— Зачем вам понадобилось мне писать? — совсем неучтиво спросил мальчик. Однако почти сразу же ответ сам пришел ему в голову. Чтобы сегодня вечером встретиться там, где не будет ни одной живой души, кроме них самих. Профессор Каучук извиняюще улыбнулся, будто искренне сожалея о том, что причинил своему ученику такие неудобства. Однако Артуру его улыбка представилась издевательской и враждебной. Властные голубые глаза профессора хищно наблюдали за своей жертвой. — Нам нужно поговорить о многом. Подойди ко мне, — настойчиво попросил профессор, продолжая улыбаться. И было во всей этой ситуации нечто загадочное и пугающее. Артур вместо того, чтобы послушаться, отступил еще на один шаг. Хотя тут же в голову мальчика пришла странная мысль о том, что он все равно не убежит. Он может попытаться, но вряд ли что из этого выйдет. Звать кого-то на помощь тоже представлялось бесполезным — вокруг никого, а ведь здесь уже начинался дремучий лес со своим лабиринтом, куда редко кто заглядывал по собственному желанию. Необъяснимый страх вдруг завладел Артуром, и именно в этот миг мальчик вдруг отгадал загадку, что занимала его мысли последние несколько минут. Суноири Каучук, Суноири, Суноири. Можно было догадаться и раньше — стоило только прочитать это причудливое имя задом наперед — «Ирионус»! Завоеватель из летописи про естествознателей. Темный властелин, поднявший восстание. И, наконец, человек, который оставил его мать умирать в сгорающем доме. Правда ударила его по лицу, отрезвляя. С совершеннейшим ужасом Артур смотрел на своего учителя, все еще не желая верить. Однако страшная ярость стала постепенно завладевать его сердцем. — Так это были вы… Это были вы! — гневно воскликнул он. — Что случилось, мальчик мой? — почти ласковым голосом произнес профессор. — Это были вы, не так ли? — медленно произнес Артур, с удивлением ощущая у себя в груди небывалое напряжение, которое мешало ему даже вздохнуть. В нем зарождалась неведомая энергия, с которой мальчик был не в силах совладать. — Да что случилось? — уже испуганно воскликнул профессор, беспомощно вздымая руки кверху. — Ваше имя! — через силу прокричал Артур, в бессилии понимая, что нечто, накапливающееся в его груди, разрастается и выходит за пределы его тела, воздвигая полупрозрачную стену между ним и профессором. Мальчик в страхе посмотрел на свои руки — от них с шипением поднимался белый пар, исчезая в кронах деревьев. Такое уже происходило с ним однажды, в домике Левруды. Но сейчас неприятные ощущения были во сто крат сильнее. — Расслабься! Так нельзя! Это опасно! — в отчаянии крикнул профессор. Его безукоризненно-белая рубашка вспыхнула, будто от огня, и мужчина невольно содрогнулся от боли. — Ты убьешь нас, глупец, прекрати! — прокричал профессор, но Артур с трудом различал его слова. Белый туман поднимался над мальчиком, обжигая его тело. Листья, ветки, еловые шишки, которые попадали в это невидимое поле, бесследно исчезали, а от черной земли поднимался терпкий дымок. Бедный юноша закричал, не в силах больше выносить эту боль. На его руках начала лопаться кожа. Профессор Каучук из последних сил стремительно кинулся к корчащемуся от боли Артуру, и ладонью ударил его по щеке. Мальчик в изнеможении упал на землю; туман вокруг него стал постепенно рассеиваться. Профессор выдохнул от облегчения и сразу же осел на грязную землю, не в состоянии двигаться. Только сейчас Артур заметил, что, несмотря на прохладную ночную погоду, на преподавателе была лишь хлопковая рубашка с накрахмаленными манжетами и легкие брюки, годные, может, для выступления на симпозиуме в Беруанской Академии Наук, но никак не для вечерней прогулки по лесу. Теперь великолепный наряд профессора представлял собой довольно плачевное зрелище: брюки были сплошь запачканы полузеньской грязью, рубашка приобрела желтоватый оттенок, в некоторых местах на ней виднелись прожженные дыры. Неужели Артур явился причиной всего произошедшего? Мальчик попытался было встать, но он настолько ослаб, что не смог даже подняться. — Мне показалось, что я хочу вас убить… — тихо прошептал Артур; его зубы нервно стучали друг о дружку. — Похоже, и себя тоже, — сердито сказал профессор. — А я спас тебя, между прочим. — Вы — Ирионус. Мне известно, что именно вы убили мою мать. И не пытайтесь отрицать это, — начал Артур, но мужчина довольно грубо прервал его. — Замолчи! Не суди, не разобравшись! На самом деле ты ничего не знаешь, мой мальчик. — Так расскажите