«Тридцать-Три, И начало. Я десятки раз переписывал первую строку, начиная с новой фразы. Тай говорит, чтобы я перестал расходовать бумагу. Но любая вступительная строка звучит у меня отчаянно и банально, поэтому я выбрал такую. Теперь, когда я наконец разобрался с началом, можно спокойно продолжать. Я люблю тебя. С этой фразой все тоже не так просто. Я хотел, чтобы она находилась в самом верху, на случай если ты бросишь читать письмо. Надеюсь, до нее ты все же дочитала. Дочитала ведь?» Я смеюсь, вытирая с нижних век слезы. Читая, я почти слышу приятный и глубокий голос Нейта и скучаю по нему еще сильнее. «Прости меня. Это я тоже должен был сказать обязательно-преобязательно. Даже не знал, с чего лучше начать: с «Я люблю тебя» или «Прости меня». Рискнул и пошел с любви, по большей части потому, что эта фраза звучит радостней. Теперь о Кэсс. Пожалуйста, не злись на нее за то, что она не отдала тебе мое письмо сразу. Я хотел, чтобы ты сначала сдала экзамены, поэтому дал ей четкие указания. Или она сжульничала и отдала тебе письмо раньше? Только сейчас понял, что Кэсс может так поступить. Ну, я в любом случае не смогу с этим ничего поделать. Так вот, зачем я, собственно, пишу это письмо. Роу, прости за то, что я молчал. Твой отец так беспокоился о тебе. Когда он рассказал, какой жизнью ты жила после стрельбы, я не захотел, чтобы ты возвращалась к ней. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что, должно быть, повел себя эгоистично. Я не хотел, чтобы ты снова погрузилась в депрессию, потому что не хотел тебя потерять. Не хотел, чтобы ты, убитая горем, ушла. Я так сильно боялся этого, что убедил себя: это правильно – скрыть от тебя правду. А в итоге все равно тебя потерял. Когда ты чуть не бросила фотографии в огонь, я словно вышел из транса. Осознал, насколько эгоистично себя вел. Я не мог позволить тебе избавиться от воспоминаний, когда ты даже не знаешь, что только они у тебя и остались. Поэтому я рассказал тебе правду. И прости, что не открыл ее раньше. Любовь к тебе делает меня эгоистичным и жадным. Я хочу, чтобы ты была только моей. Однако с той минуты, как ты покинула мой дом, меня не оставляют мысли о Джоше. И я понял еще одну вещь. Мне кажется, Джош любил тебя не меньше, чем я. И если он любил тебя так же сильно – если ты для него, как и для меня, была целым миром, – то он, возможно, классный парень. И, наверное, я не против делить с ним твое сердце. И еще одно признание. Я знаю, что ты пишешь ему иногда в «Фейсбуке». Знаю, потому что однажды ты случайно отправила мне сообщение, предназначенное ему». Все внутри обрывается. Пульс учащается, живот сводит. Я достаю из сумочки мобильный, открываю «Фейсбук», захожу в переписку с Нейтом и вижу там… свое последнее письмо Джошу. Нейт прочитал каждое слово. Перечитываю его сама, плача и вспоминая, как тяжело мне было отпустить Джоша, как больно было признаваться ему – пусть и таким образом, – что у меня появился другой. Лишь спустя минуты я нахожу в себе силы убрать мобильный и вернуться к письму Нейта. «Прости, что не признался в этом раньше. Наверное, стоило. Но ты понемногу открывалась мне и влюблялась в меня. И, Роу, я не хотел этому мешать. Как я уже сказал, я – эгоист. Я хотел, чтобы ты полюбила меня. И хотел завоевать твое сердце. После твоего ухода это твое сообщение Джошу не выходит у меня из головы. Я уверен, оно далеко не первое. Я это не к тому, что ты должна рассказать мне об этом: твои письма ему – очень личные, они предназначены только для тебя и для Джоша. Но ведь Джош не может тебе ответить. И чем больше я думаю о том, как ты отправляешь ему сообщения и ничего не получаешь в ответ, тем сильнее переживаю… за тебя. Вот я и решил: пусть тебе сейчас не Джош отвечает и у меня нет воспоминаний о тебе шестнадцатилетней, я чувствую себя достаточно компетентным – как мужчина, любящий тебя так же сильно, как Джош, – для того, чтобы говорить от его имени. У тебя не