Я понимала, что поступаю некрасиво. Я обязана была находиться рядом с Павлом. Но сбежала. И ни какое угрызение совести не могло заставить меня спуститься вниз, чтобы присоединиться к продолжению торжества. Я даже успела скинуть длинное платье, которое Павел подарил мне в честь сегодняшнего дня. Снять с тела дорогие украшения. И облачиться в лёгкое ситцевое платье, когда в спальню кто-то вломился. Дверь с таким грохотом ударилась о стену, что я невольно подпрыгнула на стуле и молниеносно устремила взгляд в зеркало, перед которым сидела. Это был Павел. Он стоял в дверях, раскинув руки в стороны и упираясь ими о дверные косяки, и смотрел на меня. Его взгляд не предвещали ничего хорошего. Он был настолько незнакомым, далеким и чужим, что в какой-то момент мне стало не по себе и даже немного страшно. Он смотрел на меня с улыбкой, но на дне его тёмных зрачков сверкали недобрые огоньки, которые заставляли мое сердце биться быстрее. Встав со стула и развернувшись к мужу лицом, я выдавила из себя слабое подобие улыбки и, сдерживая нервную дрожь, сказала: — Паш, прости, что покинула вечер. Просто неважно себя чувствовала и… Но он не дал договорить. Оттолкнувшись от двери, Павел направился ко мне, и я наконец-то смогла понять причину его странного поведения. Шатаясь из стороны в сторону, он шел на меня так быстро, что я непроизвольно сделала шаг назад и, прижавшись бедрами к трельяжу, почувствовала, как внутри начинается паника. Я не узнавала Павла. Передо мною был совершенно незнакомый мне человек. Глаза которого горели недобрым огнем и заставляли мое тело сотрясаться от нервного озноба. Перед глазами пронеслись картины моего детства, когда мать, будучи в таком состоянии бросалась на папу с кулаками. Ругалась матом. И при этом ее глаза были такими же красными и обезумившими. Пару раз она даже пыталась замахнуться на меня, но папа всегда оказывался рядом и ограждал меня от той боли, которую она стремилась причинить. Я очень боялась ее и только с возрастом стала понимать, что в такие моменты она не понимала, что творит. И всему виной был алкоголь, который искалечил и уничтожил так много человеческих судеб. Сейчас же, стоя перед Павлом, я чувствовала себя беспомощной и разбитой. Я понимала, что помощи ждать неоткуда. С каждым его шагом холод охватывал мое тело все крепче, проникая внутрь и дробя сердце на мелкие кусочки. Дрожь усиливалась, а в горле стоял ком. Я знала, что нельзя просто стоять и ждать, что будет дальше, но онемевшее от страха тело не желало меня слушаться, живя своей собственной жизнью — жизнью той восьмилетней крошки, которая боялась лишним движением, словом навлечь на себя гнев пьяной мамы. Прикрыв глаза, я стала ждать, что будет дальше. Но, когда почувствовала на своей пояснице холодные пальцы, которые в считанные секунды оторвали меня от трельяжа и прижали к Павлу, во мне наконец-то сработал инстинкт самосохранения. Приложив все силы, на которые только была способна, я впилась ладошками мужу в грудь и попыталась оттолкнуть его от себя, но он не сдвинулся с места. Только еще плотнее прижался ко мне, и, зарывшись лицом в распущенные волосы, обдал дыханием мою неприкрытую шею. Я замерла, надеясь на то, что этим все и закончится. Но не тут-то было. Продолжая держать меня, Павел стал медленно расстёгивать молнию платья, ведя холодными пальцами вдоль позвоночника. Неприятные мурашки покрыли все тело. А потом я услышала шепот, и все мое самообладание полетело к черту. — Я все понимаю, милая. И не сержусь. — Медленно, преднамеренно растягивая каждое слово, говорил Павел, прижимаясь губами к уху и заставляя сердце тарабанить сильнее, — Я так соскучился. Ты точно сведешь меня с ума… Я не хотела это слышать, слушать, чувствовать. Все, о чем мечтала — сбежать. Но его сильная хватка не давала ни единого шанса на спасение. Его руки по-прежнему держали меня в кольце, умудряясь при этом стягивать с меня одежду. Павлу было плевать на мое слабое сопротивление. Сейчас он горел одной единственной целью — заполучить то, что принадлежало ему по закону. Вот только мне ничего не хотелось. И каждое его прикосновение вызывало чувство жжения на теле и отвращения внутри. — Нет, Паш, не надо… Прошу… — Мои ладошки продолжали колотить мужа в грудь, а из груди рвалось беззвучное рыдание. Но Павел игнорировал удары, продолжая бесцеремонно лапать мое тело и целовать шею, которая горела от его двухдневной щетины. — Ты сводишь меня с ума, — как умалишённый, продолжал повторять он, срывая с меня бюстгальтер и впиваясь в сосок жадным поцелуем. Мой голос сорвался на плач, и