Макинтайр глубоко вздохнула, словно собираясь с духом. — Уверены? — Знаете, я уже ни в чем не уверен. — Маклин потер сухие глаза, задумался, правильно ли поймут его слезы. — Она его заметила. Констебль Кидд. Оттолкнула меня в сторону. Могла спастись, но первым побуждением было спасать меня. — Она хороший коп. — Макинтайр не добавила: «Далеко пойдет». Возможно, Кидд никуда уже не пойдет. Разве что в инвалидном кресле. — А что вы вообще там делали? Начиналось самое сложное. — Возвращались в участок. Констебль Кидд помогала в опознании человека, приходившего ко мне в квартиру накануне ночью, в мое отсутствие. Соседка заметила, что он подозрительно себя ведет. Господи, как жалко это прозвучало! — Макриди? — В голосе Макинтайр слышался вопрос. Маклин кивнул, понимая, что ответа не требуется. — А почему расследованием занимался не сержант Лэрд? Я же говорила, держитесь подальше от Макриди. Он с вами играет. — Он пытается меня убить, а не играет. — Вам не кажется, что это некоторый перебор? «Нет, потому что мерзавец подкинул мне пятьдесят тысяч фунтов наличными и кило кокаина, а я повел себя не так, как он ожидал, вот он и перешел к прямому действию», — подумал Маклин, а вслух произнес: — Покойник не смог бы свидетельствовать против него в суде. — Оставьте, Тони. Мелодрама вам не к лицу. Между прочим, согласно показаниям дежурного сержанта, в четыре часа дня, когда вы сообщили о происшествии, Фергус Макриди давал показания в участке — в обществе весьма хитроумного адвоката. — Макриди сам не стал бы заниматься такими делами. Он наверняка кого-нибудь нанял, а на сегодняшний допрос вызвался сам. Обеспечил себе идеальное алиби. Макинтайр медленно выдохнула и прислонилась затылком к стене. — Вы мне не помогаете, Тони. — В чем не помогаю? Он повернулся лицом к начальнице, но та избегала его взгляда. — Идите домой. Поспите. Здесь вы ничего не сделаете. — Но мне надо… — Вам надо домой. На вас скоро скажется шок. Или вы приказа дожидаетесь? Маклин беспомощно ссутулился на стуле. Он терпеть не мог, когда главный суперинтендант оказывалась права. — Нет. — Хорошо, потому что далее последует приказ. Я не хочу видеть вас на службе до следующей недели. — Что? Сегодня только среда! — До следующей недели, Тони. — Макинтайр наконец взглянула ему в лицо. — Можете написать подробный рапорт о случившемся. А потом я не желаю о вас слышать до понедельника. — А как же Макриди? — О нем не волнуйтесь. Если свидетели подтверждают, что видели его у вашего дома, это означает, что Макриди нарушил условия освобождения под залог. — Макинтайр достала телефон, однако номера набирать не стала. — В ближайшее время он никого не побеспокоит. — Спасибо! — Маклин резко откинул голову к стене. — Вы уверены, что… — Оставьте это дело. Если за вами охотятся, я не могу допустить вас к расследованию. И следить за Макриди вам не стоит. Все должно делаться по правилам, Тони. Угомонитесь. Я сама буду вести дело, так что узнаю, если вы сунете нос, куда не звали. — Я… — Домой, инспектор. Ни слова больше. Макинтайр встала и машинально разгладила складки форменной юбки, после чего развернулась и ушла. Маклин проводил ее взглядом и снова уставился в стену. * * * В четверть второго ночи Алисон Кидд перевели из операционной в отделение интенсивной терапии. Восьмичасовая операция, возможно, спасла констеблю жизнь, но медики решили погрузить девушку в искусственную кому. Ходить ей наверняка уже не придется: восстанавливать разорванный спинной мозг невозможно. Только время покажет, сможет ли она двигать руками или хотя бы контролировать мочевой пузырь. Кроме того, сохранялась вероятность, что девушка уже не придет в себя. Врач знала свое дело, хотя, судя по всему, недавно окончила медицинский институт. Она с трезвой осторожностью оценила шансы пострадавшей: чуть больше, чем пятьдесят на пятьдесят. Прозвучало это как хорошая новость, и врач устало улыбнулась. Маклин возвращался домой на такси. На улице лил дождь. Слова и улыбка врача преследовали инспектора всю дорогу, оставались с ним, когда он начал писать рапорт и когда открыл бутылку односолодового виски. К рассвету он закончил с первым и убедился, что второе не помогает. Напиваться до беспамятства в одиночку было не в его привычках: Маклину для этого требовалась хорошая компания. Он непрестанно твердил себе, что не виноват. Если повторять это достаточно долго, может быть, он даже сумеет поверить. Позвонив в больницу в шесть утра, он услышал, что перемен нет. По тону медсестры, ответившей на звонок, Маклин понял, что в ближайшее время никаких изменений не ожидается и лучше лишний раз не дергать врачей. Он не спал сутки и должен был чувствовать усталость, но вина и гнев не давали уснуть. Инспектор принял душ, перечитал рапорт, внес пару изменений и отправил его электронной почтой. Он не виноват. Как он мог такое предвидеть? И все же кое в чем он виноват. Как напомнила Макинтайр, идти с констеблем к миссис Маккатчен полагалось бы Ворчуну Бобу. Тогда наемник Макриди атаковал бы где-нибудь в другом месте, где никому не пришлось бы жертвовать собой ради его спасения. Господи, какого хрена все это затеяно? Зачем этот идиот… Кулак едва не высадил стекло. Маклин разжал пальцы, отдернул