– Было, – настаивает она. – На самом деле, это было своего рода отдушиной. Я просто хотела… обладать контролем, думаю. Над тем, что мои родители хотели, чтобы я делала, над всеми правилами, которые у них были. Ты же видела, что случилось, когда я несколько дней сопливила, – говорит она, широким жестом показывая масштабы катастрофы. – Так было всегда, и ничто никогда не было способно их остановить. Это была большая пугающая неизвестность, и никакие уговоры не помогали, потому что они никогда не рассказывали мне деталей о моих биологических родителях. Мне не хватало информации, чтобы понять, откуда идут корни этого страха. – Она наклоняет голову, раздумывая. – Но ведение инстаграма – способ показать, что я серьезно отношусь к их советам – и на какое-то время это сработало. Эти слова слишком близки мне. Савви, при всей ее напускной храбрости, так же грешна в том, что выбрала легкий путь, как и я. – И даже когда это перестало работать, было весело, когда мы проводили время только вместе с Микки. Но теперь этот зверь… принял другой облик. Я начала это, чтобы почувствовать, что я контролирую ситуацию, но теперь она контролирует меня. Я подталкиваю ее плечом и она вздыхает. – Иногда я думаю обо всем, что я упустила, потому что была слишком занята, или потому что не хотела нарушать какое-то правило, которое сама для себя установила, и… Я думаю… я знаю, что что-то ускользает от меня. И это меня напрягает. Но если я не придерживаюсь своих планов, я чувствую себя еще хуже. Она смотрит на меня как маленький ребенок, который ждет, когда кто-то подтвердит или опровергнет, является ли это правдой или нет. Но мы обе знаем, что она права. Я вспоминаю о своих ночах, проведенных на кухне без нее, звонки, которые она принимала, пока мы тыкали пальцами в созвездия в небе, рассветы, которые она проводила, хмуро глядя в экран своей камеры. – А ты… ты просто сама по себе. Ты храбрая. Ты делаешь то, что хочешь. Без сожаления. Храбрая. К этому слову я все еще привыкаю, после целой жизни, проведенной в избегании своих проблем. Но, возможно, я по-своему дохожу до этого. Немного меньше убегаю и немного больше говорю. Немного меньше неизвестности и немного больше находок. – Напротив, сожалений довольно много. Я свожу своих родителей с ума. – Слушай, я ни хрена от них не добилась, но точно знаю, что они гордятся тобой. До того, как я их нашла, они умилялись твоим фотографиям из лагеря. Я не могу получить доступ к ссылке на Dropbox уже больше суток. – Ты уверена, что это были мои фотографии? – Конечно, уверена. Думаю, если ты поговоришь с ними, вы найдете общий язык. – Она понижает голос. – Тебе это нравится, Эбби. Нет никакого смысла делать себя несчастной, а пока ты прячешься от этого, так будет всегда. Комок в моем горле раздувается до самой груди. Я не знаю, прячусь я в этом случае, или все-таки защищаюсь. То единственное, что было общим для нас с Поппи, превратилась в то, что теперь принадлежит только мне. Но это то, о чем я не хочу задумываться прямо сейчас, в грязи, поэтому просто киваю. – То же самое касается и тебя, – говорю я. – С правилами, я имею в виду. Савви сутулится, ее ноги еще больше утопают в грязь. – В этом-то и проблема. Я не знаю, смогу ли от них отказаться. Я в растерянности, не в силах подобрать слова, но вспоминаю, что Лео сказал мне прошлой ночью, о том, что нужно задавать собственный темп. – Я не думаю, что это произойдет за одну ночь, – говорю я. – Но ты можешь хотя бы начать. И, возможно, я смогу помочь. Я делаю паузу, гадая, будет ли она смеяться надо мной. – Мы можем начать вот с чего, – говорю я, проводя две линии в грязи. – Это называется список плюсов и Конни. Савви приподнимает бровь. – В следующий раз, когда ты захочешь что-то сделать, вместо того, чтобы думать о том, что произойдет, если ты это сделаешь, подумай о том, что произойдет, если ты этого не сделаешь. О том, что ты упустишь. О людях, которые тоже будут скучать по тебе. Это и есть Конни. Именно в это мгновение, этот неудобный момент, сидя в