Голос не слушается меня, поэтому я просто смотрю на нее, вызывая еще большую подозрительность. – Нейт? Ты заболел? – Нет, детка. Не заболел. – Грудь теснит, сердце ноет и кровоточит. Мне так больно внутри. – Я в порядке. Все хорошо. – Я бы попытался убедить себя оставить задуманное, повременить, но отсрочка ничего не изменит. И утром меня будет ждать все то же самое. Я понимаю родителей Роу и знаю, что у ее отца благие намерения, но я ненавижу их за то, что они поставили меня в такое положение. – Скажи мне, в чем дело, – уже громче просит Роу. От тревоги с нее полностью слетел сон. – Ты пугаешь меня. Она садится, и одеяло ложится вокруг нее. Единственный источник света в комнате – сияние луны из-за облаков. – Я люблю тебя. – Мне нужно сказать это сейчас, нужно, чтобы это было первое, что услышит Роу. – Я тоже тебя люблю, – быстро отвечает она, встревожившись уже не на шутку. – Роу, я знаю кое-что. То… что… Боже, лучше бы я этого не знал. И меня просили тебе этого не говорить. Но я должен сказать тебе правду. Будь я на твоем месте, я бы хотел, чтобы ты мне это сказала, и ты бы так и сделала. – Я хожу вокруг да около и, по мнению Роу, наверняка несу какую-то околесицу, но вижу, что она пытается найти в сказанном смысл и на ее глазах уже выступили слезы. – Скажи, – выдыхает она. – Перед отъездом твоих родителей ко мне подошел твой отец. Прямо перед началом игры, до твоего с мамой прихода. Он… кое-что мне сказал, и, Роу… это убивает меня. Ненавижу то, что я это знаю. И ненавижу то, что солгал тебе. – Скажи! – Теперь она плачет, одной рукой прижимая к себе одеяло, а другой прикрывая рот. Ее трясет. – Скажи это, наконец. Скажи! – Ты возненавидишь меня. – Наши взгляды встречаются. Да, она возненавидит меня. Пора. Назад пути нет. – Джош умер, Роу. Несколько недель назад. Ее глаза расширяются, по щекам катятся слезы, но все тело застыло, заледенев. Я подаюсь на кресле вперед, к кровати, но Роу тут же реагирует на мое движение, резко отодвинувшись. – Нет! Не надо! – кричит она и рвет мое сердце в клочья. – Как? Из-за чего? – Не знаю, Роу. Твой отец… не хотел, чтобы ты узнала об этом хотя бы до конца семестра. Он боялся, что это помешает тебе двигаться вперед. Мне он сказал об этом, потому что хотел, чтобы я был рядом, когда ты узнаешь правду. Но я не могу знать это и не говорить тебе. Ты заслуживаешь знать правду… – Ты не должен был, – обрывает меня Роу. – Не должен был молчать! – Она больше не смотрит на меня, взгляд ее расширенных глаз направлен в никуда. Роу мыслями уже не здесь. Она притянула колени к груди и обняла себя руками. – Роу… – Я не знаю, что сказать, поэтому просто сижу и жду, когда ее ненависть ко мне начнет расти и крепнуть. – Незнание дарило спокойствие. – В тихом голосе Роу слышна злость. Следующие слова она произносит спустя несколько минут: – Дом они действительно продают? – Да, это правда. А вот поездка… – Я не успеваю себя остановить, слова вырываются, и я тотчас жалею о них. Не стоило этого говорить. Но поздно. Роу впивается в меня глазами. – Нет никакой поездки. За последние секунды на ее лице промелькнуло множество эмоций, но сейчас главенствует ярость. Я беспомощно киваю, и Роу вскакивает с постели. Она кидает свои вещи в чемодан, даже не переодевшись, в пижаме. – Роу, ты не можешь вернуться, – тянусь я к ее руке, но она вырывается. – Попробуй меня остановить. Роу в бешенстве, и я знаю, что сорвется она на мне. Готовясь к этому, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. – Я поеду с тобой. – Я не хочу ехать с тобой, – отрезает она, стуча пальцами по кнопкам мобильного. – Роу, тебе нужно все обдумать. Остановись. Подожди до утра. Потом мы позвоним твоим родителям и решим, как быть. – Ха! Тебе не кажется, что вы трое уже слишком много за меня порешали? Здравствуйте, мне нужно такси. – Она вдруг щелкает мне пальцами и отодвигает от уха телефон: – Адрес. – Не делай этого, – умоляю я шепотом. Снова тянусь к ее руке, но Роу как ледышка. Все равно что статуя. Она смотрит на мои пальцы на своем запястье, и в ее взгляде пустота… Роу не со мной. – Адрес, – повторяет она зло и нетерпеливо, сузив глаза. Меня убивает ее взгляд, но я выдержу, ведь понимаю: когда ярость схлынет, Роу будет раздавлена. Я предпочту, чтобы она злилась на меня. – Норт-Медоу-драйв, 7471, – сдаюсь я, и Роу повторяет адрес оператору на другом конце трубки. Откинувшись назад и прислонившись затылком к окну, наблюдаю за тем, как Роу собирается, чтобы покинуть дом моих родителей, покинуть меня. Я беспомощен. Мог бы скрутить ее, так как я сильнее. Мог бы удержать ее физически. Но что потом? Это… должно произойти. Я лишь надеюсь на то, что, когда Роу соберет осколки своего разбитого сердца, я все еще буду нужен ей. Она везет дорожную сумку по коридору, выходит на крыльцо и кутается на холоде в куртку. Я остаюсь в нескольких футах позади, в прихожей. Я бы отдал все на свете за возможность сократить расстояние между нами, обнять ее и дать выплакаться на моей груди. Но сейчас ей нужен не я. А тот, кто ей действительно нужен, к сожалению, ушел навсегда. 