мне… — Криво усмехнулся Артур, все еще корчась от боли. — Я… Да, я знал твою мать… и свою жену, — тихо сказал он, смотря Артуру прямо в глаза. — Вы?!.. Что вы хотите этим сказать? — Я твой отец. Артур в немом изумлении взглянул на профессора, словно только сейчас впервые его увидел. — Но моя мать произнесла ваше имя перед смертью… Она сказала его так, будто… — Артур запнулся. Ирионус молчал, только при этих словах его лицо дернулось, словно сведенное судорогой. — А я так и не смог ее спасти! — тихо произнес он, и в каждом его слове слышалась глубочайшая скорбь. — Почему же тогда… Почему вы не нашли меня? Я думал, что меня бросили, — горько сказал Артур. По его щекам текли нежеланные слезы, он даже не старался их сдержать. Ему было обидно и больно, что его отец оказался тем самым отрицательным персонажем, каким он всегда боялся его представлять. В детстве Артур часто рисовал себе картины, где его отец — храбрый путешественник. Вроде Корнелия Саннерса, который, несмотря на все страхи людей перед чем-то неизвестным, ушел изучать мир, искать ответы и, вероятно, находить их в прекрасном строении всей живой природы, в живописных пейзажах, бескрайних полях, в труднопреодолимых топях и в заснеженных горных вершинах. Таковым мальчик видел отца, но он также прекрасно понимал, что ожидания могут не совпасть с реальностью. Поэтому в глубине его души всегда имелось убеждение о том, что, по сути, не важно, кто твой отец. Пусть им даже является мастеровой из соседнего домишки, либо же простой плотник. Главное, что во всем этом огромном и прекрасном мире он есть. Твой отец. Он мог быть кем угодно, и Артур все бы ему простил. Да-да, пожалуй, все на свете. Кроме одного. Смерти своей матери. Профессор Каучук с невыразимой грустью посмотрел на Артура. — Как я не хочу, чтобы этот разговор произошел сейчас! Как я не хочу оправдываться и доказывать, что я все делал только для твоего же блага. Ты, наверное, замечал… Да, всегда замечал, что отличаешься от других. — Напротив, я никогда ни от кого не отличался, — в запальчивости возразил Артур. — Да, но согласись, ты летаешь на единороге лучше других. Ты плаваешь лучше других. И многое у тебя получается лучше, мой мальчик. — Я плаваю?! Я чуть не утонул из-за неисправной капсулы, которую мне подсунули по вашей прихоти! Вернее, мои друзья чуть не погибли! — Я этого не хотел, поверь. Я наделся, что Легвильд подойдет к моей просьбе чуть более ответственно, впрочем, не мне его судить. Я намеренно попросил дать тебе ту глубоководную капсулу, с которой я поработал накануне. Да, я хотел, чтобы у тебя оказалась именно неисправная капсула, и чтобы уплыл ты как можно дальше. Не имея возможности открыться тебе и научить всему, я желал создать для тебя такие условия, чтобы ты сам смог научиться. Понимать свои способности. Открыть их. Я хотел, чтобы ты учился управлять собой, чтобы не попадать в такие ситуации, которая произошла совсем недавно, и из-за которой… — профессор выразительно оглядел свою прожженную рубашку. — Я не верю, — слабо прошептал Артур, чувствуя, как опять в нем поднимается волна сомнений. Желтое море из его сна не хотело отпускать юношу от себя. — Артур, ты сын естествознателя. Именно это и дает способности, которые у тебя есть. Ты еще не знаешь, как ими пользоваться, однако это не помешало тебе сейчас создать поле такой силы, что даже я с трудом смог его остановить. Ты всадник, Артур. Ты повелитель стихий. Ты мой сын. — Нет! Я не… — начал Артур, но профессор Каучук не обращал на его возражения никакого внимания. Он продолжал говорить, стараясь как можно быстрее поведать свою историю. Голос его перешел на шепот, будто бы этот низкорослый, элегантный человек, назвавший себя не далее, как минуту назад могущественным естествознателем, очень боялся кого-либо или чего-либо. В его речах было мало от сказочника, которому надо произвести впечатление на своих слушателей. Скорее он походил на простого человека, пережившего многие беды. И постепенно, хоть его история и казалась невозможной, Артур начинал верить ему. — Я вижу, ты не совсем все понимаешь… У тебя сложилось ложное впечатление обо мне. Но ты обязан знать то, чего не рассказывают в этой школе. Я поведаю тебе историю с самого начала, как все случилось. Надеюсь, время позволит мне закончить свой рассказ. Когда-то, как, впрочем, и сейчас, люди охотились на все живое, и в том числе на единорогов. Только вот поймать зверя с рогом посреди лба считалось небывалым