Элис: Так себе. Сообщение прочитывается сразу, благодаря двум галочкам, которые поменяли цвет на яркий. Венди печатает: Венди: Подзатыльников дала? Элис усмехается. Даже через интернет она прочувствовала сарказм подруги. Или это не сарказм? Венди: Не сарказм. Значит не сарказм. Элис: Наоборот, она вне радости от себя. Как только Элис отправляет сообщение, она откидывает телефон на другую сторону кровати и переворачивается на спину, глубоко всматриваясь в потолок и попутно задумываясь о чём-то. Телефон издал звук, означающий об уведомлении. Девушка, всё также смотря в потолок с тем же умным видом, берёт телефон и вновь заходит в диалог с Венди. Венди: Ты ей прям так и сказала, что поступила в академию полиции? Элис переворачивается на живот, одновременно перечитывая несколько раз сообщение подруги, затем она втыкается лицом в подушку и мычит от злости. Злость давала о себе знать, что признание маме, обещанное подруге, она не выполнила, и сейчас она чувствовала себя крайне отчаянно. Элис: Я сказала ей, что поступила в Нью-Йорк, Про академию полиции вообще не упоминала. Сообщение вскоре было прочитано, и Венди начинала что-то печатать, а потом переставала, вновь печатала, стирала. Спустя некоторое время она вообще замолкла. Элис начала думать, что и подруга теперь отворачивается. Девушка руками стягивает лицо, снимая с себя разочарование собой, и вновь берётся за телефон. Ответа нет. Венди была в сети минуту назад. – Ну поздравляю тебя, Элис, ещё минус один, – шепчет под нос себе и окончательно откидывает телефон в сторону, а сама девушка набирается сил и встаёт с кровати, чтобы переодеться в пижаму. Она одевает на себя любимую пижаму: свободная белая футболка ниже бёдер и широкие брюки к низу в чёрно-красную клетку. Она её считала любимой, потому что ей казалось, что в другой одежде она не засыпает так быстро, как в этой пижаме. Далее она распускает небрежный пучок, который она и не старалась сделать идеальным. Всё равно весь день она пробыла дома. Когда длинные волосы холодного оттенка падают ниже талии, Элис ощущает исчезновение напряжение и моментальную свободу в области затылка, от чего она закрывает глаза и начинает массировать наболевшую зону, где был пучок. Девушка берёт щётку и расчёсывает ею волосы, каждую минуту собирая с неё несколько оторванных прядей. Вскоре она из этих прядей скатывает волосяной клубок. – Вот и второй Тимми, – усмехается она и выбрасывает его в корзину около рабочего стола. На глаза попадается совместная фотография с папой, сделанная за неделю до его гибели. Элис здесь одиннадцать лет. Девочка улыбается до ушей и при этом звонко смеясь, с большой любовью глядя на папу, который изображал дочери смешную рожицу. В голову Элис сразу отдаётся её детский смех, как колокольчики, и родной голос папы, который рассказывал шутку. Элис даже помнит дословно шутку: – Пап, расскажи шутку! Ну па-ап! – умоляла девочка, оттягивая в разные стороны ворот его футболки. – Шуток больше не осталось, – поджимает губы Джон и делает глазки, как у щеночка. – Ну блин, – расстраивается Элис и опускает голову вниз. Джон же молча смотрит на неё и о чём-то глубоко задумался. – О! Вспомнил! – он показывает указательный палец, тип жеста «Эврика!», и улыбается дочери во все зубы. – Расскажи, расскажи! – продолжает умолять Элис. – Как называют того, кто несёт утконоса? – Как?! – Утконосонос. Реакция Элис для Джона была ожидаемой: лицо девочки изображало недоумение, в том числе и её сведённые брови к переносице. Это была не шутка, а анекдот. Но она ждала именно шутку. Джон улыбается одним краем губ, затем начинается смеяться с каменной гримасы дочери. Элис присоединяется к папе и тоже заливается смехом. Яркая вспышка ослепила их глаза. Джон нахмурился брови от яркого света, а Элис зажмурились и начали тереть глаза. – Идеальный кадр. Обязательно в рамку, – Карен, хитро улыбаясь, любовалась сделанным изображением в фотоаппарате. Элис и Джон продолжили смеяться, Карен же к ним присоединилась. Воспоминание в мыслях Элис отдавалось где-то вдалеке совместным смехом, которое стало издавать эхом, а потом вовсе исчезло. Девушка проводит большим пальцем по фотографии отца