было возможности попрощаться с ним. А у него – с тобой. Будь она у вас, я уверен, Джош бы сказал тебе это: “Дорогая Роу (он бы начал не так неформально, как я)! Ты была моей первой девушкой. И единственной. И я благодарю за это небеса. Самые чудесные мгновения моей жизни на земле связаны с тобой, и я бы не хотел иного. Целовать тебя в сотый раз так же волнующе и упоительно, как и в первый. Ты всегда будешь той единственной, с которой я хочу танцевать. Ты не представляешь, какое огромное и сильное у тебя сердце – оно так долго носило меня в себе. Спасибо за заботу о моих родителях и обо мне. Я горжусь тем, что ты смело и решительно идешь вперед по той жизни, которая тебе досталась. Ты – боец. Прекрасный, исключительный, смешливый, остроумный, добрый и любящий боец. Мир нуждается в тебе. Спасибо, что вернулась в него. Не страшно, если ты будешь хранить меня в своем сердце. Я поболтал с тем парнем… Нейтом, или как его там. Он не против. Вообще ничуть. (Ну, сам он, наверное, такое не скажет, но ты меня поняла.) Я не прощаюсь. И ты тоже не прощайся со мной. То, что между нами было, непреходяще, не стирай это вечное словами прощания. Давай скажем друг другу: «С новым началом». Лучшее из начал – первая любовь. Я слышал, у твоей второй любви снесло крышу из-за тебя. (Да-да, последняя фраза обо мне.) Твои навсегда, Джош и Нейт”». 31. Роу Возможно, я уже простила его. Но его слова, его почерк, оставленные им на письме, не видные глазу следы прикосновений, излитые на бумагу и идущие от сердца эмоции, перевернули мне душу. Почему я сдаюсь? Я зашла уже так далеко. После двух лет сплошного ничего мне каким-то образом удалось попасть сюда, в это место, где был он и где я встретила его, влюбила его в себя и снова начала дышать! Можно вернуться к жизни до него, но я не хочу. Это место – здесь, на этом этаже, в этом коридоре, в моей и его комнате – стало моим домом. И в следующем семестре, в следующем году снова будет им. Мой дом там, где Нейт, где Кэсс, где мои друзья. Это – жизнь. И я хочу жить. Джош тоже бы этого хотел. Я позвонила Кэсс. Оставила ей голосовое сообщение, поскольку она уже в самолете. Подруга ответила вечером эсэмэской, прислав мне номер Тая. И я написала Таю, умоляя не рассказывать о моем сообщении Нейту. Только Тай может мне помочь. Надеюсь, он тоже почувствует себя обязанным помочь мне, как Кэсс недавно с Нейтом. У меня есть две недели. Прямо перед Рождеством Нейт приедет в Аризону на спортивную конференцию «Pac-12» для участия в турнире. Это официальное открытие сезона. Матчи будут проходить по всей Аризоне на разных стадионах. Я поеду – и плевать, что это далеко. Я хочу увидеться с ним. И, увидевшись, отдам ему то, что он так жаждет. Отдам ему свое сердце. Мне нравится его эгоизм в отношении меня, но также нравится и то, что он готов разделить мое сердце с Джошем. И как бы безумно это ни звучало, часть меня лелеет мысль, что Нейта мне послал Джош. Мне не подготовиться к тому, что меня ждет. Я должна просто рискнуть и очертя голову броситься вперед. Так, как сделала месяцы назад, выйдя из родительской машины и потащив свои вещи в общежитие, находящееся в тысяче миль от дома. И сейчас мне нужно снова набраться храбрости – гораздо большей, чем раньше. Но ради Нейта… ради Нейта я справлюсь. Нейт Она точно уже прочитала письмо. Кэсс сказала Таю, что отдала его Роу, и Тай был каким-то странно оптимистичным. Надеюсь, он не думает, что все сложится хорошо только потому, что ему нравится Роу. Надеюсь, он искренне в это верит. Я надеялся, что Роу к этому времени напишет мне. Хотел дать ей знать, что буду в Аризоне. Может, она сама об этом узнала. Может, увидела где-то в новостях. Может, она здесь? Глупо. Но может же быть?.. – Пора разогреться, Прит. – Кэш хлопает меня по плечу, проходя мимо в раздевалке. Закрываю шкафчик, подхватываю сумку с экипировкой и по длинному коридору иду на выход, к полю. Эти турниры на самом деле хорошая