Еще одна вспышка. И мои глаза встречаются с его испепеляющим взглядом. Он выжигает на моем теле дыру, и я чувствую, как плавится кожа. Смотрю на него, как тонущий корабль на маяк. Дрожу, не чувствуя холода. Встаю на ватные ноги и со скоростью молнии бросаюсь в его объятия. Нахожу в них спасение. И начинаю громко плакать. Не сдерживаясь. Выплескивая наружу скопившийся в теле страх. Плевать на то, что бросил. Главное, что здесь. Сейчас. И я в безопасности. Реву навзрыд. Пока силы окончательно меня не покидают. Ноги отказываются меня держать. А в груди начинает что-то жечь. Не хватает воздуха. Начинаю задыхаться. Снова чувствую панический страх. Сильнее вжимаю пальцы в Димины плечи. И… Просыпаюсь от катастрофической нехватки воздуха. Хватаюсь за бортики ванной и, выныривая, начинаю громко кашлять. Вода вылетает из легких, и у меня начинается истерика. Скопившиеся за день страх и напряжение, словно взорвавшийся вулкан вырываются наружу. Начинаю судорожно плакать. Заламываю локти, кусаю губы в кровь, бью кулаком по воде. Это сильнее меня. Оно сидит где-то глубоко внутри и причиняет нестерпимую боль. Я не знаю, что это… Но оно не желает отпускать. Слишком сильно вцепилось в сердце, зажало его в тиски и каждый новый вдох подобен маленькой смерти. Слишком больно. Невыносимо. Губительно. Притягиваю колени к груди и продолжаю беззвучно плакать. Папа, папочка… Ты так нужен мне… *** Спустя час, немного успокоившись, я вышла из ванной и, накинув шелковый халатик, спустилась в кухню заварить себе чай. Внизу было тихо. Все давно разошлись по своим комнатам, и можно было не бояться, что твое уединение кто-нибудь прервёт. Достав из холодильника лимон, я подошла к столу и замерла, всматриваясь в его желтую боковинку. Как я не старалась гнать от себя мысли о Дмитрии, они все равно возвращались к нему. — Только Диму лечила… Сильный жар… Дала ему жаропонижающее, но не знаю, поможет ли… Слова Марины Андреевны эхом отдавались в ушах. И я только сейчас поняла, что за всеми своими переживаниями и жалостью к себе, совсем забыла о его болезни. А ведь, если бы не он… Выругав себя за это, я стала готовить лекарство по тетиному рецепту, которое меня саму не раз ставило на ноги. За приготовлением мои мысли снова вернулись к сегодняшнему дню. Поймала себя на том, что пытаюсь собрать память по крупицам, чтобы найти хоть одно подтверждение тому, что он действительно болен. И дойдя до второго спасения, вздрагиваю, вспоминая, какой горячей была его спина, когда мои руки обвили его и сомкнулись на его пояснице. Почему же еще тогда, я не подняла тревогу… Чувствую себя эгоисткой. Вместо того, чтобы сразу предложить ответную помощь, снова ушла в себя. Сколько раз за один только вечер задалась вопросом, как он меня нашел? И только сейчас окончательно поняла, что это не имеет значения. Поднимаясь наверх, я была настроена поблагодарить его за все, что он сегодня сделал. Мне это было необходимо. Иначе, казалось, не сомкну глаз. Не успокоюсь. Я нуждалась в его «не за что», как выброшенная на берег рыба нуждается в воде. Хотела услышать от него все, что угодно, только не очередное хамство. Закончить бессмысленную войну. Стать для него, если не другом, то хотя бы просто не чужим человеком, объявив о перемирии. Но, несмотря на это, уверенность с каждым шагом все глубже залегала на дно. И уже у самой двери сыграла со мной злую шутку, оставив меня окончательно. *** Дмитрий Выпив принесенные ба лекарства, я попытался уснуть. Но сон не желал приходить. Ни жар, ни скопившаяся за день усталость не могли помешать мыслям изголодавшимся червем рыться в моей голове, всячески не давая сну меня сморить. Друзья сейчас отрывались в клубе. А я вместо того, чтобы последовать их примеру, как последний дурак, лежал в собственной постели, закинув руки за голову, и пялился в потолок. Хотелось встать и закончить день, как подобает, но понимал, что я сейчас никуда не годен. Такое состояние хуже смерти. Мертвым я, наверное, выглядел бы лучше. И в зеркало не смотри, знал итак, что кажусь хуже вялого помидора. Весь