грязи на отдельном острове вдали от наших привычных мест обитания, я с невыносимой силой скучаю по Конни. Я так много хочу ей сказать. Так много хочу понять. Мне кажется, что я нахожусь на грани между тем, кем я была, когда уезжала, и тем, кем я стала, а Конни находится где-то между всем этим, просто вне досягаемости. – Как насчет этого, – говорит Савви. – Неважно, что случится, когда они наконец вытащат нас отсюда, даже если нам придется ждать, пока тебе исполнится восемнадцать, чтобы мы могли увидеться, мы найдем способ поддерживать связь. Чтобы быть друг для друга опорой. – Находчивость каждый день?[34] – Каламбуры Лео передаются тебе, – простонала Савви. Правда в том, что лишь в малых частях моей жизни Лео не принимал участия. Если я такая, какая я есть – по крайней мере, такая, какой меня считает Савви, – то к этому приложил руку Лео. Если я храбрая, то отчасти потому, что всегда знала, что Лео присматривает за мной. Если я делаю то, что хочу, то отчасти потому, что Лео поддерживает меня. Мы принимали промахи и поддерживали мечты друг друга еще до того, как они обрели значение. Задолго до этого момента, когда наши с ним жизни так прочно сплелись друг с другом, что я не представляю, какую форму они приняли бы, не будь его рядом. Я прочищаю горло, отгоняя эти мысли на задворки сознания. Сейчас я ничего не могу поделать – ни с тем, что сказала Конни, ни с месяцами, которые мы с Лео потратили впустую, ходя на цыпочках друг вокруг друга, ни даже с тем фактом, что где-то в радиусе пары километров от того места, где мы сейчас застряли в канаве, наши родители, вероятно, чертовски нервничают. Я еще больше прижимаюсь к Савви, которая, на удивление, гораздо спокойнее меня. Как будто она давно ждала момента, чтобы выложить все как на духу, и сейчас она с облегчением вздохнула, грязная, помятая и совершенно обновленная. – Ну, – говорю я легкомысленно, – обладая такими именами, как у нас, трудно не поддаться соблазну каламбурить. Савви моргает, синева ее глаз становится ярче. – Имя твоей мамы Мэгги, верно? – Да. А что? Савви выдергивает мою подвеску из переднего кармана и протягивает мне. – Мэгпи[35], – мягко говорит она. Я смотрю на подвеску, лежащую на моей ладони, и блеск металла кидает резкие блики на моей коже. Эта вещица, которая знает мою историю, возможно, лучше, чем я сама. Этот подарок, в котором хранится мой самый большой секрет, и который выдал нам ключ к разгадке. – Мэгги и Пьетра. Глава тридцать первая Следующие несколько часов мы болтаем ни о чем и обо всем сразу. Савви рассказывает мне о том, как росла с чудаковатыми богатыми родителями в шаблонном богатом городе Медине – о таких вещах, как угощение в доме Билла Гейтса, или катание по озеру Вашингтон на яхтах родителей ее друзей, и о том, как она весь год переживала из-за победы в конкурсе по кручению хула-хупов на фестивале «Медина-Дэйс» каждое лето. Она рассказывает мне, как они с Микки познакомились на уроке рисования во втором классе и с тех пор стали неразлучны. Она говорит мне, что втайне очень любит фильм «Властелин колец» и что в тот самый год, когда Лео мучил меня и Конни, пытаясь отправлять закодированные сообщения на эльфийском языке, она учила его вместе с ним. Я рассказываю ей о мини-путешествиях, в которые Поппи брал меня с собой – как мы ездили к водопаду Сноквалми, чтобы сфотографировать его, или к горе Сент-Хеленс, чтобы посмотреть на нее сквозь туман и понаблюдать за тем, как в музее поднимается и опускается показатель прибора для отслеживания сейсмической активности. Я рассказываю ей, как сильно я хотела иметь брата или сестру, и как мои родители рассказали мне о Брэндоне, пригласив меня поесть кексы, и что где-то в архиве есть видеозапись, на которой я разрыдалась от счастья и измазала нос глазурью для печенья. Я рассказываю ей обо всех них – Брэндоне, Мейсоне и Ашере – и об их маленьких причудах, например, о том, что Брэндон помешан на различных видах узлов и постоянно экспериментирует с нашими шнурками или о том, как Мейсон