– Осталось чуть-чуть, держись. – Я влетаю в женский туалет, надеясь, что там никого нет – к счастью, в такой поздний час тот пустует, – и успеваю донести Роу до унитаза в большой кабинке для инвалидов как раз вовремя: ее выворачивает всем выпитым за вечер. – О-о-о, боже, это… ужасно. – Роу ложится щекой на ободок унитаза. – Знаю. Твой очередной «первый раз»… Наверное, стоило предупредить тебя. За первой попойкой обычно следует первый послепопоечный блевантин, – смеюсь я и заглядываю под дверь кабинки убедиться, что в туалете по-прежнему никого нет. – Подожди, принесу тебе влажных полотенец. И может, не надо ложиться лицом на это… Что-то я сомневаюсь в чистоте унитаза. – Угу… но мне на это как-то положить, – каламбурит Роу. Я открываю держатель бумажных полотенец, хватаю целую кучу и захлопываю дверцу. Подставляю полотенца под холодную воду и отношу их, насквозь промокшие, Роу, которая сползла на пол и улеглась на кафеле. – Такое после первого раза повторить не захочется, – еле ворочая языком, говорит она. – Я тоже так говорил. А потом повторил, – признаюсь я, поднимая Роу на свои колени и убирая с ее лица волосы. Она в легкой испарине, и, судя по крошечным мурашкам на руках и шее, ее познабливает. – Дай взглянуть на тебя. Роу поворачивается ко мне не разлепляя век. Она вот-вот отключится и, как бы ужасно это ни звучало, прекрасна даже сейчас. Я провожу влажными полотенцами по ее лбу, щекам и шее, пытаясь охладить разгоряченную кожу лица и облегчить состояние. – Ну вот. Чуть получше? Роу стонет и слабо кривит губы. – Тебе нужно еще раз… того? – киваю на унитаз. Роу ненадолго приоткрывает один глаз, чтобы посмотреть, куда я указываю, потом закрывает его, мотает головой и вытирает рот ладонями. – Хорошо. Тогда идем, уложу тебя в кроватку. У Роу чертовски сексуальные длинные ноги, но, таща ее на себе пьяненькую, я не раз пожалел о том, что она не пониже ростом. Отодрать ее от пола непросто, особенно учитывая то, что она мне в этом не помогает. Вот вообще. Я чуть не долбанул ее головой о дверь женской душевой. Из лифта выходит тихая студентка с кудряшками и, увидев нас, краснеет. – Она немножко перебрала, – шепчу я, и та с улыбкой спешит в свою комнату. У меня не сразу получается вытащить ключи из кармана и отпереть дверь, но наконец я захожу в комнату и усаживаю Роу на краю постели. Разуваю и стягиваю с ее ног бейсбольные гольфы. – Дать мою футболку? – спрашиваю, расстегивая ее бейсбольную куртку. Так вот какой лифчик дразнил меня весь вечер. Проклятье. Эта ночь могла пройти совсем по-другому. – Можно мне зеленую? – просит Роу. Пройдя к шкафу, перебираю вешалки с одеждой. – Ты имеешь в виду серую? У меня нет зеленой. Я нахожу футболку с длинными рукавами, в которой обычно спит Роу, выключаю свет в шкафу и закрываю дверь. – Нет, зеленую бостонскую… с логотипом «Рэд Сокс»[30], – отвечает Роу. Стягивает с рук лямки лифчика и с громким вздохом распластывается на постели, сминая покрывала. – У тебя глюки, что ли? Давай-ка свои руки, я принес твою любимую серую футболку. Приподняв Роу, надеваю на нее свою футболку. Затем стягиваю с нее штаны и бросаю на пол. Она отползает в изголовье кровати, заграбастав себе все одеяло и сжав его в руках комом, в который утыкается лицом. Мне видна лишь ее макушка со спутанными волосами. Щелкнув по выключателю, снимаю джинсы и футболку и ложусь у стены, стараясь не потревожить Роу. Она несколько раз стонет – ее все еще мутит, – и я начинаю успокаивающе гладить