помятый, замученный, обессиленный. Каждое движение отдавалось болью в суставах. Чувствовал себя восьмидесятилетним стариком. Самому было противно. В течение дня, замотавшись, совсем забыл про болезнь. Некогда было болеть. Девчонка украла покой. Сначала этот новоявленный братец. Потом придурки с трассы. Затем её заплаканное лицо. Дрожащие губы. И до безумия отчаявшиеся зелёные бездны. Которые смотрели так, будто увидели Бога. Они и стали той точкой не возврата, когда все полетело к чертям и потеряло всякий смысл. Прижимая ее к груди, я не чувствовал прежней злости или ненависти. Наоборот, скопившееся за день напряжение стало покидать мое тело, а на его место пришло расслабление. Нашел. Спас. Приютил в своих объятиях. Она была такой маленькой, такой хрупкой в моих руках, что казалась совсем крошкой. Маленькой беззащитной девочкой. Дюймовочкой. Хотелось спрятать ее от всего мира, защитить детскую ранимость, согреть. Проснувшиеся во мне новые чувства выбивали почву из-под ног, выводили из строя самоконтроль. Я из последних сил держал себя в руках, чтобы не позволить себе лишнего. Продолжал думать о том, что еще с утра готов был придушить ее голыми руками и сейчас ничего не изменилось. И мое самовнушение действовало ровно до тех пор, пока мы не оказались дома. Укладывая ее такое на тот момент, беспомощное тело на постель, я невольно кинул взгляд на приоткрытые губы, и моя способность мыслить рационально окончательно меня покинула. Всматриваясь в их очертания, будто пытаясь выучить наизусть, я почувствовал, как помимо воли к паху приливает кипящая кровь. А в груди что-то беспощадно сжимается, затрудняя дыхание. Сглатывая подступивший к горлу ком, я непроизвольно потянулся к её лицу, но завибрировавший телефон, резко привёл меня в чувства, кубарем спустив с небес на землю. Отпрянув от неё, как от чумной, я схватил трубку и опешил ещё больше. Звонил отец. Выругавшись, я отшвырнул телефон на кровать и вышел из спальни, ни разу больше на неё не взглянув. И только оказавшись в своей спальне, наконец-то смог дать волю скопившимся за день чувствам: раздражение вперемешку с усталостью, болью в мышцах и ломотой в костях обрушились на меня с новой силой, заставляя пасть ниц. Упав на колени и взъерошив непослушные волосы, я издал какой-то нечеловеческий рык, а потом, опустив голову вниз, врезал кулаком в пол, проклиная себя за мимолётную слабость. То, что только что случилось, не въезжало ни в какие ворота. Не поддавалось логическому объяснению. Это и обескураживало, и злило одновременно. Позабытая ненависть снова дала о себе знать. И я зарекся больше никогда не подпускать ее так близко. Слишком опасной она была… *** Из раздумий меня вывел тихий стук. Дверь в мою спальню тихонько приоткрылась, и я уже точно знал, кто за ней стоит. Элина бесшумно проникла внутрь, держа в руках небольшой поднос. Подошла ближе и, переступая с ноги на ногу, неуверенно начала: — Марина Андреевна сказала, что ты приболел. Я принесла поесть и… — Девушка замолчала. Мимолетно кинув на нее взгляд, я снова поднял глаза в потолок, делая вид, что мне безразлично ее присутствие. Но девушка не ушла. Напротив, сделала шаг вперед и, прокашлявшись, продолжила. — Лечебный чай заварила по тетиному рецепту. Мне всегда помогал. Завтра будешь, как новенький. Она что серьёзно? Решила в мамочку поиграть? Да, видел я ее заботу. Посмотрел на неё, как на умалишенную. Но сил припираться не было. Поэтому снова отвел взгляд в сторону, игнорируя ее присутствие. Элина, еще с минуту простояла на месте, а потом, вздохнув, подошла вплотную к постели и, наклонившись, поставила поднос на прикроватную тумбочку. Ее близость заставила вспотеть даже ладони. А запах невинности и порочности одновременно окутал, лишая меня рассудка. Я непроизвольно схватил её за запястье, когда она собиралась выпрямиться, и запальчиво заглянул в широко раскрытые изумрудные омуты. Элина не отвернулась. Не отвела взгляда. Напротив, часто моргая, ответила на мой взгляд своим, закусив при этом нижнюю губу. Мой взгляд невольно скользнул к ним, и я почувствовал, как сердце