать. Я считался вундеркиндом в семь лет, когда творил многое лучше, чем взрослый. Я мог видеть вещи в своей голове, и затем мои руки и глаза просто знали, как манипулировать карандашом или кистью, чтобы воплотить это в реальность. Что делало меня уникальным в юношеском возрасте — не только моя способность копировать что-то, что я видел, но также интерпретировать вещи, выражать их в форме. Этого не было, пока моя мама не заметила, что я говорю что-то типо: «Голос Сары похож на фейерверк», или «Из-за Миллера мои пальцы холодеют», она вынудила меня выразить всё это. Оказалось, что у меня была не только способность рисовать мир, но я чувствовал более утонченно, чем все остальные. Одно питало другое, обеспечивая невероятно хорошее творчество. Конечно, у меня были уроки и тренировки, но мои настоящие способности пришли изнутри, бешеная истерия цвета, зрения, звука, прикосновения, вкуса. Что-нибудь стоящее случалось с полной открытостью. Это означало никаких умеренных эмоций и никаких удушающих лекарств. Поэтому через несколько часов я пнул, раскрашенный краской, картон, раздраженный и пораженный. Может, другим будет в удовольствие, изображенное на картоне, но я видел, что это дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Я упаковал свои баллончики с краской и направился вниз. Полагал, что вернусь на Скид на какое-то время. То место, где не нужно волноваться о том, что тебя выгонят за бродяжничество. Достаточно времени прошло, чтобы девушка влилась в свою повседневную жизнь, и нам не нужно было проходить через весь этот неловкий процесс благодарности. Может, она даже не узнает меня в течение дня. Это было бы идеально. Я продолжил идти несколько минут, когда я услышал, как кто-то крикнул: — Эй! Я продолжил идти. Я не знаю никого. Это не мое дело. — Эй! Дерьмо. Я узнал нотки и «облик» голоса. Да, иногда одни и те же звуки звучат одинаковыми, но эти были точно ее. Я восхищался ими слишком долго, чтобы не признать это. — Эй, ты, — я опустил голову и ускорил темп, надеясь, что про меня забудут. Бёрд — Симмонс, Фонтено, Ортега, Свон. Все остальные, спасибо вам. Это все на сегодня. Еще один отказ, еще один день в жизни Аннализ Робин Кэмпбелл, так же известной как Бёрди или Бёрд. Боль никогда не притуплялась, но я не позволяла этому остановить меня. Я знала, что легко не будет, поэтому не могла злиться, что это тяжело. По крайней мере, это я повторяла себе. Правда была в том, что то, что я любила, становилось источником боли для меня. Это должно было стать моим спасением. Я могла танцевать и забыть о том, что была другой. Но после полутора лет в ЛА, танец стал способом пролить свет на изъян. Я просто нуждалась в перерыве, одном перерыве, чтобы напомнить себе, какого это чувствовать радость, когда я танцую, вместо давления и разочарования. Я натянула свои митенки, закинула ремешок сумки на плечо и вышла из зрительного зала центра ЛА, который был в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Было раннее послеобеденное время, и я была голодна. Я сканировала улицу в поисках дешевого хорошо места, чтобы поесть, и затем увидела его. Это было как предзнаменование. Два проваленных прослушивания за неделю, и также была безуспешна в поисках парня. В действительности, я раздумывала о том, чтобы принять предложение Тревора и устроить журналистское расследование, если он не покажется на своем месте к концу недели. Но вот и он, идет прямо через улицу. Это было как обнаружение редкой птицы, которую вы меньше всего ожидали увидеть или что-то подобное. — Эй. Эй! — крикнула через улицу, но он смотрел прямо вперед. Его руки были в карманах потрепанного пиджака цвета хаки, который был частью его одежды в более прохладные дни. Почти все его волосы в беспорядке были заправлены в шапочку, а рюкзак перекинут через плечо. Я не была уверена, но думала, что увидела, что его походка увеличила скорость, когда я позвала его, но я не позволю ему уйти на этот раз. — Эй, ты! — я не могла поверить, что все еще не знала его имя. Я посмотрела в обе стороны и решила попытаться обогнать несколько проезжающих машин, когда побежала через улицу. Я заработала несколько гудков и ругательств. — Эй! — позвала я, в погоне за ним, затем перед ним, преграждая ему путь. — Эй, — сказала я снова, задыхаясь. Его глаза были еще более ясными днем. Он повернул лицо в сторону и фыркнул, затем нетерпеливо посмотрел на меня снова. Я не могла сказать, был ли он раздражен, зол или и то и другое. — Я звала тебя, — сказала я, слабо веря, что мой крик, бег, сигналы автомобилей и нецензурная брань в моем направлении не привлекли его внимание.