– Удобство, – повторяю я. Она застывает, и едва сдерживаюсь, чтобы не добавить: «Сексуальное слово». Савви возмущенно пихает меня в плечо. Я делаю вид, что падаю в траву, и Руфус тут же пользуется возможностью напрыгнуть на меня, отчего я действительно падаю, увлекая его за собой в грязь. – Что-то я не заметила, чтобы ты с кем-то встречалась, – замечает Савви, позволяя собаке издеваться надо мной. – Ну как ты можешь так говорить, если мой парень сейчас буквально на мне? От этого у Савви вырвался смешок, подтверждая, что мы преодолели напряжение и теперь можем дразнить друг друга, надеюсь, не переживая за то, что испепелим и без того хрупкое эго друг друга. Она оттаскивает Руфуса от меня и бросает грязную ракетку для бадминтона вниз по тропинке. – Что Джо думает об этом? – спрашиваю я, глядя, как Руфус убегает. – Думает о чем? – Э-э… про сестру-сюрприз ростом метр семьдесят, которая всплыла в твоем почтовом ящике на прошлой неделе. Савви моргнула. – Я… дерьмо. – Она застывает, как будто это только что пришло ей в голову. – Я не говорила ей. Обижаться, конечно, бессмысленно, но в такой ситуации трудно не обидеться. Особенно когда она снова смеется. – Я… ого. Я не могу… То есть, серьезно… дерьмо. – Мда, – протягиваю я, потому что сейчас могу выражаться только односложными фразами, чтобы в моей речи не проскользнула обида. Савви замечает это и переводит свой взгляд на меня. Она выглядит так, словно вот-вот извинится, но говорит: – Она очень разозлится. – Почему? – Потому что я рассказала Микки, и она думает… – Савви качает головой, резко оборвав себя. – Это не имеет к тебе никакого отношения. – Она снова качает головой, на этот раз еще интенсивнее. – Она, наверное, сказала бы моим родителям. Я срываю клочок травы, пальцами разделяя его на травинки. Возможно, мне следует подумать, стоит ли спрашивать ее об этом, прежде чем сделать это, но уже поздно. – Почему ты этого не сделала? Она пожимает плечами. – У них было восемнадцать лет, чтобы рассказать мне, но они ничего не сказали. Так что… Не думаю, что это полный ответ, но остальная его часть повисает между нами в воздухе. Я смотрю на нее, и она поддается. – Кроме того, у меня странное предчувствие, что… Я не знаю. Может, все должно было сложиться именно так. Может, мы сами должны были найти друг друга. – Ага. У меня пересыхает в горле. В меньшей степени от чувства вины за то, что мы делаем, и в большей – от странного обязательства, которое я чувствую перед Савви. Что-то привело нас к этому моменту, какая-то сила, которая так долго зависала в «если», что должно было наступить это «когда-то», когда мы встретимся. Ни разу в жизни я не чувствовала, что чего-то не хватает, но, если бы я прямо сейчас встала и ушла, частичка меня осталась бы здесь, рядом с ней. Савви прижимает колени к груди. – Ох. Кажется, словно прошла пара секунд. Но я вроде как скучаю по ним. Я знаю, что она имеет в виду своих родителей, потому что внезапно я тоже начинаю думать о своих. О блинчиках, которые Ашер, вероятно, заставил напечь нашего папу, о чашке маминого кофе, из которой я обычно украдкой делаю несколько глотков. И это нечто более глубокое, чем повседневность. Братья подрастут, когда я вернусь. У них будет достаточно времени, чтобы навести новые порядки без меня. Пространство, в которое я вернусь, хочу этого или нет, больше не будет вписываться в образ Эбби – или, может, я уже не буду соответствовать тому образу Эбби. Я прерывисто вздыхаю и говорю: – Я тоже. – Все наладится, – говорит Савви, теребя цепочку на шее. – Первая неделя в лагере всегда тяжелая. Я смотрю, как она вытаскивает цепочку из-под рубашки и смотрит на подвеску. Я так привыкла ко всем нашим схожим чертам – цвет волос, форма глаз, то, как наши голоса немного повышаются, когда мы злимся – что требуется секунда, чтобы понять, что этот талисман не был чем-то общим, с чем мы родились. – Это сорока? – Ого, – говорит Савви, – ты действительно разбираешься в птицах. Большинство людей думают, что это… ох. Она замолкает, уставившись на брелок, который я вытащила из джинсовых шорт. Цепочка толще и короче. Но подвеска с сорокой точно такая же, как у нее. Наши глаза встречаются, и мы уже знаем, что собираемся сказать, прежде чем произнести вслух: – Это мне мама подарила. Я