Ее слова резали по живому. Я сам не знал, на что рассчитывал, врываясь в ее покои. Я до сих пор продолжал уговаривать себя в том, что хотел бы повернуть время вспять, чтобы девушка осталась рядом с отцом. Хотя глубоко внутри чувствовал, что меня разъедает ревность от одной только мысли, что он прикасается к ней также, как вчера прикасался я. Ее точенная фигурка принадлежала другому и это меня убивало. Делало слабым. Безвольным. Беспомощным. И как я не хотел терять контроль над эмоциями, рядом с Элиной у меня сносило крышу. Рядом с ней я чувствовал себя живым. Значимым. И мне впервые в жизни хотелось остановиться, чтобы вкусить то чувство невесомости, которое она дарила. Я хотел быть с ней. Хотел стать единственным эпицентром ее вселенной. И наконец-то избавится от давящего чувства вины раз и навсегда. Не помня себя от нахлынувших чувств, я подошел к ней ближе и, прижавшись к ее спине, вдохнул сладкий аромат вьющихся волос. Моя рука обвила девушку за талию и прижала ко мне плотнее. Элина не дернулась. Не оттолкнула. А я, пользуясь тем, что девушка позволяет к себе прикасаться, откинул непослушные пряди волос наперед и медленно, словно боясь нарушить повисшую в комнате тишину, поцеловал ее в шею, чуть ниже ушка. Элина выдохнула. Кончиками пальцев я чувствовал, как тело девушки расслабляется, обмякая в моих руках. — Я знаю, что должен тебя оттолкнуть. Что мы не можем быть вместе. Но в тоже время чувствую, как мы нужны друг другу. Как ты нужна мне … Аккуратно развернув девушку к себе, я стал покрывать поцелуями милое детское личико, которое было в разы красивее гламурных накрашенных лиц. По Элининым щекам потекли слёзы. Она молчала. Но её молчание значило больше, чем любые слова. — Прости меня, моя девочка, прости, — шептал я, еще раз убеждаясь, что Элина не такая, как все. И чувства к ней — другие. Доселе незнакомые. Чуждые. Но такие сильные. И всепоглощающие. Как сам океан, который накрывает тебя с головой. Прижимая девушку к себе, я не слышал ничего кроме ее дыхания на своей груди. Поэтому, когда за спиной раздался до боли знакомый голос, я дернулся, резко обернувшись назад. Глава 24 Дмитрий — Значит Рита была права… Элина, которая еще секунду назад прижималась ко мне всем телом, отпрянула от меня, и ошарашено посмотрела на дверь. Я и сам готов был провалиться сквозь землю. Уж кого-кого, а увидеть здесь ба я рассчитывал меньше всего. Её рассерженный взгляд был устремлен на меня. Она требовала объяснений. А я лихорадочно соображал, что сказать. — Ба, это не то… — начал я, но ба не дала мне закончить. — Нет! — ее правая ладонь поднялась резко вверх, приказывая мне замолчать, а потом медленно опустилась. — За свои шестьдесят семь лет я научилась доверять своим глазам. Только им. Так что не ври мне, внук. Не ври. — Слово «внук» больно резануло по сердцу. За двадцать пять лет ба ни разу не позволила себе сказать это слово в такой грубой раздраженной форме. А сегодня… Сегодня ее можно было понять. — Ты… Ты ведь всегда был для нас всем. Получал все, что захочешь. Когда захочешь. Паша выполнял все твои капризы… А что в итоге? Так ты благодаришь его за жизнь, о которой мечтают миллионы? Я до последнего отказывалась верить Ритиным словам, которая слезно убеждала меня в том, что ты ушел от нее к Элине, но ее боль была настолько искренней, что я вынуждена была прийти сюда, чтобы окончательно убедиться в том, что девушка ошибается, но нет. Рита была права. Теперь я это вижу. Вижу, как низко ты пал. Это самый настоящий нож в спину. Который никто из нас не заслужил… Ба говорила медленно и угрожающе тихо. От ее голоса по телу бегали мурашки, а в жилах стыла кровь. Она прожигала меня взглядом, полностью игнорируя Элину, которая все это время стояла чуть в стороне от меня, зажимая ладошкой