искусством, ведь те были очень осторожными и старались не попадаться людям на глаза. А один человек, — при этих словах в голубых глазах благообразного преподавателя мелькнула искренняя неприязнь, — один человек… Вингардио Мортини… Помог раненому единорогу и выходил его. За это зверь заключил с ним договор и дал ему часть своих знаний и сил, чтобы Вингардио мог поддерживать мир и любовь на земле. Однако этот избранный человек не употребил данную ему силу во благо; наоборот, он захотел поработить все человечество и стать властелином мира. Вингардио смог сделать то, чего даже не предполагали единороги, дав ему знание. Этому изобретательному гению удалось облечь силу в свитки, по которым простые люди получили возможность научиться великому искусству. Мортини преподносил эти свитки, как необычайный дар, за что сперва окружающие превозносили его до небес. Но, по сути, хитрец заставлял других подчиняться своей воле под предлогом обучения мастерству «естествознательства». Это ведь он сам придумал такое название. «Что мы есть такое, как не самую суть знающие?», — часто любил упоминать Вингардио в своих речах. Но так вышло, что, овладев искусством из свитков, люди так ничего и не узнали… Даже ничтожную малость. Нам казалось, единорог просто захотел нас возвысить над остальными народами… А иной и вовсе полагал, что возвысить хотели именно его, носителя неповторимой индивидуальности, которая давала ему якобы неоспоримое право быть выше других. Итак, люди ничего не поняли о сущности дара. Я приведу тебе пример. Одной из способностей, которую обрели естествознатели, было исцеление от различных недугов. Но многие пользовались этим умением исключительно в своих интересах. Они уходили в людские города и зарабатывали на врачевании огромные деньги, обирая и без того малоимущих жителей. Не думаю, что единороги, передавая свою силу человеку, рассчитывали, что он станет распоряжаться ей в корыстных целях. Ведь даже Вингардио, помогая раненому единорогу, действовал, не ожидая награды. Мне видится, что смысл дара состоит в искренней взаимопомощи, которая основывается на сострадании и любви к ближнему. Нас же, в случае с даром единорогов, можно сравнить с детьми. Как самые маленькие и неразумные мира сего, мы восприняли этот подарок. Вначале восторженно и даже в некотором роде благоговейно, затем — как нечто само собой разумеющееся. Такая уж человеческая натура. Мы использовали дар только для самих себя. Я говорю «мы», ибо подразумеваю и себя тоже замешанным в этой истории… Но первым, покусившимся на власть, был, разумеется, тот, с кого все началось. Вингардио действовал мудро, постепенно внедряясь в сознание естествознателей и насаждая свою волю. И долгое время ему с успехом удавалось создавать многочисленные группы своих последователей и почитателей. Тех, кто не мог освоить науку или по каким-то причинам отказывался учиться, наш милостивый предводитель изгонял из общества естествознателей с запретом появляться в городах и поддерживать какие-либо связи со своими родными и друзьями. Я встретил его довольно молодым, и сердце мое было открыто для его мудрости. К тому же он очень помог мне однажды, и когда-нибудь я поведаю тебе об этом. Однако прошло время… Я изменился. Изменился и наш предводитель. Я одним из первых распознал его истинные намерения. Я много раз намекал ему, но Вингардио делал вид, что не понимает, о чем речь. Однажды вечером я пришел поговорить с ним напрямую. Как сейчас перед моими глазами возвышается великолепный дворец из розового мрамора — Дреполис, прекраснейшая постройка, вырезанная в скале руками истинных мастеров, любимая резиденция моего прославленного учителя… Он уже собирался спать, когда я бесцеремонно нарушил его покой. Вингардио терпеливо меня выслушал и отнесся к моим пылким заявлениям весьма благосклонно. Даже слишком благосклонно, должен признаться. Учитель во многом согласился со мной, и мне ничего не оставалось, как совершенно успокоенным и счастливым покинуть его палаты. Последним напутствием учителя мне было следующее: «Иди, сын мой, да пусть не тревожат тебя твои страхи. Завтра, поверь, ты уже не будешь стыдиться за меня». Этой же ночью несколько неизвестных ворвались в мой дом, и, если бы не самоотверженность верного друга, который временно гостил у меня, скорее всего, я сейчас не говорил бы с тобой. Только тогда мне открылось истинное значение напутственной фразы моего учителя — завтра я не буду стыдиться за него, поскольку уже не