и грустно улыбается, отдавшись воспоминаниям с ним. – Спокойной ночи, папочка. Она ставит на место рамку с фотографией и возвращается к кровати, вновь плюхаясь на неё всем своим телом. Еле укутавшись одеялом так, чтобы нигде не было отверстия, чтобы холод проникал под одеяло. Она только закрывает глаза, как слышит уведомление на телефоне. Элис с недовольным мычанием берёт телефон и включает его. Яркий экран даёт её глазам зажмуриться как в детстве. Уведомление было от Венди. Венди: Всё будет пучком, не волнуйся! Элис улыбается и понимает, что настроение вновь поднялось. Только она блокирует телефон, как сразу приходит следующее сообщение: Венди: Бабка гонит спать. Тебе бы тоже следовало послушать бабку. Спокойной ночи, вундеркинд. Девушка пытается сдержать смех с помощью одеяла, который вот-вот прорвётся наружу и разбудит всех соседей посреди ночи. Всё же Венди всегда находит время пошутить даже в не самое лучшее время, и именно за это Элис обожает её. С этой мыслью она углубляется в сон. Глава 29. За нас. Двадцать седьмое августа. Вечер почти предпоследнего дня лета. Ученики вдоволь наслаждаются беззаботными летними деньками: кто-то каждый день тусит с утра до вечера, проводя с друзьями последнее время летней свободы. Кто-то всё лето пролежал в кровати, целыми днями спал и залипал в телефоне от скуки. Ну, тут уже выбор каждого человека, как он будет проводить своё свободное лето. Кто-то семьёй ездил на море, кто-то путешествовал по нескольким точкам мира. А кто-то собирал вещи в чемодан, чтобы переехать в другой город, чтобы начать учёбу. Первый шаг к профессии. И к этому типу людей относилась как раз таки и относилась Элис. Девушка сидела на полу около большого шкафа с её вещами и выбирала из них нужные. Какие-то вещи на повседневку, другие на какое-нибудь мероприятие, другое на-просто-так. В итоге Элис уже сама запуталась что ей брать и с психом кидать вещи в стороны. Тогда она позвала уже на помощь маму. – Ма-ам! – протянула девушка. – Что, дочь? – прибегает Карен. Она обнаруживает дочь посередине вещей, которые были разбросаны вокруг Элис. А девушка всё боролась до последнего справиться самостоятельно с данной задачей, но всё тщетно. – Помоги мне с вещами, не могу отобрать, – её голос звучит грустными нотками, на что Карен усмехается и с улыбкой подсаживается рядом. Смешок прозвучал снисходительным, а больше с крепкой любовью. – Эх, вроде тебе уже восемнадцать, а всё равно для меня останешься малышкой, – Карен поочерёдно разворачивает футболку и рассматривает их, а потом аккуратно кладёт в разные стороны, которые Элис не поняла, что означает каждая кучка. – Не вроде, а уже, – поправляет Элис. – И всегда всему приходит время, – своим же словам вздыхает она. – Было бы тебе восемнадцать, ты бы уже сложила чемодан, – она кивком указывает на чемодан и с сарказмом усмехается над Элис, в тот момент, когда ей протягивает ей футболку. – На повседневку? – Сегодня – это мои последние минуты детства, так что дай почувствовать себя ребёнком в эти минуты. Завтра я уже стану самостоятельной и восемнадцатилетней, – девушка берёт футболку и рассматривает её, стоит ли брать с собой. – Пойдёт. – Пожалуй, я тоже буду наслаждаться этим днём, – оправдывается Карен, продолжая разворачивать одежду. Она по-матерински складывает футболку и кладёт её в чемодан, а затем утыкается глазами в чемодан. – Вот только ты позавчера родилась, а уже вчера отвели тебя в первый класс. Поверить не могу, что ты у меня уже такая взрослая девушка. Как же я тобой горжусь, моё солнышко, – с этими словами она заправляет прядку волос дочери за ушко и крепко целует её в висок, от чего та неловко улыбается. – Не хочу уезжать, правда, мам. Хочу остаться здесь, – голос начинает вздрагивать, а губа предательски дёргаться. Элис не могла понять, что именно сейчас её задело и почему именно сейчас, а не попозже? Она стала редко показывать свои слёзы матери, когда обе потеряли Джона. Она старалась показать маме, что она сможет пережить всё что угодно, даже грёбаный конец света, который обещают каждый год. Но в неподходящий момент её организм, похоже, стал жить отдельной жизнью и решил сам за Элис пустить