Мужчина кладет руку мне на плечо, пытаясь успокоить. Но мне нет дела до его слов. Я полностью погружаюсь в свое отчаяние и безысходность, понимая, что снова пришел конец. И нет ему начала. Нет той другой реальности. Есть только здесь и сейчас, где тетины глаза больше никогда не откроются и не увидят этот свет. Где я больше не почувствую ее поддержки, ее плеча. Сердце отказывается верить в плохое, но голова понимает, что это не сон. Это самая настоящая жестокая реальность, которая второй раз забирает самого близкого мне человека. Я не замечаю, как мой тихий плач переходит в истерику. Сотрясаясь в громком рыдании на плече человека, который делал все возможное, но не смог вытащить тетю с того света, вздрагиваю от грохота бьющейся об стену двери и резко оборачиваюсь на стук. В дверях стоит Антон. Этот негодяй, из-за которого случилось неизбежное. Я отказываюсь замечать его побитое состояние. Потому что меня переполняет ненависть. Я ненавижу его. Ненавижу настолько сильно, насколько сильно любила тетю. Пригвоздив к нему убийственный взгляд и, не помня себя от боли и нахлынувшей злости, я подскакиваю с дивана и кидаюсь на него с кулаками: — Это ты. Ты во всем виноват. Ты довел её до такого. Это из-за тебя её больше нет. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу тебя… Бью его по груди, толкаю, зло сверкая глазами, рыдая и всхлипывая одновременно. А он стоит, как застывший столб. Ему нечего мне ответить. Он знает, что я права. Что это он. Он виноват во всем, что с тетей случилось. Моя истерика продолжается, когда кто-то, подошедший сзади, нежно обвивает пальцами мой локоть и притягивает к себе. Обернувшись, я сквозь слёзы вижу Диму, смотрящего на меня с сочувствием и пониманием. Недолго думая, льну к его груди и, найдя в его объятиях своё утешение, своё пристанище, плачу ещё громче. Он обнимает меня в ответ. В его руках так безопасно, там тепло, что на мгновение становится страшно. Вот только отталкивать нет сил. Да и не хочется. Кажется, что если отпустит, то все. Мир рухнет окончательно. И уже никогда не соберется воедино. Глава 17 Элина Прошло две недели с того дня, как я узнала о смерти тети. Ее похоронили на следующий же день. Дмитрий, как и обещал, взял организацию похорон на себя. Мне самой пришлось только сходить за медицинской справкой о смерти. Все остальное: прощание, отпевание, сопровождение до кладбища, захоронение, поминки, он провел сам. За что я была благодарна ему. Вот только сказать об этом не успела, так как за все то время, что шли похороны, ни разу не получилось остаться с ним наедине, а уже к вечеру парень и вовсе уехал, как потом выяснилось к своей девушке, у которой планировал остаться жить. И остался. Павел, приехавший на следующий день после похорон, очень долго не отходил от меня, стараясь загладить свою вину. Вот только я не чувствовала обиды. И, находясь рядом с ним, почему-то ловила себя на мысли, что за эти два дня почти не вспоминала о нем. Почему? Сама не знала. Успокаивала себя тем, что все мысли были заняты тетей, ее потерей, болью, выжигающей на сердце еще одну неизлечимую рану. С тех пор каждую ночь я старалась выйти из спальни, чтобы уединиться, побыть одной. Руки Павла по-прежнему оставались надежным укрытием от внешнего мира, но почему-то каждый раз, когда он пытался сблизиться со мной, внутри меня начинался какой-то немой протест, не позволяющий зайти дальше безобидных объятий. Он обнимал меня со спины, умоляя при этом перестать грустить, говорил слова любви, нежно шепча их над ухом, проводил рукой по волосам, а я… Я ничего не чувствовала. Во мне жила пустота. Которую невозможно было заполнить нашими прикосновениями и объятиями. Мне ничего этого не хотелось. Я, конечно, позволяла ему себя целовать. В щеки, в шею, в волосы. Куда угодно, кроме губ. Потому что губы были особенным местом, куда можно было целовать только по обоюдному желанию двоих. А желания не было. Как не было и других чувств. Ровным счетом ничего. Одна боль, которая все больше и больше прожигала во мне дыру, оставляя после себя бесконечную опустошенность. Я сбегала от объятий мужа, чтобы раствориться в своей боли. Дать волю непрекращающимся слезам, которые на утро оставляли черные круги под глазами. Я перестала смотреться в зеркало, чтобы в очередной раз не видеть там ходячее приведением, каким стала себя считать. Я просто закрылась ото всех, выстроив перед собой холодную неприступную стену. Павел, как это всегда было, старался ко всему подойти с пониманием. А я уже не знала, нравилось мне это или нет. С одной стороны, я была ему благодарна, а вот с другой все было с точностью до наоборот. Где-то глубоко внутри себя я понимала, что мне не хватает его эмоциональности. Любой другой