буду жить на этом свете. Да, Вингардио, помимо всего прочего, обладал также своеобразным чувством юмора. Нам с моей женой Иоантой пришлось убегать и скрываться, бродить по землям естествознателей, испытывая лишения и встречая неприязнь со стороны слуг Вингардио. Везде были его шпионы, везде были готовые служить ему. Я же, в свою очередь, рассказывал всем правду о том, что учат естествознателей отнюдь не для того, чтобы, познав мудрость, люди стали лучше и добрее. А единственно для того, чтобы он стал сильнее. Некоторые внимали моим доводам, и постепенно у меня сформировался круг людей, которым я мог доверять целиком и полностью. Они поддерживали меня во всем, отказываясь следовать наставлениям своего господина. И тогда Вингардио начал открытую войну против нас. Сейчас, на склоне лет, оглядываясь назад, я жалею, что никак не предотвратил кровопролития. Какими бы благочестивыми идеями война, восстание или же революция ни прикрывались, какие бы возвышенные лозунги ни произносились в их честь, с какой бы буквы не начинались эти страшные слова — с заглавной или с прописной, все равно, поверь, мой мальчик, они не стоят жизни людей. Ничто не оправдает войну человека с человеком, и самые прекрасные идеи могут оскверниться способами их достижения. Так что я, в какой-то степени, повел себя немудро. Впрочем, не мне довелось развязать войну. Себя и своих приспешников Вингардио называл белыми воинами, борющимися за добро и справедливость. Меня же и моих соратников ждала участь еретиков и отступников, стремящихся к убийству и кровопролитию. Таким образом, естествознатели разделились на «белых» и «черных». Общепринятая версия такова, что белые защищали людей, черные же бесчинствовали, неся страдания и смерть. Мое имя стало ругательным, и в народе боялись его произносить. Насколько мне известно, именно в таком виде эта история и попала в летопись, которая, вероятно, сгорела вместе с нашими библиотеками. — Летопись? Мне попадалось нечто похожее в школьной библиотеке… Там я впервые прочитал «историю естествознателей» и, честно сказать, вначале мне показалось, что это просто сказка, — задумчиво сказал Артур, вспоминая день, когда он обнаружил в книгах желтый потрепанный пергамент. — Как странно… Вот уже много лет я перечитываю свитки, но о таком слышу впервые… Мне бы хотелось на него взглянуть. И кто же автор данного произведения? Летописцы всегда оставляют имена, чтобы быть причастными к истории. — Арио Клинч, — тут же ответил мальчик, так как это имя осталось у него в памяти. Ирионус удивленно покосился на Артура. — И о чем было написано в летописи? Артур вкратце поведал преподавателю прочитанную им историю. — Поистине удивительно! Я знаю, по крайней мере, четверых, которые подписываются Клинчами. Довольно-таки распространенная фамилия. Один из них, к слову, работает в библиотеке Троссард-Холла. Но я не думаю, что он имеет какое-то отношение к нашей истории. Впоследствии я объясню тебе, почему. А теперь я, с твоего позволения, продолжу свой рассказ. Хоть нас и смешивали с грязью, мы никогда не нападали первыми, а только отражали многочисленные атаки. Я до сих пор не понимаю, как так случилось, что этот конфликт перерос в настоящую войну, которая стала затягиваться и вовлекать все большее и большее количество естествознателей. Многих своих друзей я потерял в тех сражениях… В разгар одной из решающих битв в схватку вмешались единороги. Чтобы остановить бессмысленное братоубийство, им пришлось применить свою силу, распространившуюся по всему миру, и каждый естествознатель, которого она касалась, терял способности и не только начисто забывал знания, приобретенные из свитков, но и весь период жизни, связанный с изучением силы единорогов. Наши библиотеки сгорали, пряча под пеплом даже малейший шанс на восстановление навыков. Свитки оказались потеряны. В то время я был в плену в подземельях Шот-аббада. Сколько страшных минут я провел там, разделив эту ужасную участь с твоей матерью! По правде говоря, мы уже не надеясь увидеть дневной свет… Туда Вингардио отправлял только самых отъявленных преступников. Но именно благодаря подземелью, на горе или на радость, чары единорогов по каким-то необъяснимым причинам нас не коснулись. Полагаю, даже их сила оказалась неспособной проникнуть в обитель тьмы. После окончания войны я благоразумно не терял бдительности; какое-то тревожное чувство не давало мне покоя. Мы снова жили в мире людей, эпоха естествознателей закончилась… Тем