– Хочешь – верь, хочешь – нет, но благополучие моего народа мне дороже моего собственного. А прямо сейчас лучше всего, чтобы выжило королевство. – Он качает головой. – Моя жизнь ничто по сравнению с жизнью целого двора. Если бы я этого не понял и взошел на престол, это был бы позор. – Тогда ты, наверное, и правда меня презираешь, – тихо говорю я. Выпрямившись, он медленно поворачивается ко мне. – Вовсе нет, принцесса. – Но ты должен. Моя жизнь не ценнее твоей, но мое бьющееся сердце – причина того, что твой двор, как ты говоришь, в руинах. – Я так не думаю. – Финн поднял голову и снова залюбовался ночным небом. Между нами зависает тяжелая тишина. – Ты готова снова увидеть его? – спрашивает он. – Я уже его видела. Финн поднимает бровь. – Дай угадаю: это было, когда ты попросила его уничтожить лагеря? Кивнув, я опираюсь на перила и наблюдаю, как вдалеке кружит летучая мышь. – Станет ли легче? Когда ты вот так заключаешь узы? Он прищуривается, как будто ответ на мой вопрос скрывается где-то там, в темноте, и ему нужно сосредоточиться, чтобы его увидеть. – Это трудно? Я фыркаю. – Все время отгораживаться от его эмоций? Постоянно отвлекаться от того, что чувствует он, и всегда быть бдительной, чтобы поддерживать мои щиты? – Я вздыхаю. – Трудно. Изнурительно. Да. Финн хмыкает и сжимает затылок. – Ты отгораживаешься от своего суженого? Интересно. Я смотрю на него так пристально, что не могу поверить, что он выдерживает силу этого взгляда. – Это не твое дело. – Не думаю, что это должно быть трудно. В идеале это было бы утешением, но вы двое… – Были обречены с самого начала? Он усмехается. – Это сложно. – Он смотрит на свои руки. Рукава его черной туники закатаны до локтей, обнажая сильные предплечья и покрывающие их руны. – Не то чтобы я действительно знал. Я изучаю татуировки на его руках, а затем те, что выглядывают из-под воротника. Я видела его без рубашки и знаю, что их намного, намного больше – и каждая из них символизирует узы. – Кто-нибудь из них жив? – спрашиваю я. – Или все они были трибутами, появившимися со времен проклятия? Он выдыхает. – Я никогда не видел смысла заключать узы со своими слугами. И, конечно, в момент, когда я заключал узы с трибутами… – …они умирали, – заканчиваю я. – А что насчет Изабель? Он вздрагивает. – Она была первым человеком, которого я убил. – Он говорит так тихо, что я едва различаю слова. – Первым человеком, чья жизненная сила потекла по моим венам. Я хочу почувствовать отвращение, но в выражении его лица есть что-то такое, что вызывает у меня только соболезнования. – Но ты любил ее? Он смотрит мне в глаза. Я вижу в них загнанного зверя. – Да, – говорит он. – Так что никогда не обманывай себя, думая, что любви достаточно, принцесса. Может быть, там, откуда ты родом, это и правда, но в этом забытом богом месте это не может быть дальше от истины. Я открываю рот, чтобы возразить ему, но тут на террасу выбегает Кейн. – Пришли новости из дворца Неблагого двора, – говорит он. Я крепко зажмуриваюсь. Мне жутко не нравится, что меня прервали. Но в то же самое время я за это благодарна. Хотелось бы мне, чтобы мои чувства к Финну не были такими противоречивыми. Хотелось бы мне считать принца теней просто врагом, как я считала врагом Мордеуса, и двигаться дальше. Но неважно, как сильно я пытаюсь убедить себя, что он ничем не лучше своего злого дяди, мое сердце отказывается в это верить. – За пределами дворца начались беспорядки, – говорит Кейн. Финн хмурится: – А что стало их причиной? – Принц Ронан приказал Полуночным рейдерам двигаться в горы. Скажем так: они были не слишком рады, что золотой принц начал раздавать приказания. В отчетах говорится, что они хотят получить его голову. – Что ж, это удобно, – бормочет Финн. Я смотрю на Финна и ахаю: – Ты шутишь? Кейн обращает на меня свои жуткие красные глаза. – Я думал, ты ненавидишь золотого. Он же тебя обманул. – Это не значит, что я хочу ему смерти, – рявкаю я. – Мы бы не попали в эту переделку, если бы он был мертв, – бормочет Кейн, и я бросаю на него свирепый взгляд. Он снова обращает свое внимание на Финна: – Его охрана пока сдерживает их, но протестующих становится все больше. Они требуют встречи со своим истинным королем. По крайней мере, теперь я понимаю причину беспокойства Себастьяна. Несомненно, он волновался из-за беспорядков. Финн морщится. – Кто бы это ни был, черт возьми, – бормочет он. – Они хотят, чтобы на этом троне сидел ты, – говорит Кейн. – Что мы можем сделать? – спрашиваю я. – Мы? – спрашивает Финн. Я поднимаю руки. – Конечно же, тебе не хочется смотреть, как твой двор погружается в хаос. – Чего я хочу, принцесса, так это исправить ущерб, который Мордеус нанес моему дому за последние два десятилетия. Чего я хочу, так это чтобы родители спящих детей снова смогли увидеть, как блестят их глаза. Я хочу выяснить, как это исправить, пока мы не потеряли еще больше детей из-за Долгого сна, пока каждый представитель следующего поколения моего двора не оказался в ловушке собственного сна. – Им нужен ты, – тихо говорю я. – Так мне сказал Миша. Он сказал, что многие поддерживали тебя во время правления Мордеуса, хоть и не говорили об этом вслух. И что если вы с Себастьяном заключите союз, если вы будете работать вместе, большая часть твоих подданных объединится. – Миша слишком много болтает, – выдыхает он. – Все, что нужно этим людям, – кто-то, кому они смогут доверять. О принце Ронане они знают только то, кто его мать и что она с ними сделала. Как им воспринимать его как своего принца, как своего короля? Как им верить его словам? – Не дай им убить его, – шепчу я. Глаза Финна вспыхивают, а ноздри раздуваются. – Это заманчиво. – Он обводит меня пристальным взглядом, но качает головой. – Но, как мы уже поняли, мы не знаем, что будет с короной, если Себастьян умрет. Я не собираюсь отдавать его на растерзание толпы, как бы это ни было приятно. – Как благородно с твоей стороны, – огрызаюсь я. Кейн прочищает горло и с тоской смотрит в сторону коридора. – Я могу уйти. – Останься, – одновременно рявкаем мы с Финном, не сводя друг с друга глаз. Финн вздергивает подбородок: – Чего ты от меня хочешь, принцесса? Кейн стонет за спиной Финна. Он смотрит то на меня, то на него, как будто мы – две бомбы, которые вот-вот взорвутся.