недавно обнаружил в себе страсть к глотанию большого количества молока и отрыжке мотивами поп-песен, или о том, что Ашер обладает пугающим умением запоминать, куда каждый кладет свои вещи, так что вещи никогда не теряются больше чем на минуту, когда он рядом. Наш разговор заливает грани, как будто мы были друг с другом единым целым, но теперь наши цвета заиграли немного ярче. Это то, что мы могли бы рассказать друг другу в течение следующих двух недель, вот только теперь она вписаны в два обмазанных грязью часа, периодически прерывающихся стонами одной из нас о том, как мы голодны или как сильно хотим писать. – Интересно, смогу ли я когда-нибудь с ними познакомиться, – говорит Савви в какой-то момент, когда я заканчиваю рассказывать ей о том, как Ашер с таким энтузиазмом задувал свечи на дне рождения Брэндона, что чуть не поджег дом. Близится полдень, в нашей маленькой канаве сгущается духота. Судя по нашим теням, наши волосы одинаково распушились до невероятно кудрявого состояния. Я рассеянно трогаю свои пряди, обдумывая слова Савви и задаваясь тем же вопросом. – Надеюсь, что так. Три недели назад эта идея вызывала у меня тошноту и чувство собственничества. Но мы так далеко продвинулись в жизни друг друга, что кажется странной мысль о том, что ее может там не быть или что будут такие вещи, которые она не сможет увидеть – по крайней мере, до тех пор, пока наши родители не примут важное решение, либо пока мальчики не станут достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно узнать о Савви. Я знаю, что делиться этой информацией с ними – не мое дело. Но от этого разочарование не становится слабее. – Как думаешь, я им понравлюсь? – Еще одна старшая сестра для пыток? Да у них будет чертовски счастливый день. – Я улыбаюсь при этой мысли, и это первый раз, когда ссылка домой не кажется концом света. Я действительно скучаю по этим бесятам. – Это если они не будут слишком заняты, пытаясь похитить Руфуса. Они умоляли о собаке с тех пор, как… И тут, как будто его имя призвало его, мы слышим отчетливое «гав!», которое может принадлежать только Руфусу. Савви так быстро реагирует и начинает привлекать к себе внимание, что становится похожа на человеческий прототип «Клоуна из коробки». – Руфус! – взывает она. – Ты красивый, глупый, смешной… – Девочки? Это моя мама. Я мгновенно вскакиваю на ноги, и мы с Савви открываем рты, чтобы прокричать какие-то одинаковые слова – что-то вроде «будьте осторожны», но мы обе так встревожены, что Савви удается издать лишь писк, а я говорю что-то на тарабарском языке, и все это в итоге заглушается лаем Руфуса. – Мэгги, осторожно! – О боже, – слышу я, как вздыхает мама. Мы с Савви вздрогнули, отчасти ожидая, что мама сползет сюда к нам, но вместо этого она говорит: – Спасибо. Пьетра ничего не отвечает, потому что к этому времени другие голоса присоединились ко всему этому хаосу. Она и моя мама зовут нас, и наши папы кричат откуда-то издалека, и мы вопим в ответ, – и все это превращается в гвалт из криков, пока Савви не удается превзойти всех, прокричав: – У кого-нибудь есть еда? – Ты в порядке? – в ответ спрашивает Пьетра. – Мы в порядке, – отвечает Савви. – Эбби? – Я такая голодная. Это действительно все, о чем я могу думать, пока кто-то не бросает вниз батончик «Луна Бар», и я, как обезумевшая оголодавшая идиотка, пытаюсь поймать его поврежденной рукой и в итоге воплю, как чихуахуа. Савви вылавливает его из-под меня, разворачивает и кладет в рот так быстро, что трудно разобрать, о чем она говорит дальше, но это звучит так, будто она только что пообещала дать имя Луна своему первенцу. – Как глубоко вы соскользнули? – спрашивает Пьетра. – Не так глубоко – может быть, метров десять? – Я задумываюсь. – Но не подходите слишком близко, а то соскользнете вниз. Над нами раздается еще один разговор, приглушенный шум голосов, которые принимают какое-то решение и принимают его довольно быстро. Мы с Савви удивленно смотрим друг на друга – наши родители действительно разговаривают друг с другом.