не менее, я сохранил свои способности. Так же, как и некоторые другие. Вероятно, и сам Вингардио смог уберечь себя от чар единорогов. Так или иначе, несколько моих друзей, сохранивших память и былую силу, решили собрать Совет Двенадцати, названный по числу пришедших. Мне была удостоена честь возглавить данное собрание, на котором требовалось решить, что делать дальше. В итоге мы договорились разделиться, чтобы отправиться на поиски оставшихся естествознателей. Также необходимо было узнать, что сталось с нашим врагом. Помнится, во время обсуждения мы решали также вопросы о том, что делать с доставшимися нам в наследие землями, с замками и дворцами, которые единороги не тронули. Договорившись встретиться через год, мы разошлись. Каждый из нас хотел верить, что война кончилась, и основная опасность миновала. Но, спустя оговоренный срок, стало ясно, как сильно мы заблуждались. В будущий оюнь на встречу пришло только четверо. Четверо из Совета Двенадцати! Что произошло с остальными? Никто так и не узнал, и по прошествии стольких лет я уже не надеюсь снова их увидеть. Иными словами, та встреча вышла довольно мрачной, но все же раздельные поиски принесли свои плоды. Двоим из нас удалось выяснить кое-что интересное. Прежде чем поведать об этом, я объясню тебе, какую роль в нашей истории играет Троссард-Холл. Ты должен знать, что когда-то на месте школы находился Воронес — столица земель Вингардио. От Воронеса паутиной шли дороги во все концы мира естествознателей; он был сердцем и одновременно артерией. Наши города мало похожи на людские. В них всегда присутствовала некая призрачная, иллюзорная сторона: большинство жилых домов безвозвратно исчезало, как только сила владельцев переставала их подпитывать. Только библиотеки возводились традиционным образом из строительных материалов. Внутри наших городов всегда было тепло и солнечно. Ты, вероятно, не раз задавался вопросом, почему в окрестностях Троссард-Холла такой благодатный климат? Почему нас окружает непроходимый лесной лабиринт, через который не пробираются даже звери? Почему мы сокрыты от чужих глаз в этой безмятежной долине? Да, естествознатели преуспели в своем искусстве. Они знали, как обеспечить прекрасный урожай и как спрятать себя от глаз врагов. С помощью особых знаний мы установили здесь теплую погоду, иными словами, мы будто бы накрыли долину колпаком. Дождь, град и ветер не проникают сюда. В эти края были допущены лишь подземные воды, которые и по сей день питают деревья и растения. Во всем этом месте сохранился отпечаток жизнедеятельности естествознателей, который несведущий человек может объяснить лишь капризами природы. Центром каждого города, находившегося под властью Вингардио, было не правительственное здание и не дворец, а библиотека. Там хранилась вся наша мудрость, или, точнее сказать, мудрость единорогов. Вот тут я подхожу к той самой интересной детали, с обсуждения которой мы начали Совет Четырех. Если во всех известных нам городах естествознателей хранилища свитков были сожжены единорогами, то библиотека Воронеса по каким-то таинственным причинам уцелела. Вернее, она тоже была уничтожена, как и другие, но ее восстановили. Не просто заново перестроили на старом месте, но также полностью воссоздали свитки естествознателей; все наши знания и сила оказались вновь заточены в стенах единственной сохранившейся библиотеки! Вот тут и кроется главная загадка: кому удалось, вопреки воле единорогов, сделать подобное? Кто сохранил могущественные способности былых времен? Библиотека осталась, но здешние земли, по словам моих друзей были необитаемы, и каменные своды ее покоились в мертвенной тишине… Нам удалось выяснить и еще кое-что. Оказалось, Вингардио остался жив, но потерял силу, как и многие другие. Это неизвестно наверняка, но мы предположили, что, будучи первым и самым могущественным, возможно, он сохранил какие-то обрывки памяти. При этом, как свидетельствовал мой близкий друг Индолас, бывший властитель естествознателей направлялся в Воронес. Эта информация дала нам основания полагать, что Вингардио был осведомлен о восстановлении библиотеки и, возможно, даже сам являлся инициатором ее строительства. Он знал, что свитки собраны, и ему вновь захотелось овладеть силой. Говоря об этом, я должен упомянуть, что среди всех свитков естествознателей есть один, куда более могущественный и опасный, чем остальные. «Последнее слово единорогов», которое крылатые создания применили в