давно бы устроил скандал своей женщине, но мой Паша был другим. Спокойным, рассудительным, уравновешенным. Он не позволял себе повысить на меня голос. Или поднять руку. Он всегда старался угодить мне, все больше и больше напоминая этим моего отца. Я уходила из спальни вторую неделю подряд, а он даже не пытался остановить. Я не разделяла с ним радости его победы в тендере, а он и не требовал этого. Просто молча и с каждым разом все реже обнимал меня за плечи, утыкаясь носом в макушку моих волос. А я, закрывая глаза, честно пыталась вернуть ту прежнюю Элину, которая встречала мужа с улыбкой на губах, вот только кажется, она умерла. Умерла в тот момент, когда не стало тети. А, может быть, еще раньше… Такую гнетущую обстановку в доме не могла не заметить Марина Андреевна, для которой любимый сын, единственный сын, всегда был идеалом: самым умным, честным, справедливым. Ей было неприятно видеть, как Павел грустит, поэтому женщина всячески пытала научить меня, как нужно вести себя с мужем, как быть хорошею женой. Я не перечила ей. Всегда слушала ее советы, но вот изменить что-то в себе не получалось. Вроде бы свыклась с мыслью, что тети больше нет. Поняла, что на этом наша жизнь не закончилась и нужно жить дальше. Но переступить через себя не могла. Какая-то гнетущая депрессия подавляла во мне все отголоски разума о том, что так нельзя, что пора бы уже прийти в себя, иначе ничем хорошим это не закончится. Я убеждала себя, что все это временно и вскоре пройдёт. Но время шло, а ничего не менялось. Павел даже хотел было отказаться от званного ужина, устраиваемого в честь его победы в тендере, но Марина Андреевна просто настояла на том, что он необходим. Она и мне внушила, что этот вечер поможет нам не просто развеется, но и сблизиться. Поэтому, взяв на себя организацию вечера, Марина Андреевна полностью ушла в него с головой, на время оставив меня в покое. *** Дмитрий — Коть, посмотри на меня. Как я тебе? — вот уже битый час Ритка бегала вокруг меня, примеряя уже, наверное, десятое платье по счёту. И назойливо умоляла обратить на нее внимание. Мне же это порядком поднадоело, но я старался скрыть свою скуку, в очередной раз, кидая стандартную фразу о том, как она великолепно выглядит. Ей было важно мое мнение, а мне было наплевать на то, в чем она собирается идти на сегодняшний званный ужин, устраиваемый моим отцом в честь его победы в тендере. — Коть, я хочу понравиться твоему отцу и бабушке. Помоги же мне определиться с выбором. Наигранно надув губки, Ритка присела на мои колени и, обвив руками шею, захлопала ресницами. Как же я ненавидел этот кукольный образ дурочки. — Ты во всем хороша, — уходя от прямого ответа, сказал я и, положив ладонь на ее колено, стал медленно поднимать ее вверх, — но голая ты мне нравишься больше. — Ты все шутишь, а я серьёзно очень переживаю за сегодняшний вечер. Вдруг я им не понравлюсь. Оторвав взгляд от её оголенных ног, я посмотрел ей прямо в глаза и в голос рассмеялся: — Ты ж это несерьёзно, да? Маргарита Викторовна, куда делась ваша завышенная самооценка? Что за сопли. Вы меня пугаете. Ритка недовольно пихнула меня в плечо и, спрыгнув с коленей, сложила руки на груди и со всей серьёзностью выдала: — Да, представь себе, я действительно переживаю. И тебе ли не знать, почему… Вот только вся проблема была в том, что я не мог относиться к ней серьёзно. Не смотря на то, что жил у неё уже третью неделю, она по-прежнему оставалась игрушкой, глупой куклой, которой я пользовался в своих интересах. И да я знал, почему. Ей просто хотелось заполучить меня окончательно и всецело. Она называла это любовью. Я же — желанием получить недосягаемое. — Рит, не начинай. Оставь свою любовь-морковь для глупых сосунков. Я в такие игры не играю. Ты прекрасно знаешь, что мы вместе ровно до тех пор, пока удовлетворяем прихоти друг друга. После ты уже ничем меня не удержишь. — Коть, но я не хочу так… — Снова надев маску куклы, Ритка сползла к моим ногам и, положив ладони мне на колени, попыталась поймать мой взгляд. — Я действительно люблю тебя. И знаю, что это не пустые слова. Ты первый мужчина, рядом с которым мне хочется задержаться. Ты… Я не дал ей договорить, так как такая близость её губ к моему паху не осталась без внимания. Член моментально натянул ткань джинс, и я, понимая, что только им смогу её заткнуть, запустил в её горячий ротик палец, одновременно расстёгивая и стягивая с себя штаны. Ритка обхватила палец губами, и меня ударило током. Перед глазами всплыла картинка трёхнедельной давности. Когда точно также мой палец обхватывали Элинины губки. И я, злясь на себя за такую оплошность, быстро отдернул руки, встал и отошел в сторону. Ритка непонимающе заморгала, а мне уже было не до