Другой мужчина падает на своего коня и плачет. – Нет! Прошу, не надо! Простите меня! Отчасти мне жалко, что я заставила кого-то пройти через эти душевные муки, но я подавляю это чувство. Оставшиеся мужчины, спотыкаясь, слезают со своих лошадей и карабкаются к ступеням храма. Один обхватывает голову руками и вцепляется в волосы, как будто пытается вырвать их из головы. «Абриелла! Поспеши! Скоро станет слишком глубоко». Игнорировать мамин голос все равно что игнорировать потребность дышать. «Абриелла. Пожалуйста, дай мне руку». Я знаю, что если поверну голову, то увижу ее. Я знаю, что если протяну ей свои связанные руки, она развяжет их и прижмет меня к себе. Я снова посмотрю ей в глаза. Все будет хорошо. Я не могу не колебаться. Ноги отказываются двигаться. Это не она. Моя мама мертва. Я крепко зажмуриваюсь, отгораживаясь от песни слуа. – Бри! Сюда! Голос Себастьяна так близко. Но он ли это – или это слуа заставляют меня думать, что он пришел? – Бри, позволь тебе помочь. Я хочу еще раз увидеть лицо мамы. Когда я поворачиваюсь, я вижу ее прекрасную улыбку и ее добрые глаза – а потом на нее обрушивается волна и ее уносит под воду. – Мама! – кричу я, ныряя за ней. Руки цепляются за мои ноги, тянут меня под воду, но я борюсь с ними и плыву к ней. Каштановые волосы моей матери развеваются вокруг нее в воде, и ее глаза закрываются. Нет. Зубы, острые, как лезвия бритвы, впиваются в мои ноги, руки, вонзаются мне в живот, оттаскивая меня от нее. Я борюсь с ними из последних сил. * * * – Абриелла, дыши! Я заставляю себя открыть глаза и вижу лицо Себастьяна, освещенное утренним светом, льющимся в святилище храма. Он склоняется надо мной, и в его прекрасных глазах цвета морской волны читается беспокойство. – Я знала, что ты придешь, – шепчу я, но я просто не в состоянии держать глаза открытыми. Затем мягкий ветер поднимает меня с земли, и я оказываюсь в его объятиях. Меня уносят прочь от храма, везут к подножию горы. – Я всегда буду приходить, – шепчет Себастьян. * * * Я слышу нечеткие голоса. Отчаянные просьбы Себастьяна и низкий голос, который, как я почему-то знаю, принадлежит целителю. – Я больше ничего не могу сделать, – говорит целитель. – Ее организм полностью отравлен токсином, любые попытки активного лечения усиливают его действие. – Ей больно, – хрипит он. – Мы можем только ждать. Ей нужен покой. Нужно быть дома. Пусть с ней рядом будет все, из чего она естественным образом черпает силу. Отнесите ее на крышу и дайте ей отдохнуть под звездами. – Мы суженые, – говорит он. – Разве я не могу что-нибудь сделать? Разве она не может как-то взять силы у меня? – Узы не работают как привязанность. Вам это известно, принц Ронан. Кто-то сгребает меня в объятья, и мое тело ноет от боли. – Прости, – говорит он. – Прости меня, Абриелла. Я знаю, что делать. А потом я становлюсь невесомой, как будто покидаю свою телесную оболочку. И это такое облегчение, даже несмотря на то что я пытаюсь с этим бороться. Мне нужно быть в своем теле. Я боюсь, что если я оставлю его, я уже туда не вернусь. Если я отключусь от физической боли, я не найду в себе мужества вернуться. Рывком я возвращаюсь обратно в свое тело и чувствую, как сжимающие меня руки становятся тверже, чувствую, как Себастьян спотыкается. – Спасибо, – бормочет Себастьян, а затем я слышу, как гоблин благодарит его за оплату. – Что случилось? – Голос Финна. – Я нашел ее возле храма в Гоблинских горах. Другие были мертвы, а она была такой – как будто какое-то существо пыталось разорвать ее на части. – Прета, пошли за моим целителем. – Нет! – кричит Себастьян. – Мой целитель уже пытался ее исцелить, но в ее организме есть токсин, который не дает этого сделать. Любые попытки ее вылечить усиливают его действие. Она должна быть окружена своей темнотой. Ей нужно… Я заставляю себя открыть глаза. Я в объятиях Себастьяна, а он смотрит на Финна. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть лицо Финна – мне отчаянно нужно увидеть это лицо после того, как я оказалась запертой в собственном кошмаре, – но у меня нет сил. – Ей нужно все, из чего она может черпать силу. А она говорила мне, что с тобой ее сила становится больше. – Понимаю, – мягко говорит Финн. – Я о ней позабочусь. Я хнычу, когда они перекладывают меня в руки Финна, и боль разрывает меня на части. Когда я снова открываю глаза, Себастьян пятится из комнаты. По его щекам катятся слезы. – Прошу тебя, – говорит Себастьян. – Пожалуйста, сделай все, что в твоих силах. – Спасибо, что принес ее ко мне, – говорит Финн. Сознание приходит и уходит, но я ощущаю успокаивающую темноту, тепло Финна, его запах кожи и свежей сосны. Финн баюкает меня. Я плакала? – Тише… – шепчет он. – Теперь ты дома. – Дома, – тихо говорю я, пряча лицо в его руках. Я не знаю, где мы находимся, но чувствую себя как дома. – Ты со мной, – говорит Финн. – Не сдавайся. Не смей сдаваться, слышишь? Теперь ты в безопасности. Ты дома. Я чувствую, как меня опускают на кровать, и кричу, боясь, что он бросит меня. Я не могу подобрать слова, но не хочу, чтобы он уходил, я не хочу быть одна. Потому что я умираю. – Тише… тише… ты со мной. – Затем я чувствую, как матрас сдвигается, когда он забирается на кровать и обнимает меня. – Отдыхай, Абриелла. * * * Когда я снова открываю глаза, я лежу в большой, мягкой кровати, а бесконечное ночное небо простирается надо мной. Я беру себя в руки и перекатываюсь на бок, шокированная тем, что ничего не болит. – Это сон? – спрашиваю я у стены. Я знаю, что Финн здесь. Даже несмотря на то что я его не вижу, я чувствую его. – Нет, – говорит он. – Ты спала, но это происходит на самом деле. Я заставляю себя сесть, но это усилие вызывает у меня приступ кашля. – Тебе нужно отдохнуть, – говорит он, но его глаза красные, а кожа бледная, как будто отдохнуть нужно ему, а не мне. Я качаю головой. – Дети?