разгар войны, лишив всех памяти… Кстати, об этом свитке знали все естествознатели без исключения… Ведь знания, содержавшиеся в нем, были также переданы Вингардио еще в самом начале, при заключении завета с единорогом. Да, мы знали о свитке, но при этом никогда даже не помышляли о том, чтобы прочесть его содержимое — ведь оно могло оказаться губительным для всех нас; мы его попросту боялись. И лишь самые близкие соратники Вингардио, и, конечно же, он сам, располагали иными сведениями. «Последнее слово…» примечательно не только тем, что оно способно разом лишить дара единорогов. На самом деле оно обладает и обратным действием. Лишившись силы и затем прочитав данный свиток, человек мог бы заново обрести все свои знания! Так как библиотека Воронеса со свитками восстановлена, то разумно предположить, что и последний, самый могущественный манускрипт тоже переписан заново! И Вингардио, чтобы обрести былую силу, вовсе не нужно было десятилетиями корпеть над записями, пытаясь вернуть утраченное. Достаточно было лишь прочесть «Последнее слово…»! Так как Совету Четырех удалось вовремя узнать о его планах, именно нам предстояло предотвратить коварный замысел врага. Мы решили найти манускрипт первыми до того, как предводитель естествознателей прибудет в Воронес. Мы должны были оказаться там раньше него, что, впрочем, не составляло большого труда — ведь нам удалось сохранить способности, и мы вполне могли за минуту переместиться в долину Воронеса, в то время как Вингардио требовался длительный пеший переход из пещерного города Дреполиса. Единороги не могли ему помочь в этом предприятии, ибо давно уже покинули своего бывшего друга. Итак, мы отправились в Воронес. Со мной были друзья из Совета: Индолас — один из самых способных учеников Вингардио, Нороган, в совершенстве овладевший искусством влияния на погоду, и Доланд, по физической силе превосходивший всех нас вместе взятых. К тому же именно ему удавалось лучше остальных создавать огонь. Целью нашего предприятия было уничтожение «Последнего слова единорогов». Также Совет постановил сжечь библиотеку, чтобы завершить дело, начатое единорогами. Определив таким образом нашу цель, мы будто почувствовали над собой их благословение. Моя жена Иоанта осталась в Делии, заброшенной деревне людей. Многие поселения на тот момент были покинуты, так как люди предпочитали селиться в Беру, где всегда было безопаснее. Мы намеренно выбрали пустынную Делию, так как тогда уже родился ты, и нам нужно было соблюдать осторожность. Перенесшись в Воронес, мы не обнаружили там ни одной живой души. Земли, некогда принадлежавшие естествознателям, были заброшены, жилые дома растворились в воздухе, так как их жильцы погибли или сами уничтожили свои творения. Словом, обстановка была удручающая и мрачная. Во всем этом заброшенном мире только одно место могло напомнить о былом величии — библиотека. Она ничуть не изменилась и выглядела такой же великолепной, монументальной и вместе с тем изящной. В стенах ее все свитки были аккуратно разложены в алфавитном порядке чьей-то заботливой рукой. Помнится, нас это обрадовало… Ведь так проще было бы найти «Последнее слово…». Каково же было наше разочарование, когда на букву «П» мы нашли лишь «Пепел для выращивания сада за день»… Пепел! Вот и все, что оказалось там. Вопреки своим желаниям, нам пришлось надолго задержаться в Воронесе. Мы искали свиток. Конечно, можно было бы просто все сжечь, но мы боялись, что «Последнее слово…» уцелеет под развалинами библиотеки и впоследствии Вингардио его отыщет. Поэтому нам приходилось трудиться днем при солнечном свете и в ночной тьме, освещая свитки лишь огарком свечи. Мы перебирали каждую книгу, каждый пергамент, но времени оставалось все меньше. Скоро должен был прибыть Вингардио со своими людьми. При этом нам стало казаться, что в Воронесе мы уже не одни. Если в первые дни все было тихо и мертво, то потом будто что-то незримое появилось среди его развалин. Какой-то мрачный дух наблюдал за нами и ждал момента, чтобы напасть… И этот постоянный запах пожара и гари, который въелся чуть ли не в каждый клочок земли, душил и мучил нас, отравляя наше пребывание. Спустя некоторое время нам все же удалось кое-кого найти. Он благополучно скрывался все эти недели, пока мы не застали его за воровством нашей еды. Это был представитель другого народа, соседствующего с людьми и естествознателями. По-беруански — «карлик», но мы их называли «неумелами», так как их расе