я почувствовала, как по щекам побежали слезы, заслоняя собой реальность. — Отпусти… Паш, не надо… Не так… Но он меня не слышал. Его затуманенный алкоголем рассудок отказывался воспринимать действительность, как есть. Упиваясь моим плачем, как стонами, Павел толкнул меня на кровать и навалился сверху, сминая в ладонях грудь, которая болела от его жестоких прикосновений. Не помня себя от отвращения, которое сковало все мое тело, я вцепилась в шею Павла когтями и что есть силы закричала первое, что пришло на ум: — Ди-и-има… И тут, как по велению палочки, дверь в нашу спальню с грохотом раскрылась, и я ощутила резкую свободу. Подскочив на кровати и вцепившись в покрывало руками, потащила его на себя, пытаясь скрыть наготу. И только, когда мое тело оказалось завернутым в спасительный плед, я почувствовала себя в полной безопасности и смогла поднять глаза вверх. Через открытую дверь я увидела, как Дмитрий, ставший моим ангелом-хранителем, моим спасением, пытался что-то сказать отцу, но тот, шатаясь, отталкивал сына и что-то говорил в ответ. Я не слышала их разговора, но почему-то внутри меня все переворачивалось вверх дном, а тело начинала бить мелкая дрожь. *** Дмитрий Находясь в обществе Ритки и ба, я все больше понимал, что хочу быстрее закончить этот цирк под названием «отношения». Бабуля была в восторге от девушки. Она продолжала засыпать ее вопросами, когда я, улучив минутку, решил заглянуть к отцу, чтобы попрощаться, а заодно увидеть Элину, которая в течение последнего часа где-то отсутствовала. Поднимаясь наверх, я старался не думать о том, как буду смотреть отцу в глаза. Но, когда мои пальцы коснулись ручки двери, ведущей в его спальню, я резко отдернул руку, в последний момент, передумав входить, и хотел было уйти, но услышал за спиною дикий вопль: — Ди-и-има… Моя реакция не подвела. Я молниеносно залетел в спальню и остолбенел. Отец, нависший над Элиной, пытался заломить ее руки кверху, жадно целуя обнаженное тело, а Элина, истерически барахтаясь под ним, крутила головой из стороны в сторону и, плача, умоляла остановиться. Не помня себя от ярости, я схватил отца за ворот рубашки и, волоком вытащив за дверь спальни, поставил на ноги и встряхнул, пытаясь привести в чувства. Но отец был слишком пьян, чтобы отдавать отчет своим действиям. Отталкивая мои руки, он продолжал повторять слова, которые отзывались болью в предательском сердце. — Она сводит меня с ума… Не могу без нее… Не могу… Он резал меня по живому. Столько отчаяния было в его пьяном бреду, столько боли, что я непроизвольно сжимал крепче пальцы, поддерживающие его, чтобы не упал. Его слова эхом отдавались в ушах, заставляли ненавидеть себя еще больше. Я чувствовал, как ломаюсь. Как внутри до боли сжимается сердце, готовое броситься в самое пекло ада, за возможность очиститься от того обмана, в котором я погряз. Сейчас, как никогда, я ощущал всю силу его давления, разрушения, самоуничтожения. И понимал, что не смогу переступить через себя еще раз. Это убьет. Убьет меня. — Я люблю ее, сын… Люблю… В какой-то момент отец сдался. Поддавшись мне, он обмяк в моих руках и, отключаясь от внешнего мира, провалился в сон. Я дотащил его до своей спальни и, уложив на кровать, тихо вышел, желая одного — поскорее покинуть дом. Но проходя мимо отцовской спальни, был встречен Элиной, которая вышла мне навстречу, останавливаясь в дверях. Тело девушки было закутано в плед, а волосы спутаны. Она смотрела на меня так, что хотелось снова забыть обо всем и броситься в омут её завораживающих своей глубиной глаз с головой. Но вовремя взяв себя в руки, сжал кулаки и на одном дыхание отчеканил: — Отец в моей спальне. Позаботься о нем… Девушка приподняла брови, не веря моим словам. Но я был твёрдо настроен уйти, поставив на наших ещё даже не начавшихся отношениях жирную точку. Слова отца и его состояние заставили взглянуть правде в глаза. И понять, что не все в этом мире нам подвластно. И есть ситуации, в которых лучше отказаться друг от друга, чем причинить боль людям, которые тебе дороги. Элина молчала. Она не делала попытки подойти. Её выжидающий взгляд с сомкнутыми на переносице бровями так и кричал о том, что она ждёт объяснений. Я и сам понимал, что рано иди поздно нам не избежать разговора, поэтому, решив не откладывать его на потом, схватил девушку за запястье и, втолкнув в спальню, закрыл за собой дверь. Приподняв лицо девушки за подборок, заглянул в ее широко распахнутые глаза и взглядом сказал больше, чем смог бы сказать словами. Она должна была понять, что все это с самого начала — было