28. Роу Яичные роллы на День благодарения – это потрясно. Правда. Потрясно. Обычно из-за картофельного пюре в этот день я чувствую в животе неприятную тяжесть. Но сегодня вместо него яичные роллы. Лазанья тоже была хороша, но роллы покорили мое сердце. Я даже готова выйти за них замуж. После раннего ужина Нейт показал мне окрестности – провез по местам, где вырос: мимо бейсбольного поля Малой лиги, средней школы, старшей школы и дома его бывшей девушки. Он даже показал мне дерево, на стволе которого вырезал надпись: «НЕЙТ ЛЮБИТ СТЕЙСИ». Всего пару недель спустя он перечеркал ее карманным ножом. Стейси, как оказалось, не любила Нейта. Ему было двенадцать, и он был уязвлен. После экскурсии по окрестностям Нейт дал мне урок вождения. Я вела не то чтобы ужасно, но и не то чтобы хорошо. Ехала на маленькой скорости – до лимита еще оставалось добрых пятнадцать миль в час – и держалась в стороне от главных дорог. Такими темпами я сяду за руль своей машины годам к тридцати пяти. Остаток вечера мы смотрели старые рождественские фильмы, такие как «Белое Рождество» и «Эта прекрасная жизнь». Я радовалась, как ребенок, когда начался «Один дома» и Нейт признался, что не видел этого фильма. Я заставила посмотреть его со мной. На некоторых сценах он смеялся. Почти в полночь мы остаемся в гостиной одни. Нейт приносит дрова из поленницы в углу и разжигает камин. Он садится на пол напротив камина, прислонившись к краю дивана, а я устраиваюсь у него между ног. Тепло от огня идет прямо на нас. – Спасибо, – шепчу я, обвив руками обнимающие меня руки Нейта, и, опустив голову, целую его кожу. – За что? – тоже шепотом спрашивает он. – За то, что подарил мне… сегодняшний день, за эту поездку, за… время, проведенное с тобой. Никаким Багамам не сравниться с таким празднованием Дня благодарения. Я даже позабыла о продаже моего дома. – Вот честно, за сегодняшний день я ни разу не вспомнила об этом и сейчас не чувствую той боли, которую испытала, услышав новость от родителей. – Я рад, что ты здесь, – отвечает Нейт, стискивая меня в объятиях, и ложится щекой на мою макушку. Какое-то время мы оба молча смотрим на разведенный в камине огонь. – А знаешь что? – Что? – Губы Нейта ласково скользят по моей щеке, и я чуть не забываю о том, что хотела сказать. – По возвращении я встречусь со своим куратором, чтобы выбрать специальность. – Будущее теперь вызывает радостное волнение и предвкушение. – Астрофизику? – Нейт за подбородок поворачивает мое лицо к себе, чтобы я видела его серьезную физиономию. Через секунду на ней появляется насмешливая улыбка, и Нейт подмигивает мне. – Да! Я жажду заняться разработкой ракет, несмотря на все свое отвращение к математике. И естественным наукам. И боязнь затеряться в космосе, – отзываюсь я. Нейт смеется, но его смех быстро обрывается. – Боязнь… затеряться… в космосе? – недоумевает он. – Ага. Не могу смотреть такие фильмы. Ну, как «Аполлон-13». Мне ужасно страшно. Нейт смеется. – Странная фобия, – сияет он улыбкой, демонстрируя свои чудесные ямочки. – Ты в курсе, что «Аполлон-13» снят по реальным событиям? – Да, но мне нравится думать, что это просто кино. Серьезно, меня такое до дрожи пугает. – Прижавшись к Нейту, наслаждаюсь гулко отдающимся в его груди смехом. – Тогда кем ты хочешь стать? – спрашивает он. – Смотрительницей в музее. Хочу стать одной из этих искусствоведческих зануд, – отвечаю я с воодушевленной улыбкой. Нейт долгие секунды молчит. Почему? Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть ему в лицо, и он тут же сверкает улыбкой. – Как тебе эта мысль? – Мне правда очень важно его одобрение. – Прости, она навела меня на забавные шуточки об истории искусств. – Он выглядит довольным собой, и я киваю, побуждая его продолжить. – Ладно. К примеру: «Как спровадить стоящего на пороге твоего дома искусствоведа?» – Не знаю. Как? – Заплатить ему за пиццу, – говорит Нейт и хохочет. – Очень смешно, Нейт. Очень. – Подожди, я знаю еще одну шутку. Не могу решить, какая лучше, – веселится он, и я вздыхаю, уткнувшись в него. – «Какие первые итальянские слова выучивает искусствовед?» – Какие? – снова вздыхаю я. – Венти Капучино, – смеется Нейт, и я закатываю глаза. – Поняла? Потому что будешь работать в «Старбаксе»… – Поняла я, спасибо. – Дурацкие шутки. – Да ладно тебе, Тридцать-Три. Я же шучу. На самом деле, мне кажется, тебе это идеально подходит. Похоже, ты действительно любишь искусство. И, знаешь, моя мама стопудово тебе поможет. Я некоторое время молча смотрю на него, прежде чем заговорить. – Люблю, когда ты зовешь меня Тридцать-Три. Ты завоевал мое сердце уже тогда, когда назвал меня так в первый раз, – признаюсь я. – Хорошо. Потому что именно тогда я пожелал заполучить твое сердце. А я люблю получать желаемое. Нейт накрывает мои губы долгим поцелуем, который прерывает звон стоящих на камине старинных дедушкиных