не удавалось постигнуть науку естествознательства. Вингардио пытался учить их, чтобы также привлечь на свою сторону, но безуспешно. По какой-то неведомой причине они не могли освоить искусство. Карлики всегда жили рядом, они знали обо всем, что творится в мире естествознателей, но мало чего понимали. Я так говорю вовсе не из-за особой неприязни — напротив, эти существа внушают мне симпатию. Народ этот скорее сродни прирученным животным, и ум их невелик. Они не способны творить как люди, и живут, повинуясь только своим инстинктам. Им чужда хитрость, и при правильной постановке вопросов у них всегда можно выведать все необходимое. Неумелы говорят на нашем языке, но он им дается с великим трудом. Между собой карлики общаются только с помощью звуков и жестов. Помнишь, я говорил тебе, что объясню почему, на мой взгляд, библиотекарь Троссард-Холла Дрейворд Клинч не может быть родственником того, кто написал рукопись? Все очень просто. Карлики не умеют писать, да и не признают это нужным умением. Дейре пришлось изрядно помучиться, чтобы научить Клинча находить нужные книги по буквам, и даже это было уже достижением! — Зачем же она взяла его на работу? — недоверчиво спросил Артур. — Ответ прост. Карлики не нуждаются в деньгах и вместо платы за свой труд берут еду. Такой сотрудник очень выгоден, тем более что в начале строительства Троссард-Холла Дейра была весьма стеснена в средствах… Но вернемся же к моей истории. Мы поймали неумела в нашем лагере роющимся в съестных припасах. Выглядел он жалко и, судя по всему, был ужасно голоден. Казалось, что он ничего не ел уже несколько дней. Мы накормили его и стали расспрашивать. Он довольно скверно изъяснялся на людском языке. По его словам, карлики стали заселять земли Воронеса, как только ушли естествознатели. Здешний климат позволял им избежать суровых смрадней, питьевая вода всегда была в наличии, а фруктовые деревья могли утолить голод. Много семей неумелов переселилось в эти благодатные края. Но потом они ушли. По словам карлика, в Воронес стали приходить жестокие люди. Они убивали и вытесняли его сородичей, покуда те не ушли. А люди остались и начали строительство библиотеки. Наш карлик не захотел покидать благодатные земли Воронеса, так как надеялся, что со временем непрошенные гости уйдут, и он сможет жить, как прежде. И действительно, после завершения строительства здания неизвестные ушли, карлики постепенно начали возвращаться в эти земли, и тут появились мы. Неумел следил за нами, не решаясь подойти, так как боялся, что мы окажемся жестоки, как и те люди. Вот и вся его история, которая ни на шаг не приблизила нас к разгадке. У меня не было оснований не верить ему, хотя бы просто в силу особенностей, присущих его расе. Он не мог солгать. Мы отпустили его восвояси, но неумел и не думал убегать. Карлик оставался в Воронесе еще какое-то время. Мы не гнали его. Маленький, чуть косолапый, хромой и совершенно беззащитный, он вызывал только жалость. Этот низкорослый человечек изредка подходил к нам, питался с нами за одним столом, а в один из дней неожиданно пропал. Наверное, ушел к своим сородичам. И нам тоже нужно было уходить. Меня ждали жена и сын, а остальные хотели раздобыть больше сведений о восстановлении библиотеки Воронеса. Мы так и не дождались Вингардио, хотя, по нашим расчетам, он давно должен был прибыть в долину. Он исчез таинственным образом, и никто из нас так и не смог впоследствии отыскать его след. Оставаться в Воронесе представлялось на тот момент бессмысленным делом. Существовала вероятность, что люди, построившие библиотеку, забрали «Последнее слово…» с собой или же перепрятали его. Так или иначе, нам нужна была информация. Чтобы спланировать дальнейшие действия, Совет Четырех собрался в своей постоянной резиденции, бывшем дворце естествознателей в Шуханере. По итогам обсуждений было решено, что нам следует разделиться для более плодотворных поисков. Индолас отправился в Беру. В столице королевства людей он мог отыскать полезные факты. Второй искатель — Нороган, отправился в северные города естествознателей, надеясь найти пропавших друзей из Совета Двенадцати. Доланд, как близкий друг нашей семьи, решил сопровождать меня в Делию. Я очень хотел побыть с тобой и Иоантой. Затем мы бы вернулись обратно в Воронес, чтобы продолжить поиски. Мы с Доландом попрощались с остальными, условившись собраться всем вновь через год. Но все сложилось совсем не так, как нам хотелось. Сначала меня