рот. Ее испуганный взгляд бегал от меня к ба и обратно. Мой — стойко выдерживал бабулины обвинения, не смотря на то, что внутри все кипело и готово было взорваться. Я старался переварить всю полученную за последние пять минут информацию. Но мысли настолько быстро сменяли одна другую, что как я не пытайся собраться с ответом, ничего разумного в голову не приходило. Одно было ясно точно. Первого, кого я убью, когда все прояснится, будет Ритка. — А ты?.. Ты — глупая девчонка… — Ба перевела свое внимание на Элину, пригвоздив к ней свой испепеляющий взгляд. — Вот что называется, пригрели змею на шее. Как ты могла? Строила из себя святую невинность, а на деле оказалась распутницей. За спиной у собственного супруга закрутила роман с его сыном. Ба развела руками, а потом резко схватилась за грудь. Я мгновенно подбежал к ней, но она снова меня остановила. — Нет. Не тронь меня. Видеть вас двоих не желаю. — А потом снова посмотрела на девушку. — Слава Богу, вещи собраны. Надеюсь, теперь тебя здесь ничего не держит. Убирайся из нашего дома. Убирайся из жизни моих детей. Ба указала на дверь. После чего Элина посмотрела на меня. Я понимал, что должен что-то сделать, но вместо этого стоял и молчал, позволяя ба распоряжаться нашими жизнями. Не знаю, что девушка увидела в моих глазах, но в ее я увидел надежду, которая сменилась разочарованием и болью непролитых слез. Девушка, молча, схватила телефон и выбежала из спальни, ни разу не обернувшись. — Теперь твоя очередь собирать чемоданы. Думаю, ты засиделся дома и пора бы вспомнить про учёбу. Не забывай впереди ещё год. Хотя бы в этом не подведи отца. Хладнокровие ба заставило меня передернуть плечами. На её лице не дёрнулась ни одна морщинка. Развернувшись, она подошла к двери и через плечо кинула: — Надеюсь, расстояние поможет тебе осознать свои ошибки и раскаяться. На этих словах ба вышла из спальни, преднамеренно хлопнув дверью. Отчего по моей спине пробежался табун колючих мурашек. *** Элина Какая же я дура. Самая настоящая наивная дура. Обещала же сама себе, что больше никогда не подпущу. Буду держаться на расстоянии. Начну жизнь с нуля. Но снова не смогла остановить. Когда его руки обвили меня за талию, все сомнения полетели к черту, и я стала ждать продолжения, чувствуя себя в полной безопасности, которую могли подарить только руки любимого мужчины. Я слышала его учащенное дыхание. Его сердце билось с моим в унисон. Стоило ему коснуться губами шеи, как желание ощутить его поцелуи стало сильнее любых обид. Любых запретов. В это момент я была просто женщиной. Обычной влюбленной женщиной, нуждающейся в тепле его рук. И все потеряло значение. Больше не было ничего. Только он и я. И наше маленькое хрупкое счастье. Но вошедшая в комнату Марина Андреевна спустила нас с небес на землю. Ее слова, как хлыст, били по самым больным местам. И самым страшным было то, что они были правдой. Правдой, от которой последние отголоски надежды рушились в одночасье. Но даже не это стало последней каплей моей веры в нас. Ею стал взгляд. Взгляд до боли любимых синих глаз, который сказал о том, что это все. Бороться дальше смысла нет. Схватив с трельяжа телефон, я выскочила из комнаты, а потом и из дома. Не давая себе ни минуты для раздумий, прыгнула в машину и дала по газам. Единственное, о чем сожалела, что не сделала этого раньше. Надо было сразу уезжать. Потом бы вернулась за вещами. Когда все стихло. Вот только какие-то невиданные силы держали меня здесь до последнего. Размазывая по щекам слезы, я неслась вперед, не видя дороги. Стало неважным, куда ехать. Я просто ехала, задыхаясь от боли, которая, как серная кислота, разъедала меня изнутри, заставляя плакать в голос и кричать не своим голосом о том, что стало той самой точкой невозврата, после которой