руку, хлопнул ладонью по оконной раме и почувствовал, как горячие слезы щиплют глаза. Не от боли. Не от физической боли. Она сразу погасла. Если бы и другая прошла так же быстро! Каким же он иногда бывает упертым. Может, слушайся он чужих советов, доверяй время от времени часть дел подчиненным, ничего бы не случилось. А теперь торчи здесь, лезь на стену до конца недели, потому что ему приказано не соваться… И ничего тут не поделаешь. Господи, ну и заваруха! Так много дел, и другие расследования требуют завершения. Неужели Макинтайр считает, что он до понедельника вообще ничем не будет заниматься? Ладно, он не станет показываться в участке, гоняться за Макриди и искать фургон, сбивший констебля Кидд. Но остаются еще зверски замученная девушка и два самоубийства, не говоря уж об утечке информации… Выбираясь из квартиры, он чувствовал себя мальчишкой, удирающим покурить за сарай. Впрочем, надо было купить продукты. Вдобавок прогулка иногда приводит мысли в порядок. * * * — Инспектор? Какая приятная неожиданность! Маклин обернулся на голос и увидел сверкающий черный «бентли». Автомобиль медленно ехал вдоль тротуара, вровень с инспектором: точь-в-точь любитель запретных удовольствий, прочесывающий улицы в поисках острых ощущений. Правда, в этом районе девицы легкого поведения по тротуарам не шастали, зато инспектор не удивился бы, обнаружив в одном из элегантных особняков службу интимных услуг. Он чуть пригнулся и заметил руку в перчатке, черный плащ и изувеченное шрамами лицо. Автомобиль беззвучно остановился. Щелкнула и широко распахнулась дверца, мелькнула мягкая красная кожа внутренней отделки — Фрейд пришел бы в экстаз от такого зрелища. Гэвин Спенсер поманил к себе инспектора. — Вас подвезти? Маклин оглядел пустую улицу. Полчаса прогулки не избавили его ни от жалости к себе, ни от чувства вины, ни от злости. — Я, собственно, никуда не собираюсь. — Тогда выпейте со мной кофе. Почему бы и нет? Все равно больше делать нечего. Маклин кивнул здоровяку-водителю и опустился на мягкую кожу сиденья рядом со Спенсером. Внутреннее убранство «бентли» выгодно отличалось от салона служебной полицейской машины. Мотор завелся с едва слышным шепотом, с улицы вообще не проникало ни звука. Живут же люди! — Хороший автомобиль, — не придумав ничего другого, заметил Маклин. — Сам я уже не могу водить, так что предпочитаю путешествовать с комфортом. — Спенсер кивнул на бритый затылок шофера. — Впрочем, Джетро иногда лихачит. В зеркале виднелось лицо водителя. Уголок губ чуть дернулся в неприметной улыбке. Стеклянной перегородки не было — очевидно, Спенсер доверял своему работнику. — А ваша бабушка любила ездить на какой-то жуткой итальянской штуковине. Как же ее? — «Альфа-ромео»? — Маклин давно не вспоминал о машине. Пожалуй, она так и стоит в глубине гаража, забытая с тех пор, как бабушка решила, что слишком стара и слепа, чтобы садиться за руль. Продавать ее бабушка не хотела, а в гараж Маклин с незапамятных времен не заглядывал. — Это была отцовская машина. Бабушка потратила целое состояние, чтобы ее наладить. Новый мотор, покраска, замена кузова и рамы… в общем, от первоначального автомобиля мало что осталось. — А, да, пресловутая бережливость Маклинов. Эстер отличалась практичностью. Ну, вот и приехали. «Бентли» свернул в каменные ворота и по короткой дорожке подъехал к одному из внушительных особняков, что таятся в разных уголках Эдинбурга. За такой участок любой застройщик пошел бы на убийство: здесь можно было уместить двадцать роскошных домов, но землю занимали раскидистые деревья ухоженного сада. Изящный особняк в эдвардианском стиле построили на холме, так что оттуда открывался прекрасный вид на город: замок, Трон Артура и море остроконечных крыш между ними. Маклин не успел осознать, что машина встала, а Джетро уже вышел из-за руля и открыл Спенсеру дверь. Старик выбрался наружу с резвостью, противоречащей его внешности. Никакого скрипа суставов и мучительно разгибающейся спины. Маклин готов был ему позавидовать, когда сам ступил на мелкий гравий и хрустнул позвонками. — Идемте, — пригласил Спенсер. — Сзади уютнее. Они обошли дом. По пути Спенсер рассказывал гостю об истории особняка. Оранжерею, пристроенную к заднему фасаду дома, окружала терраса — недавнее усовершенствование, относящееся к семидесятым годам двадцатого века. Вычурный садовый паркет поддерживался в безупречном состоянии, посередине установили кованый стол и кресла. Не хватало только плавательного бассейна — а вот и он, притаился между теннисным кортом и идеально ровной крокетной площадкой! На поддержание всей этой роскоши требовалась уйма средств, но Спенсер, похоже, на расходы не скупился. Молчаливый дворецкий подал им кофе. Маклин подождал, пока ему нальют, оказался от сахара и сливок, вдохнул восхитительный аромат арабики и пригубил напиток, какого давно не пробовал. Живут же люди… — Вы говорили, что познакомились с бабушкой в университете. Не в обиду вам, это ведь давно было? — В тысяча девятьсот тридцать восьмом, если не ошибаюсь. — Спенсер наморщил лоб, словно припоминая, и шрамы на лице выступили рельефнее, переплетением багрово-белых линий. — Или в тридцать седьмом. Память с годами слабеет.