пропустило тяжелый удар, а потом резко остановилось. Как и дыхание. Как и время. Как все вокруг. Я смотрел на ее чувственный рот и ощущал, как внутри закипает кровь, приливая к паху. В джинсах за долю секунды стало тесно. А Элина продолжала посасывать губу, добивая меня этим окончательно. Я импульсивно потянул девушку на себя и она, прикрыв глаза, рефлекторно сделала маленький шаг навстречу, затем второй и третий. Ее рот приоткрылся, а из груди вырвался тихий, почти беззвучный, короткий стон. Но я его услышал, распознал, впитал, пропуская через вены к сердцу, которое снова дало о себе знать, забившись в грудь, как птица в клетке. Безрассудно. Оглашено. Слепо. Лицо девушки остановилось в паре миллиметрах от моего, и мои губы обдало прерывистым дыханием. Руки девушки уперлись в кровать, а ресницы задрожали, выдавая ее волнение. Затаив дыхание, я потянулся к Элининым губам второй рукой и прикоснулся к ним подушечками пальцев. Погладив нижнюю губу, я слегка оттянул ее, а потом проник указательным пальцем в горячую влажность ее рта, наблюдая за тем, как губы девушки сомкнулись вокруг моего пальца и начали медленно его посасывать. Мой пульс зашкалил. Дыхание сбилось. Почувствовал, как напрягся член, готовый разорвать чертову молнию джинс и вырваться наружу. Стало слишком тесно. Жарко. Горячо. Девушка непроизвольно прикусила палец, и у меня окончательно снесло крышу. Схватил ее за роскошные волосы и с силой прижимал к себе, к своим губам, упиваясь ее сладким стоном. И, будь я проклят, она открылась мне навстречу, впустила мой язык в свою влажность. Ее ладошки с силой сжали мою рубашку, притянули ближе. Впечатался в ее тело своим, прижал к себе вплотную, не оставляя между нами преград. Она задрожала. А я, черт меня подери, стал наслаждаться этой дрожью, впитывая ее по крупицам. Ее податливость опьяняла. Рядом с ней я ощущал себя изголодавшимся зверем, сорвавшимся с цепи. А эта девочка была моей маленькой жертвой, моим личным адом. *** Элина Его горячие влажные губы были сотворены для обжигающей страсти. Они не знали пощады. Были безжалостны. Властны. Требовательны. Задыхалась под их напором, но мне не нужен воздух. Сейчас моим воздухом был он. Чувствовала, что если остановится — умру. Упаду к его ногам, сгорая от невыносимого желания сойти с ума от нескончаемых ласк. Цепляясь за его рубашку, была готова разорвать ее в клочья. Снести эту чертову преграду и прикоснуться к его широкой груди, крепким плечам, сильным рукам. Прижавшись к нему сильнее, я ощущала его твердое желание, пульсирующее у моего живота. Руки так и тянулись его объять, прочувствовать весь спектр его возбуждения. Из груди вырвался жалобный стон. Тело начало лихорадочно трясти. Не было больше сил терпеть эту адскую агонию. Эти чертовы прелюдия. Хотелось большего. Хотелось его всего — подкожно, внутривенно, глубоко. Собрала все силы и, сотрясаясь от дикого желания, разорвала его рубашку пополам. Пуговицы со звоном ударились о пол. Разлетелись по сторонам. Обнажили горячую грудь. Прижалась к ней ладонями и, скользя вверх, сбросила с плеч чертов элемент одежды, который до сих пор не давал насладиться им полностью. Рубашка упала на постель. Не прерывая поцелуй, обвила тело руками, и вонзилась острыми коготками в спину. Услышав его приглушенный рык, готова была кричать от наслаждения. Рвать на себе одежду. Извиваться под натиском его сладострастных поцелуев. Больше. Мне нужно больше. Хотела, чтобы и его руки были везде. Было жизненно необходимым чувствовать его повсюду. Запрокинула голову назад, подставляя обнаженную шею под его поцелуи. Мне не нужна была нежность. Хотела чувствовать сладкую боль. Чтоб обжигал, как пламя, рвал, как зверь, вспарывал, как скальпель. Хотела запомнить эти секунды на всю жизнь. Раствориться в них. В нем. В нашей безумной страсти… — Д м и т р и й … Как сладко звучало его имя. Готова была стонать им вечно. — Д м и т р и й … Земля ушла из-под ног. Встал и подхватил меня под ягодицы, впиваясь в шею жарким поцелуем. Обвила его бедра ногами и почувствовала, как напряжен каждый