сглатываю, сжимая подвеску в кулаке. Мама подарила ее мне в первый день в детском саду с запасным ключом от дома. Я мало что помню о том разговоре, только то, что даже в пять лет могла сказать, что у нее особенные руки, когда она вложила брелок в мои и сказала, чтобы я его берегла. – Полагаю, твоя тоже никогда не говорила тебе, что она значит. – Нет, – говорит Савви. Она снимает подвеску с шеи, и мы подносим их к свету. – Она была у меня так давно, что я и не помню, чтобы у меня ее не было. – Ну, думаю, у нас есть первая подсказка. Две сороки-талисмана висят, сверкая под лучами солнца, одинаковые по форме, но получившие свои отличительные черты со временем. Моя поцарапалась от падений, а у подвески Савви появились потертости по краям от того, что она ее теребила в руках, и цвета у каждой по-своему поблекли – но у обеих сохранился перламутровый синий, мерцающий на черно-белом фоне, две противоположные крайности в одном предмете, птица, находящаяся в противоречии с самой собой. – Может, объявим небольшое перемирие… хотя бы на время? – предлагает Савви. – Так ты сможешь остаться. По крайней мере, пока мы со всем не разберемся. Я сжимаю кулак вокруг талисмана, а она прячет свой обратно. – Да, – соглашаюсь я. – Звучит как план. Глава четырнадцатая – Моя главная теория такова: родители Савви были самыми отъявленными криминальными авторитетами Сиэтла, а родители Эбби задолжали родителям Савви серьезный кровный долг, который можно оплатить только младенцем, в стиле сказки про Румпельштильцхена, – говорит Финн, которому удалось за завтраком связать все слова воедино с набитым черничными вафлями ртом. – Ты в правильном направлении, – невозмутимо говорю я, уплетая йогурт. – Я чувствую это. Савви бьет его по голове именным бейджиком, висящем на шнурке, и возвращается к раскладыванию фруктов на своей вафле. Джемми, Кэм и Иззи неловко поглядывают в нашу сторону, сидя через несколько столиков от нас. Я жестом приглашаю их присоединиться, но их лица бледнеют, и Джемми издает застенчивый писк, который служит для меня сигналом отказаться от этой идеи. Даже к лучшему. Мы с Савви ладим около трех минут, и как бы ни были приятны эти шуточки за столом во время завтрака, нам, вероятно, следует немного подождать, прежде чем впутывать в эту историю больше людей. – Может быть, тут целая бэби-мама[25]. – Финн болтает об этом уже двадцать минут, и, очевидно, его невозможно остановить. – Мама Эбби должна была стать суррогатной матерью для родителей Савви, но упс! Вместо этого твой папа обрюхатил твою маму Савви и… – Финн, – умоляю я. – Я ем. Он пристально глядит на меня поверх вафель. – Родители занимаются сексом, Эбби. Смирись с этим. Пойми это. Потому что в твоем случае это произошло по меньшей мере пять раз, если не… – Еще одно слово, и я скормлю Руфусу твою подушку, как игрушку для жевания, – предупреждает Савви, приподнимаясь, чтобы помахать Микки и Лео через всю столовую. – Я пытаюсь помочь, – протестует Финн. – Нет лучшего эксперта по долбанутым семейкам, чем я. Прежде чем успеваю взглянуть на Савви, чтобы понять, что он имеет в виду, он добавляет: – Кроме того, вы, девчонки, приехали сюда, чтобы разгадать тайную сестринскую драму, не так ли? – Эм, может быть, ты будешь говорить чуточку… потише, – говорит Лео, подходя к нашему столику вместе с Микки. Он хватает стул от другого стола и садится рядом со мной, так близко, что наши колени соприкасаются. – Тебя слышно едва ли не по ту сторону залива. Микки громко чмокает ладонь и кладет ее на лоб Савви. – Доброе утро, леди. Я не видела тебя много лун. Как вышло сегодняшнее утреннее фото без моего участия? Савви лучезарно улыбается ей, убирая руку Микки с головы и сжимая ее. – Эбби обо всем позаботилась. – Правда? – спрашивает Микки, подталкивая мой стул ногой. – Я надеюсь, ты выбрала хороший ракурс. Она убеждена, что ее левая щека немного отличается от… – Микки! Финн протягивает свой кулак Лео, чтобы тот по нему стукнул, что превращается в замысловатый узор бессмысленных жестов, разворачивающихся у меня на коленях и, возможно, больше напоминающий танец, чем тайное рукопожатие. Лео заканчивает витиеватым движением, затем лезет в задний карман и передает мне крошечный пакетик острых «Читос» под столом. – Контрабанда из комнаты для персонала.