все изменилось. И я в том числе… — Я просто его полюбила… Просто его полюбила… *** Дмитрий Эти оглушительные гудки сводили с ума. Обезоруживали. Делали меня слабым. Беспомощным. Ни к чему не пригодным. Они избивали слух, терзали нервы, выводили из себя. Уничтожали. — Какого черта, она не берет трубку. Где ее, черт возьми, носит. После очередного «абонент не отвечает» мой телефон несколько раз ударился об руль автомобиля, а после полетел на заднее сидение. Разбил. Я его точно разбил. Насрать. Завтра куплю новый — не проблема. Зато сейчас я больше не услышу этих раздирающих все нутро гудков, после которых хочется разбиться самому. А это ведь так легко. Просто, не сбавляя ста восьмидесяти, можно схватить обочину и перевернуться, продолжая переворачиваться до тех пор, пока не врежешься в электрический столб, и твоя машина не превратится в груду металла, шанс выжить в которой, тут же приравняется к нулю. Это так легко свести счеты с жизнью, которая в очередной раз проверяет тебя на прочность, душит очередной порцией боли, убивает, заставляя сходить с ума от неизвестности, от безысходности, от твоей собственной никчемности. Ты — раб собственной жизни. Сейчас я это понял, как никогда раньше. И чтобы избавиться от ее пут, освободить себя и свою душу, остается только покончить с ней раз и навсегда. Но, черт возьми, не о таком конце я мечтал. Как и не о такой жизни… Я в очередной раз надавил на газ, в надежде заглушить в себе этот бессмысленный монолог. Пытаясь сосредоточиться на том, где ее искать. Куда ехать дальше. Я не мог позволить себе такую слабость — как смерть. Не сейчас. Сейчас я должен был разыскать ее и убедиться, что с ней все в порядке. Что она жива и невредима. Что она так же, как и я, не осмелилась, на этот последний шаг, после которого уже ничего не изменить. Не вернуть назад. После которого наступает тьма. Бесконечная темнота… За окнами моего автомобиля давно перестали мелькать огни города. Я выехал на трассу. Куда я направлялся? Сам не знал. Просто ехал. Просто жал на газ. Просто пытался разорвать реальность на куски. Превратив все это в страшный сон. Ночной кошмар. После которого, проснувшись в холодном поту, можно было б вздохнуть с облегчением, выпить стакан виски и продолжить свой неудачно прерванный сон. Я несся туда, куда несло меня мое сердце. Боль становилась все глубже, все разрушительней. Я не сводил глаз с дороги, даже тогда, когда в очередной раз встречные фары ослепляли меня, делая на доли секунд слепым. Я боялся пропустить ее. Боялся проехать мимо. Хотя где-то глубоко внутри понимал, что ее здесь нет. Но, не смотря на это, я уже не мог остановиться. Мой затуманенный от боли рассудок перестал мне подчиняться, зажил своей собственной жизнью. Угнетая тем, чего не хотело признавать мое сердце. Она могла оказаться не такой сильной, как ты думал о ней. Она могла попросту сломаться. И, может быть, в эту самую секунду она стоит над пропастью и не решается сделать этот чертов шаг. За грань. За черту, где уже не будет вас. Не будет тебя. А значит, не будет той боли, которую вы друг другу причиняете. Может именно сейчас, она отставила одну ногу вперед и, на мгновение, застыв в такой позе, все-таки задумалась над последствиями, и в ее душе поселился слабый огонек надежды на то, что все еще может быть хорошо, но холодный ветер, который бушует уже третий день подряд, не дал ей отступить. Подтолкнул. Не потрудившись дать крылья. Научить летать. Он просто в это самое мгновение мог разбить ее хрупкое тело о бездну. Распластать его. Утопить в собственной луже крови. Эти проклятые мысли сводили с ума. Мой больной рассудок уже не на шутку рисовал в моем воображении страшные картины, от которых хотелось волком выть, биться головой об руль, метаться из стороны в сторону. Я