мускул его тела. Он на грани. Я у пропасти. Еще чуть-чуть и мы сорвемся вниз. Вместе. Сливаясь воедино, полетим в бездну наших разгоревшихся чувств. — Д м и т р и й … Я умру. Я просто умру, если он меня отпустит… *** Дмитрий — Дмитрий. Она стонала моим именем. А я готов был продать душу дьяволу — только б она не прекращала. И будь я проклят, если скажу, что она не первая и не последняя. Нет. Она — единственная, чьи приглушенные стоны разливались по венам, как тысячи разрядов. Единственная, кто так божественно невинно и в тоже время возбуждающе сексуально шептал мое имя, выдыхая его вместо воздуха. Единственная, ради которой я готов был разжечь войну против всего мира, круша все на своем пути, чтобы просто быть ближе. Рядом. С ней. И в ней… Да, черт меня подери, я хотел быть в ней — заполнять ее собой. Каждую клеточку, каждый выдох и вдох. Хотел, чтобы это изящное маленькое тело принадлежало только мне. Чтобы каждая мысль в ее голове была обо мне. Она разбудила во мне не только зверя, но и собственника. И я готов был разорвать любого, кто посмел бы ее обидеть. Дмитрий. У меня снесло крышу. Схватившись за ворот ее халатика, развел руки в сторону. И дьявол. Мою ладонь обожгла маленькая аккуратная грудь. Сдавил затвердевший сосок между пальцев и облизал его эпицентр языком. Прикусил зубами. Чертовски сладкая на вкус. Элина изогнулась в спине и с новой силой впилась в мою спину коготками. Дмитрий. Это было выше моих сил. Это было подобно яростной волне, не знающей преград. Я был возбужден до предела. Мой член грозился выскочить из сковывающих его джинс и взорваться острым оргазмом от одного ее шепота, стона, крика… Элина была моей маленькой девочкой. Моим проклятием. Моим воспламеняющимся пламенем, сжигающим меня изнутри… Ласкал языком ее грудь, прижимаясь плотнее к телу. Она извивалась в моих руках, как податливая лоза. Стонала, лаская слух, щекоча нервы. Ее пальцы зарывались в волосах и прижимали голову сильнее — она жаждала большего. И я готов был это дать. Я готов был сорвать с нее одежду и целовать каждый сантиметр ее прекрасного тела. Ласкать ее аккуратные груди, нежный живот, впиваться в сладкую плоть изголодавшимися поцелуями, доводя ее до изнеможения, до грани, до сумасшедшего оргазма. Эта девочка — лучшее, что со мной было… Проведя языком вдоль ребер, приблизился к шее, подбородку и прикусил его. Она опустила голову и посмотрела на меня потемневшим от желания взглядом. Чертовски красивая. Волосы растрёпанные, губы припухшие, щеки пылали жаром. А голос… Ее тихий взволнованный шепот был подобен шелесту листьев на ветру. Гипнотизировал: — П о ц е л у й м е н я… И это все, что я хотел услышать… Впиваясь в ее губы сильнее прежнего, стал наслаждаться ее стонами, хрипами, вырывающимися из трепетной груди. И это все, что я хотел услышать… Впиваясь в ее губы сильнее прежнего, вонзаюсь в спину пальцами, причиняя боль. Но она не отталкивала. Наоборот, выгнувшись в спине, прижалась сильнее. Прикусила мою губу, и я почувствовал металлический привкус крови. Было плевать. Мы наслаждались нашей болью. Нашей сумасшедшей страстью. Не знаю, как долго длилось наше сумасшествие. Мы потеряли счет времени. Выпали из реальности. Но она, сука, никогда не дает о себе забыть. Одним оглушительным звонком вырвала нас из безумия и мы, как ошпаренные ледяным кипятком, разомкнули наши губы, а потом и тела. Отскочили друг от друга. Элина, судорожно запахнула полы халата и посмотрела на меня, как обожженная. Я был в не меньшем смятении. Пытался привести мысли в порядок. Сообразить, что это было. Реальность обрушилась на нас, как лавина, снежный ком, разом приведя в чувства. Девушка, не говоря ни слова, вылетела из комнаты, оставляя меня одного. И я услышал, как захлопнулась дверь ее спальни. А дальше мёртвая тишина, которая новым потоком кричащей совести, заставила меня пасть на колени и, что есть силы, впечатать кулак в холодный пол. Я ненавидел себя. Готов был рвать на себе кожу от дикой боли, разрывающей все нутро. Чертов безумец. Будь я проклят. За слабость. Предательство. Адскую боль.