29. Роу Кипя от злости, я переношу полет намного легче. Может, помогло и то, что я не выспалась и что самолет вылетел в шесть утра. Как бы то ни было, пять часов от Батон-Руж до Финикса прошли практически незаметно. Пришлось лететь авиакомпанией «Американ Эйрлайнс», и билет стоил отнюдь не дешево. Плевать. Пусть родители расплачиваются за содеянное. Я была готова ворваться в дом и наброситься на родителей с обвинениями. Остервенело вставляла ключ в замок, не скрывая обуревающих меня чувств. Но дома меня никто не встретил. Я начала обходить его, и весь мой пыл сошел на нет. Вместо мебели кругом коробки. Стены опустели: на них светлыми, непыльными пятнами выделяются места, где раньше висели семейные фотографии. Изменились даже мелочи – к примеру, шнур от лампы, стоявшей раньше за диваном, больше не тянется, приклеенный к полу, до противоположной стены. Больше ничего – ничего – нет. Я поднимаюсь на второй этаж, чтобы помучить себя подольше. Так я не даю себе зациклиться на других вещах, которые намного болезненнее. Лучше я буду злиться на это. Моя комната представляет собой стопку коробок, аккуратно сложенных друг на друга в центре и подписанных: «Комната 2». Родительская спальня отличается от моей лишь потрепанным надувным матрасом и помятым бельем на нем. Похоже, переезд уже на носу. – Эй? – доносится снизу голос мамы, и мое сердце снова яростно бьется, а ладони от злости сжимаются в кулаки. – Роу? Ты там? – теперь зовет папа. Я выхожу из их спальни и сбегаю по лестнице вниз. – Родная, ты дома. – Папа распахивает руки, ожидая, что я подойду обняться. Я не могу приблизиться. Ни к нему, ни к кому-либо еще! – О чем вы думали? – рычу, проносясь мимо них в прихожую, где валяются на полу мои дорожные сумки. – Нам позвонил Нейт. Сказал, что ты возвращаешься домой. – У папы тихий и спокойный голос. Не знаю почему, но меня это злит еще больше. Ненавижу, когда со мной говорят успокаивающим тоном. А он пытается меня успокоить. – Перестаньте! Оба! Перестаньте делать вид, что это… нормально! – кричу я, делая медленный круг на месте и указывая на упакованные вещи и поселившуюся в доме темноту. – Ничего из этого не нормально! И не нужно кормить меня враньем! – Я говорила тебе. Но ты меня не слушал, – тихо бросает мама и, оставив папу, уходит в кухню. Папа смотрит ей вслед с искаженным от боли лицом. Он расстроен из-за того, что она расстроена, что эта ситуация расстраивает ее. А как же я? – Эй! Я тут! – щелкаю ему пальцами, привлекая внимание к себе. Папа молчит, прикрыв рот ладонью и качая головой. – Не переживай, что она расстроилась. Она права! Скрывать от меня правду было плохой идеей. Вы всего меня лишили! Всего! Джош умер! А должна была умереть я! И теперь я живу, а он мертв. Я даже не попрощалась с ним! Папа смотрит на меня, не шелохнувшись. Я чувствую, как сзади подходит мама. Она касается пальцами моего плеча, и я дергаю им. Мама не убирает ладони, и я повторно дергаю плечом. – Роу, милая… – говорит она, и моя оборона дает трещину. Из груди рвется рыдание, но я изо всех сил сдерживаю его, закусив губу. – Я не попрощалась с ним, – повторяю тише. – Не попрощалась. Меня не было рядом с ним. Он был один. Я… оставила его в одиночестве. И даже не попрощалась… Глаза наполняются слезами, и я более не могу отгородиться от чувств. Злость не вечна, и моя уже угасает. Убитая горем, я оседаю на пол. Мама опускается вместе со мной, притягивает меня к себе и качает в своих руках. Папа так и стоит перед нами, прижав ладонь ко рту. Из его глаз текут слезы. * * * Я рыдала целый час, без передышки. Мама умудрилась найти коробку с полотенцами и достала одно для меня, чтобы я смогла принять душ. Я чувствовала себя зомби – не таким противным, как в «Ходячих мертвецах», но таким же «энергичным». Я достаю из чемодана чистую одежду: фиолетовый свитер и джинсы – и провожу расческой по спутанным волосам. – Фен я упаковала, – раздается голос мамы за моей спиной. – Сушу волосы полотенцем. – Не страшно. – Я выжимаю кончики, пока с них не перестает капать вода, и поворачиваюсь к маме. Она кладет ладонь на мою щеку, и я прикрываю глаза, не желая отстраняться. Но я еще зла. – Когда придут грузчики? – Во вторник, – отвечает мама, не убирая руки. Под ее ладонью горит щека. – Мы хотели как лучше, Роу. Ее слова вызывают в моих венах новую цепную реакцию. Я неспешно и глубоко дышу, унимая бурлящую кровь до медленного кипения. – Знаю, – холодно произношу я. По-другому не получается. Я знаю, что они хотели как лучше. Все хотели как лучше. Но я пока не готова их простить. Не готова простить себя. – Мне нужно съездить к нему домой. – Понимаю. – Мы стоим лицом к лицу долгие секунды, и за это время я успеваю представить все то, что мне предстоит. Надо подготовиться к этому, подготовиться к тому, что я буду чувствовать. – Они ждут тебя. Я отвезу тебя к ним, когда ты соберешься.