ее по волосам, унимая дурноту. – Надеюсь, ты найдешь ее, Джоши. У меня перехватывает дыхание. Я замираю, и моя ладонь зависает в дюйме от головы Роу, в почти-касании. – Найду что? – В горле стоит ком, не дающий дышать. – Бостонскую футболку. Мою любимую. Надеюсь, ты найдешь ее. – После этих слов дыхание Роу становится глубоким и тяжелым, она тихо похрапывает. Джоши. Не Джош, не «я имела в виду футболку Джоша» или «прости, я думала о Джоше», а «Джоши». Ласковое прозвище, полное… черт, полное хрен знает чего… но столько всего передающее. Долбаное имя! Имя, которое я даже не могу ненавидеть, поскольку Джош умер. А Роу об этом не знает. И «Джоши» в ее подсознании жив и здоров. Весь следующий час я смотрю на нее, наблюдая за малейшим движением во сне и вздрагивая от любого трепета ее ресниц. Боюсь, что она проснется и скажет, что ей нужно вернуться к нему, или найти его, или поговорить с ним, или увидеть его. Но это невозможно. Не потому, что она отпустила его, а потому, что его больше нет. И нравится мне это или нет, я соперничаю за любимую девушку… с призраком. 27. Роу – Ну давай же, еще одна маленькая вечеринка… до того как ты уедешь с моим парнем и со своим. Кэсс периодически указывает на то, что День благодарения мы едем праздновать без нее, со дня вечеринки в честь Хеллоуина, но Тай пропускает ее слова мимо ушей. – Почему ты просто прямо не скажешь ему, что хочешь поехать с нами? Уверена, он сам этого очень хочет. – Я достаю легинсы и мешковатую кенгурушку, чтобы переодеться – мне в этом удобно готовиться к экзаменам. Кэсс, видя это, надувает губы: в сегодняшней битве за вытягивание меня на вечеринку она проиграла. – Потому что… – Подруга с кислой миной плюхается на мою постель, громко выдохнув сквозь вытянутые трубочкой губы. – Потому что боишься, что твои чувства к нему сильнее, чем его – к тебе? – Когда это я стала настолько храброй, чтобы задавать другим такие вопросы? Забавно, наверное, слышать подобное из уст девушки, едва очнувшейся от двухлетней социальной спячки. Кэсс пристально смотрит на меня, ничего не говоря, но в ее глазах мелькает грусть. Отвернувшись, она начинает ковырять уголок моей пробковой доски. – Нет. Да. Не знаю. – Подруга подтягивает колени к груди. – Иди ко мне, займемся пилатесом. Я ложусь рядом с ней и так же, как она, громко выдыхаю сквозь вытянутые губы. – Это ни разу не похоже на пилатес, – замечаю, повторяя движения Кэсс: слегка раскачиваюсь, прижав колени к груди. – Знаю. Но мне нравится делать вид, будто я упражняюсь. Как-то приятнее страдательные барахтанья называть… пилатесом. – Она утыкается лицом в колени, скрывая выступившие на глазах слезы. – Согласна. – Я притягиваю колени к подбородку и, повернувшись, смотрю на Кэсс с теплой улыбкой. – Скажи ему, что хочешь поехать. Она отрицательно качает головой. И я не виню ее. Я тоже боялась. И все еще боюсь. Мы медленно покачиваемся, ведя глазами молчаливый разговор. Я словно пытаюсь вытянуть из сердца подруги печаль и излечить его. Мне кажется, Кэсс не откажется лежать так со мной в нашем маленьком безопасном коконе весь вечер, но тихий стук в дверь выводит нас из транса. Кэсс вскакивает с кровати и идет к зеркалу, чтобы продолжить выпрямлять волосы. – Привет, учебные подружки, – говорит Нейт, входя с тяжелым рюкзаком, который, видимо, забил всеми своими учебниками. – Можно, я порушу ваши грандиозные планы на вечер? Усмешка на моем лице говорит сама за себя. – Вот ведь! Вы двое – милашки, но мешаете мне