постигло ужасное несчастье. Да, Артур, я подхожу к самому страшному месту в моем рассказе. Роковое возвращение в Делию. — При упоминании об этом лицо профессора вдруг исказилось болью, а глаза заволоклись туманом, как у человека, который был уже настолько очерствлен страданием, что не мог проронить и слезинки, но, с другой стороны, в сердце которого еще остались обрывки чувств, рождавшие желание заплакать. — В тот день… Мы с Доландом переместились в Делию, к дому, в котором жила моя семья. Но я все никак не мог забыть негостеприимные земли Воронеса, куда, впрочем, в скором времени мне предстояло вернуться. Но я даже не мог себе представить, как надолго мне придется отказаться от этой затеи! В Делии мы оказались поздно вечером. Сначала ничего не было видно: сгущался туман, и ночь уже вступила в свои права. Но потом из темноты, будто из могильного мрака выглянули очертания некогда красивого дома, где нам так недолго удалось пожить… Крыша полностью сгорела, стены покосились и повсюду клубился дым, который теперь постоянно преследует меня… Сейчас я плохо помню последовательность предпринятых мною действий, впрочем, не так уж это и важно. Мне казалось, что злой рок вмешался в мою жизнь. Тогда я почти не осознавал произошедшего, и только потом, проанализировав все события, с ужасом понял… Наш дом уже догорал, когда мы пришли. То есть если бы мы оказались там чуть раньше — всего на один день, или даже на один час… Трагедии можно было бы избежать… Теперь я живу с этой мыслью, но прошлого уже не воротить, будущее нам неподвластно, и лишь настоящее отведено для правильных решений… В тот день, казалось, все решения были неправильными. Доланд был со мной все время и поддерживал меня как мог. И я никогда не забуду его преданности и дружбы. Находясь с ним перед пожарищем, в ту самую страшную минуту безысходности и тоски я вдруг услышал твой плач, доносившийся из сохранившегося подвала дома. Ты был жив! Моя любимая жена уберегла тебя, сохранила, и как я ей благодарен за это! Я забрал тебя, едва живого… Помню, как доверчиво ты прильнул ко мне своей головкой… Увы, я был настолько измучен горем, что совсем потерял бдительность. Неожиданно на нас с Доландом напали. Какие-то немыслимые, огромные твари, о существовании которых я даже не подозревал! Словно сама тьма решила вступить с нами в битву! Там был также какой-то человек… Лица его я не разглядел: слишком темно было вокруг, слишком много огня и дыма. Мне показалось, будто он управляет этими существами, словно они являются его хорошо выдрессированными собаками. Все время я пытался защитить тебя, но в какой-то момент понял, что одних наших сил недостаточно. Незнакомец явно владел какими-то неизвестными естествознателям техниками, которые сбивали нас с толку. Доланд решил принять весь удар на себя. Он приказал мне спасаться, и я не посмел его ослушаться, ибо важнее всего на тот момент мне представлялась твоя жизнь, а не наша. Мне удалось переместиться вместе с тобой в безопасное место. В ту ночь я потерял многое… Любовь моя, Иоанта… Бедняга Доланд… Он так и не последовал за мной. Храбрец хотел задержать врагов, чтобы дать возможность нам с тобой спастись. С тех пор мне ничего не известно о его судьбе, но, боюсь, он, как и многие из моих друзей, ушел навсегда. А мне нужно было защитить тебя, и весь измученный горем разум я направил на осуществление этой задачи. При этом я отчетливо понимал, что со мной ты в большей опасности, так как за нами кто-то охотился. Неизвестные, напавшие на наш дом, знали чересчур много. Только Совет Четырех располагал сведениями о том, где находится моя семья. Но я не верил и не хочу верить, что кто-то из них стал предателем. Нет, тут что-то другое, что не поддается моему бедному разуму. Противник был и остается слишком силен. Ирионус замолчал, собираясь с силами, чтобы продолжить. Артур вспомнил, как сам не так давно увидел свой полуразрушенный дом, и беззвучные рыдания сдавили ему грудь. — Чтобы уберечь, я решил тебя спрятать. Для этого я выбрал город за много единомиль от Беру. Это настолько далеко, что даже всемогущий король забыл о том, что это поселение является частью его Королевства. Да и сами клипсяне ничего не знали о древесной столице. В этом сокрытом от чужих глаз месте враг не должен был тебя найти. Затем мне предстояло отыскать человека, на плечи которого я мог бы возложить ответственность воспитать тебя. Одна женщина мне показалась очень добродетельной и… Одинокой.