шуток. И не до неё вовсе. Все три недели я подавлял в себе любую мысль об Элине. А сейчас сам же загнал себя в ловушку воспоминаний. Ее зеленые омуты преследовали меня даже во сне. Казалось я до сих пор ощущаю вкус ее сладких губ на своих, слышу, как она стонет моим именем, а когда закрываю глаза, то отчетливо вижу ее миниатюрный образ, умещающийся в моих зрачках. Все три недели рядом была другая. И я всеми силами старался забыться с ней, в ней, и кажется, у меня даже получалось. Но сейчас я понял, как бессмысленно это было. Ведь сколько бы я не убегал от своих мыслей, от себя убежать невозможно. И рано или поздно ты все равно загонишь себя в угол, откуда будет только один выход — сдаться. Сдаться своим чувствам, которые накроют тебя с головой. — Да, какого черта, Дим? — Ритка вскочила на ноги, представ передо мной во всей своей естественной красе. Маска куклы испарилась, словно ее и не было. Брови сошлись над переносицей, а в глазах блеснул недобрый огонек. — Ты какой-то странный в последнее время. Что происходит? Объясни… Только что я мог ей объяснить, если у самого не получалось разобраться в своих чувствах и мыслях. Налив себе виски, я залпом осушил бокал, а потом, собрав все свое спокойствие в кулак, ответил: — Ничего. Все в порядке. Не выдумывай себе проблем. Вот только Ритку не устроил мой ответ. И она завелась еще больше. — Проблема? Да, моя основная проблема — это твое полное равнодушие. Зачем ты переехал ко мне, если ничего не чувствуешь? Зачем каждый раз, когда я предпринимаю попытки сблизиться, ты делаешь мне больно… Отталкиваешь. Зачем, Дим? Для чего все это? Никогда в жизни не видел Ритку в таком подавленном состоянии. Девушка настолько привыкла к созданному образу пустышки, что даже я не смог разглядеть ее настоящую. И только сейчас понял, что она такой же живой человек, как я. И ей тоже бывает больно. — Ты ведь прекрасно знаешь, что никогда не был очередным или мимо проходящим. А вот кто для тебя я, я так и не поняла… Ритка развела руками, давая понять, что она полностью раскрылась передо мной. И сейчас ждет ответа. Вот только, что я мог ответить. Ведь она знала, что мне чужда любовь. Я не обещал ей золотых гор. И всегда открыто говорил о том, что не готов к серьезным отношениям. Так чего она ждала? Что себе напридумывала? И почему сейчас я должен был отвечать за то, чего никогда между нами не было. — Если ты ищешь любви, то я не тот, кто тебе нужен. Я не верю в любовь до гроба. Мне не нужны такие отношения. Мне нужен человек, готовый принять меня таким, какой я есть и не требовать большего. Того, чего я никогда не смогу дать. До сегодняшнего дня ты казалась мне именно такой. Теперь же… я даже не знаю. Теперь была моя очередь разводить руками. Я действительно не знал, чем закончится этот день. Раньше Ритка была удобной для меня в плане того, что принимала свободные отношения, которые я мог предложить. Сейчас же пришлось задуматься, а не пора ли прекратить разыгрывать комедию, пока все не зашло слишком далеко. — Нет, Дим, не говори так. — Ритка за долю секунды подбежала ко мне и, повиснув на моей шее, заплакала. Только меня не тронули ее слезы. Ни единый мускул не дрогнул на моем лице. — Я готова принимать любые твои условия, только не уходи. Обещаю, больше не слова о любви. Пусть будет по-твоему. Только будь рядом. Будь со мной… Переборов себя и свое желание оттолкнуть, развернуться и уйти, я обнял девушку в ответ, чувствуя, как внутри просыпается брезгливость. Сегодня Ритка не только показала себя настоящую, но и упала в моих глазах, представ передо мной слабой и безвольной тряпкой. Глава 18 Элина — Милая, ты прекрасно выглядишь. Павел подошел ко мне со спины и, обняв за плечи, заглянул через отражение в зеркале в мои глаза. Еще днем я пообещала себе, что сегодняшний вечер проведу с улыбкой на губах, поэтому, борясь с прочно засевшей в душе хандрой, выдавила из себя слабое подобие улыбки, и, вложив в свой голос, как можно больше тепла, ответила: — Спасибо, Паш. Сегодня я не могу выглядеть иначе. Это твой день. И я хочу посвятить его тебе. Павел покачал головой и, немного помолчав, исправил: — Нет, это НАШ день. Давай посвятим его друг другу. Он обнял меня сильнее, и я оказалась прижатой к его груди. Закрыла глаза в надежде испытать знакомое доселе тепло, но в душе по-прежнему было пусто. Да, что же со мной не так? Почему некогда любимые родные руки не приносили больше той услады, которую дарили прежде. Почему тихий убаюкивающий голос не вызывал прежнего спокойствия. Почему вместо того, чтобы дарить любимому себя, я все дальше от него отдалялась. И никак не могла найти ответы на все вопросы, которые третью неделю подряд не давали мне спокойно спать. Мучили и без того больную душу.