ошибкой. Принять и отпустить. — Нам нельзя общаться. Так для всех будет лучше. Поэтому не смотри на меня так и не жди, что я изменю свое решение. *** Элина Я не могла поверить, что после того, что между нами было, он может говорить такие слова. Да я понимала, что без боли не обойтись, но я не могла продолжать жить в обмане. Мы уже сделали шаг в пропасть, и назад пути не было. — Нет, Дим, ты сам не знаешь, что говоришь, — закрутив головой в знак протеста, я уперлась ладонями в его грудь и оттолкнула, — Все не может быть, как раньше. Слишком поздно, понимаешь? Я не смогу вернуться к Павлу после того, что между нами было… — А потом, приблизившись к нему вплотную, я взяла в руки его ладонь и прижала к своему сердцу, — Я слишком многих потеряла и не готова жертвовать еще тобой. Слышишь, как бьётся сердце? Оно бьется для тебя. Не губи его… Не делай мне больно. Но Дима не желал меня слушать. Оторвав руку от моей груди, он схватился за волосы и отошел сторону. — Ты думаешь, мне не больно. Я желаю жену собственного отца. Кто я после этого? Как смотреть ему в глаза? Как жить с этой правдой, которая разобьет его сердце… Он только начал жить полной жизнью, и мы не можем все разрушить… Я понимала его состояние, вот только моя душа и сердце отказывались принимать его слова. — Я тоже не хочу жить во лжи. Ты прав Павел не заслуживает этого. Мы виноваты перед ним, очень виноваты. Именно поэтому не можем продолжать его обманывать. Мы должны рассказать правду. Со временем он поймет и простит. Но оставлять все, как есть, это не выход, Дим. Это тупик, в который ты нас загоняешь. — Нет, только не это, слышишь меня, только не это, — Дима подскочил ко мне в три секунды и, схватив за локти, встряхнул. — Ты не можешь его бросить. Наше наваждение пройдет. Мы о нем и не вспомним. Давай не будем путать обычную похоть с любовью. Я не верю в нее. И тебе советую хорошо подумать, прежде чем что-то делать или менять в своей.. Я не дала ему договорить. Отвесив первую в своей жизни пощечину, я отшатнулась в сторону и, наградив его уничтожающим взглядом, ответила: — Ты — трус. Самый настоящий трус. Спасибо, что открыл глаза прежде, чем я совершила ошибку. — Мои глаза горели, пуская невидимые стрелы и переливаясь всеми оттенками зеленого. Дима снова преодолел расстояние между нами и, схватив меня за подбородок, прошипел: — Не смей так говорить. Не смей поднимать на меня руку, иначе… — Что иначе? — с вызовом бросила я. — Иначе… И тут его губы, как обезумевшие, накинулись на мой рот, сминая его с одержимой страстью и грубой настойчивостью. Раскрывшись ему навстречу, я почувствовала вкус выпитого им коньяка и тепло, разливающееся по венам. Его пальцы одним ловким движением скинули с меня плед и впились в бедра, отрывая меня от земли и пробуждая во мне дикие инстинкты. Не в силах больше сдерживать чувств, я со стоном обхватила его широкие плечи и дрожащим голосом прошептала: — Признайся, что хотел бы остаться…Скажи мне это… Зарычав от наслаждения, Дмитрий подсадил меня на трельяж и, сорвав с себя одежду, одним резким движением пронзил меня возбужденной плотью. Я вскрикнула от неожиданности и, изогнувшись в спине, с готовностью ответила на его ритмичные удары. Сливаясь в одно целое, мы пытались быть ближе друг к другу. Мои руки сами потянулись и обвили его шею. А потом я почувствовала, как по телу прошла судорога, и волна дрожи накрыла меня с головой. Закричав от наслаждения, я обхватила ногами мускулистые ягодицы Дмитрия и, как сквозь вату, услышала его хриплый стон: — Я бы хотел никогда о тебе не знать… Глава 21 Дмитрий Это был конец. Конец нас. Я взял её, как брал всех без исключения. После полученного удовлетворения всегда приходило чувство сытости, а иногда и полного пресыщения, после которого ты забывал имя очередной подстилки раз и навсегда. Я очень надеялся, что с Элиной будет также. Что после полученного удовольствия, наше наваждение пройдет, и мы сможем контролировать свои чувства по отношению друг к другу. Я знал, что сейчас ей больно. Что мои слова раздробили её сердце на куски, растоптали душу. Но другого выхода не видел. Мы должны были поставить на наших отношениях крест, и как бы больно мне не было самому, я взял на себя роль палача и сказал ей то, что окончательно убило все надежды на счастье вдвоём. Я бы хотел никогда о тебе не знать… Повторял про себя, стараясь убедить своё непослушное сердце в правоте высказанных слов. Но оно, как и прежде, не желало подчиняться доводам разума и жило своей собственной жизнью, продолжая отбивать Элинино имя зашкаливающим пульсом в висках.