слёзы. – Ты чего, солнышко? – Карен подползает ближе к Элис и обнимает её, прижимая дочь к груди сильнее, уткнувшись носом в макушку. – Ты же сможешь приезжать в Чикаго, когда будут выходные. – Я знаю, – шмыгает носом. – Но мне так не хочется уезжать. Здесь все мои друзья, Венди, ты и Тимми. Я, в общем, здесь родилась, – она прижимается щекой к руке Карен и смахивает слёзы с щек. – В первое время да, тяжело. Все люди через это проходят, и я проходила через это. Я прекрасно понимаю тебя, что ты на данный момент чувствуешь, но это надо пережить. Чем дальше – тем интереснее и разнообразнее становится жизнь, не так ли? – Элис одобрительно кивает на вопрос, а Карен тем временем улыбается своим таким же тяжёлым моментам, когда ей тоже надо было переезжать в другой город, чтобы начать учиться. – Я знаю, ты справишься. Ты у меня большая молодец, слышишь? Ну всё, не переживай, я всегда рядом. – Меня пугает то, что будет дальше… – У нас всё получится. У тебя всё получится, Элис, – Карен нежно вытирает слёзы с её щек большим пальцем руки и мило улыбается. – Не знаю… – Ты только посмотри – ты поступила в Нью-Йоркский университет, это же невозможно! Ты только подумай – не все могут туда попасть, но ты смогла, – уверяет её Карен, гладя длинные волосы дочери как в детстве. Каждое слово об упоминании о поступлении в Нью-Йоркский университет заставляло колоть сердце и одновременно наносить на него свежие раны. «Ты только подумай – не все могут туда попасть, но ты смогла» – она чувствовала в каждом слове унижение, потеря уважения у себе. Элис стало невыносимо больно внутри. Она зажмурила глаза до белых пятен и всей силой сдавила челюсть так, будто она её сейчас сломает. Также она прикусила зубами нижнюю губы почти в кровь. Теперь это стало для неё странной привычкой, но и в то же время полезной привычкой. Когда ей хочется ещё подольше поплакать, она причиняет себе боль таким образом, чтобы не выставить себя тряпкой. С другой стороны, сдерживать слёзы – вредно для организма. А Элис предпочла бы заменить про вредность на слабость. Слёзы – это не её конёк. Она всегда предпочитает показывает только свою сильную сторону и никогда не рассказывать кому-то о своих слабостях, ведь позже этим могут воспользоваться в качестве выгоды. – Полегчало? – мягкий тон женщины вывел её из мыслей. – Полегчало, – она отстраняется от Карен, не показывая своего красного зарёванного лица. Она не хочет, чтобы мама видела её такой. – Пойду умоюсь, – и встаёт с пола, перешагивая через разбросанную по всей комнате одежду. Элис заходит в ванную и закрывает за собой дверь, упирается руками в раковину и опускает голову вниз. В глазах потемнело от резкого давления, но для неё это уже считалось нормой, да и для всех учеников старшей школы. Она поднимает голову и упирается лбом в зеркало. Об отражении можно сказать только одно – измученная девушка жизнью. Глаза стали отдавать горечью и красными от слёз, а вдобавок, окончательно пустыми, а лицо покраснело в этой же области глаз, но покраснение стало спадать. Элис поджимает губы и стягивает лицо руками вниз, снимая с себя томление и надеясь, что оно больше не проявится. Но на что она надеется, если буквально через неделю настанет первый учебный день в академии, и тем более, учиться она будет по другой профессии, когда всю старшую школу посвящала совершенно иным предметам? Томление. Девушка включает кран, делает руки лодочкой под струю, в которую набирается прохладная вода, и умывает ею лицо. Слёзы продолжали течь, но они уже смешались воедино с водой, и теперь уже можно было и не думать, где именно эти слёзы грусти. Пусть они смываются также, как и эта вода по канализационной трубе. Прохладная вода стала приводить девушку в себя. Когда лицо стало более здоровым, а глаза менее опухшими, Элис возвращается обратно к себе в комнату, которую Карен уже успела прибрать, а именно разложить вещи по местам. Женщина сидела на полу и пыталась застегнуть переполненный вещами чемодан. – Помоги, – кряхтит Карен и встаёт коленями на чемодан, а Элис подбегает и не с первой попытки застёгивает его. – Фу-ух, ну всё. – Ага, спасибо, мам, – до сих пор шмыгает носом Элис и трёт глаза.