часов. Те отбивают полночь. Огонь потихоньку гаснет, но я не хочу уходить от камина. Язычки пламени гипнотизируют меня. Спустя несколько минут в тишине мне в голову приходит идея – нет, это, скорее, порыв души, – и я встаю, высвободившись из рук Нейта. Он тоже начинает подниматься, решив, что я иду спать, но я предупреждающе поднимаю палец, и он садится обратно. – Сейчас вернусь, – бросаю я и бегу за своей сумочкой. Я быстро нахожу в ней фотографии Джоша – сунула их туда, собираясь в поездку. Хотела поговорить о них с Нейтом, а теперь хочу избавиться от них, поскольку устала цепляться за прошлое. Меня подстегнули к этому прекрасные минуты, проведенные с Нейтом у камина, и я готова все… отпустить. Когда я возвращаюсь, Нейт сидит, упершись локтями в согнутые колени. При моем приближении он откидывается назад, приглашая меня в свои объятия. – Решетка открывается? – спрашиваю я, потянув за металлическую сетку, закрывающую переднюю часть камина. – Конечно. Мне еще поленьев подкинуть? Нейт встает на четвереньки, приоткрывает решетку и тянется за поленом, но я останавливаю его: – Нет. Вообще-то… я хочу бросить туда кое-что другое. – Я показываю ему фотографии, которые держу веером, точно карты. Нейт садится. – Твои с Джошем снимки? Киваю в подтверждение. Он забирает их из моих рук и неспешно просматривает, разглядывая каждую долгие секунды, и не по разу. Затем складывает их ровной стопочкой, но мне не отдает. – Не знаю, Роу. Мне кажется, ты должна их оставить. – Мне они больше не нужны, – отвечаю я, и меня саму поражает уверенность в моем голосе. Я тянусь за снимками, но Нейт уклоняется, прижимая фотографии к груди, а потом вообще прячет за спину. – Нейт, я знаю, что делаю. Пожалуйста. – Роу, я… – Он убирает руку из-за спины и, глядя на незакрытые ладонью углы фотографий, мотает головой. Потом вновь смотрит на меня, и в его глазах явственно читается грусть. – Нейт, не думай, что я делаю это, потому что ты меня вынуждаешь. Это не так. Я пытаюсь сделать это… месяцы. Годы! Дело не в тебе. А во мне. Правда. Я опять тянусь за фотографиями, но Нейт лишь крепче сжимает их. Его взгляд мечется от моего лица к снимкам в ладони. Наконец он встает, сует фотографии в задний карман и поднимает меня за руку. – Завтра, – говорит он, мягко приподнимая пальцами мой подбородок. Другой рукой он убирает за ухо упавшую мне на лицо прядь волос. Коротко касается моих губ своими и обнимает лицо ладонями. – Если ты не передумаешь бросать их в огонь, я сам разведу его для тебя. Только ради этого. Но прошу тебя… подожди до завтра. Чтобы точно быть уверенной в том, что ты этого хочешь. Мои глаза закрыты, наши губы почти соприкасаются, но я чувствую: это важно для него, поэтому медленно киваю. Нейт расслабляется и вздыхает. Может, он прав. Может, мне действительно надо быть твердо уверенной в том, что я делаю. Но я вряд ли передумаю. Приятно быть настолько уверенной, и этого вполне достаточно на сегодня. Нейт Я больше не выдержу. Не важно, как все обернется, – Роу в любом случае возненавидит меня. Не потому, что я в чем-то виноват. Она возненавидит меня за ложь. Однако, как мне кажется, однажды сможет меня простить. Ненависть Роу не будет безмерной и беспредельной, я этого не заслужил. Но ей необходимо будет выместить свою злость на ком-то, так как ее сердце окажется разбито. И то, что я не говорю ей правды, медлю с этим, лишь оттягивает неизбежное. Я веду себя эгоистично, не желая вызвать ненависть Роу. Я слишком сильно ее люблю. Но если ей необходимо возненавидеть меня, чтобы жить дальше, то так тому и быть. Она бормочет во сне. Когда ее губы движутся, я не отвожу от них глаз, словно боясь прослушать открываемые мне тайны вселенной. Сегодня они будто пытаются мне что-то сказать, умоляют меня взять себя в руки и вести себя по-мужски. Я проснулся несколько часов назад и с тех пор сижу в кресле у окна, терзая себя красотой Роу. Я сосчитал все веснушки на ее руках, запечатлел в памяти ее ресницы и идеальные тени от них на ее порозовевших щеках. Я долго не сводил взгляда с ее губ, ловя каждый сделанный ими вдох. Сегодня я уже не усну. Не смогу, потому что, как только Роу проснется, я расскажу ей правду и больше не смогу любоваться ею так. Я задерживаю дыхание каждый раз, когда она тянет на себя одеяло или ложится на другой бок. И в конце концов случается то, чего я так страшусь: Роу вытягивает руку и, не нащупав меня, просыпается. Ее ресницы трепещут, и веки приоткрываются. Перестав дышать, я мысленно молю их снова закрыться. Увы. Через считаные минуты все будет кончено. – Эй, – шепчет Роу и не сдерживает зевка. – С тобой все хорошо? – Угу, – отвечаю, не в силах раздвинуть губы в улыбке. Мне грустно. Безумно грустно, и я не в силах притворяться. – Неправда… я это вижу. Что случилось? – У нее такой невозможно милый голос. И она так мило трет глаза, прогоняя сонливость.