депрессовать! Я иду на вечеринку Пейдж. Буду поздно. – Кэсс рассовывает по задним карманам джинсов кошелек, ключи и мобильный. – Тай надел… интересную футболку, – заявляет вдруг Нейт, прикусывая изнутри щеку и красноречиво ухмыляясь мне. Мы снова шантажируем Тая. Заказали для него футболку с надписью: «Пора в постельку, и я хочу своего лапусечку-пусечку малюточку-мишуточку Куки. Уа!» В сообщении, отосланном Таю несколько дней назад, я написала, что в почтовом ящике он найдет футболку для следующей вечеринки. – Зашибись! Хорошенько подумайте, чем задобрить меня, а то, знаете ли, разборки происходят между вами тремя, а страдаю я: ведь это я иду на вечеринку с парнем в стыдобищной футболке, – замечает Кэсс, и нас с Нейтом, похоже, одновременно озаряет одинаковая мысль. Подруге она приходит в голову секунды две спустя: – О-о-о нет! Вы меня в это не втянете! Выкиньте из головы свои суперкреативные идеи! – Да ладно тебе, Кэсс… – начинает Нейт. – Ну как ты можешь не хотеть футболку с надписью вроде: «Мой парень без плюшевого мишки никуда…» – Или: «Мой парень носит балетную пачку», – вношу я свою лепту и срываюсь на хохот. Кэсс стоит у двери, скрестив руки на груди и глядя на то, как мы с Нейтом помираем со смеху. – Закончили? – Ее губы недовольно кривятся, на лице – раздражение. Это смешит еще больше. Кэсс закатывает глаза и вскидывает руку: – Пока, детки! Лишь спустя четверть часа мы с Нейтом успокаиваемся настолько, чтобы открыть учебники и погрузиться в учебу. Через неделю после праздников у нас обоих экзамены, а мне еще надо сдать проект по истории искусств. Я хочу пораньше его закончить, чтобы проводить время с Нейтом, не оглядываясь на несделанную домашку. Сначала я немного волновалась из-за поездки на День благодарения к родителям Нейта. Переживала, что навязываюсь и что мне будет не хватать традиционного празднования со своими родителями. Но с приближением каникул внутри все больше росло радостное предвкушение. От этого – и, конечно же, близости Нейта – мне сегодня просто невероятно сложно сосредоточиться на учебе. Каким-то образом умудряюсь прочитать две главы, а главное – по большей части запомнить прочитанное. Мы с Нейтом сидим напротив друг друга, вытянув ноги. Время от времени он тычется в меня пальцами ног. – Держи свои вонючки при себе, – отталкиваю я его стопу. Естественно, Нейт тут же нагло забрасывает ногу на мои колени и сует мне под нос. – О, прости. Я… на твоей территории? – поддразнивает меня он. Я кладу на щиколотку Нейта толстенную книгу и раскрываю ее, придавливая к коленям его ногу. Он тихо смеется, закрывает свой учебник и откидывается, опершись на локоть и положив подбородок на ладонь. Несколько минут ощущаю на себе его пристальный взгляд, отчего совершенно не могу сосредоточиться на тексте в учебнике. Я закрываю его и поворачиваюсь на бок, подложив книгу под щеку как подушку. Так мы и лежим – молча изучая друг друга, ожидая, когда заговорит другой. – Ты до сих пор много думаешь о нем? Вопрос Нейта меня не удивляет, но сердцебиение учащается и внутри все на секунду сжимается. Нейт грызет колпачок от ручки, в его глазах доброта и внимательность. Его вопрос не вызван ревностью. Когда мы шутим о Такере, у него совсем другое лицо. Нет, его вопрос вызван искренним интересом, желанием узнать меня лучше, понять, что у меня на душе и какие мысли бродят в моей голове. – Да, – признаюсь я, и черты его лица омрачает печаль. – Но меньше, чем раньше. И все меньше… с каждым днем.