даже не заметил, как выехал на встречку. Несся, не видя перед собой дороги. Смотря в пустоту. Пока ослепительный свет фар, несущейся на меня фуры, и ее оглушительный рев наконец-то не вывели меня из ступора. Еще чуть-чуть и столкновения было б не избежать. Я что есть мочи вдавил ногу в педаль тормоза и крутанул руль так, что мою машину вынесло на обочину, и по счастливой случайности занесло в кювет. Считанные доли секунд. И фура промчалась мимо меня. Заставляя похолодеть от ужаса. Вспотеть. Зажмурить до боли глаза. И наконец-то полностью прийти в себя. — Черт… Я остался жив. Я это понял, когда почувствовал ноющую боль от врезающихся в кожу ладоней ногтей. Когда, наконец-то открыв глаза, я взглядом проводил удаляющуюся фуру, все еще петляющую по дороге. Когда на ватных ногах вышел из автомобиля и сполз по нему на холодную сырую землю, хватаясь за голову, которую пронзила резкая боль. Когда наконец-то понял всю бессмысленность своей сегодняшней езды. Чертов дурак. На что я надеялся, когда несся в неизвестность. Не так надо было ее искать. Не так. Я должен был уже давно обзвонить все больницы города. Рассказать обо всем отцу. И, в конце концов, на пару с ним поехать в ментовку и сообщить об исчезновении моей мачехи… М а ч е х и. Как же смешно и нелепо звучит это слово. Особенно в нашей с ней ситуации. Элина — моя мачеха. И в тоже время она — моя маленькая девочка… Которая с недавних пор стала моей одержимостью, моим наваждением, моей… Нет, я снова себя обманываю. Она никогда не была моей. Она стала украденным счастьем. Но таким сладким, таким грешным и запретным, что попробовав раз — я уже не в силах был остановиться. Мы переступили с ней черту дозволенного, и это сломало нас… Сломало ее… Я знал, что рано или поздно — так оно и будет. Но никогда не думал, что все закончится именно этим… Господи, нет. Нет. Нет. Она не могла ничего с собой сделать. Только не это. Я никогда себе этого не прощу. Пусть она живет. Пусть она дышит. Пусть снова улыбается. А я обещаю, что никогда больше ее не отпущу. Я сам расскажу обо всем отцу. Сознаюсь. И будь, что будет. Пусть ненавидит всем сердцем. Я готов к этой войне. Готов встать против всех, чтобы каждую секунду чувствовать, что она рядом. Живая и невредимая. Моя сладкая Элина. Мой маленький зеленоглазый ангел, затронувший такие струны души, о существовании которых я и не подозревал. Она смогла разбудить во мне любовь. И сейчас, возвращаясь к нашей первой встрече, я понимаю, что полюбил ее еще в ту самую секунду, когда по-детски испуганный взгляд метнулся от меня к осколкам разбитой кружки, вскружив мне голову своей искренней наивностью и бескрайней глубиной зеленых глаз. Уже тогда любовь решила все за нас. Вот только обстоятельства распорядились иначе. Глава 25 Дмитрий Возвращаясь домой, я все больше ненавидел себя за то, что позволил ба выгнать Элину из дома. Я должен был ее остановить. Или уйти вместе с девушкой. Но я поступил, как самый последний трус, позволив ба распоряжаться нашими судьбами. Я знал, что разговор с ней будет тяжелым. Но прежде чем к нему приступить, намеревался рассказать обо всем отцу, чтобы уже раз и навсегда расставить все точки над «и». И когда Элина все-таки найдется прижать ее к груди, чтобы сказать о том, как сильно виноват перед ней, как сильно ее… Люблю. Да, именно люблю. Именно это слово крутилось на языке, когда я думал о ней. О ее зеленых безднах. О тонком аромате густых волос. О том, как прекрасно ее лицо, когда она злится или улыбается. Я сожалел о каждом приступе злости, причинившем ей боль. О том, что так долго закрывал глаза на правду, предпочитая заменять слово «любовь» на «ненависть». И сейчас, когда наконец-то смог осознать свои ошибки, готов был предстать перед отцом, чтобы все ему рассказать.