вещь. Круто играть на поле для весенних тренировок. Не могу не представлять себя тут – профессиональным игроком – в будущем. Снаружи собралась приличная толпа. Для Аризоны воздух холодноват – все-таки зимний вечер. Мне почему-то представлялось, что тут вечно жара и сухой воздух. Я натягиваю поверх одежды бейсбольные рукава и опускаю маску, кидаю сумку в булпен и начинаю разминаться с Кэшем. Люблю ловить мяч. Звучит глупо, но это – лучшая часть игры. Простое действие – перекидывание с кем-то мяча – чудесным образом успокаивает и расслабляет. Конечно же, мысли все равно лишь о Роу и том, что она в считаных милях от меня. Нужно написать ей. Никакого давления. Просто дать знать, что я в городе. Может, она захочет прийти на игру, вместе с отцом. Он вроде понимающе отнесся к тому, что я рассказал Роу правду и предупредил о ее приезде. Нет, все же перекидывание мяча – дерьмовая штука. Дает много времени на размышления. Мы с Кэшем разогреваемся минут пятнадцать, потом я достаю из своей сумки запасную экипировку для булпен-кетчера[33] и иду с Кэшем к скамейке запасных. Тай приедет, но не сегодня. Без его поддержки играть непривычно. Брат почти никогда не пропускает мои игры, и мне нравится, когда он рядом. Мы играем с «Вашингтоном»[34]. Они хороши. Но мы лучше. На трибунах полно спортивных агентов. Они всегда приезжают так рано, до весенних тренировок. Им нравится смотреть турниры. Я ничего не жду, но хочу произвести впечатление. Хочу быть в их списках – тем, кого они вспомнят, вернувшись сюда год или два спустя. – Мистер, мистер, – слышу я детский голос. Опускаю взгляд и вижу мальчика, цепляющегося за мою штанину. Бейсболка с эмблемой Макконнелла приминает светлые кудряшки. Я опускаюсь на корточки и сдвигаю маску, чтобы посмотреть на него, а он протягивает мне ручку и мячик. – Можно ваш автограф? – Конечно. На лицо просится улыбка, и я не скрываю ее. Меня впервые в жизни попросили подписать мяч. Это потрясно. Я четко и разборчиво пишу свое имя и номер, после чего возвращаю мальчику ручку с мячом. Ребенок сует мячик в задний карман, и тот торчит из него, вызывая у меня улыбку. Мальчонка еще несколько минут околачивается возле скамейки запасных, пока ответственные работники не уводят его на домашнюю базу. Наверное, он будет открывать сезон церемониальной первой подачей или кричать «Поиграем в бейсбол!». Остальная часть команды заканчивает разминку, и вскоре скамейка запасных заполняется ребятами. Кругом лопаются надуваемые из жвачки пузыри и летит на землю шелуха от семечек. Комментатора, проходящего мимо выстроившихся на поле команд, приветствуют аплодисментами – на трибунах собралось достаточно народу. Интересно, из Макконнелла кто-нибудь приехал? Уверен, тут в основном фанаты и выпускники. Как только объявляется начало игр, на поле остаются одни игроки. Мы занимаем свое место на линии третьей базы и прижимаем к груди бейсболки. У моей груди – защитная маска. Гремит музыка. Я ожидаю услышать привычную мелодию «Star Spangled Banner»[35] без слов, но, видно, турниры – особое дело, поскольку кто-то начинает петь. Она начинает петь. Я понимаю это сразу. Где угодно узнал бы ее голос. Этот голос я представляю себе каждый вечер перед сном, этот голос я слушал, прячась в темноте у женской душевой, когда она пела, думая, что ее никто не слышит. Это Роу поет. Перед двумя, а то и тремя тысячами людей. Она поет чисто, попадая в каждую ноту – прекрасно и совершенно… И она здесь, совсем близко. Я могу увидеть и коснуться ее. Чем дольше Роу поет, тем сильнее ее голос выдает волнение, но он все так же силен и красив, как при первой ноте. И она не сдается, продолжает петь. Если бы я знал, что меня не освистают за прерывание высшего акта патриотизма, то разорвал бы построение и бросился к Роу, но я жду. На втором куплете на светодиодном экране слайд-шоу с фейерверками сменяется ее изображением. Роу! Она с закрытыми глазами одной рукой обнимает себя за талию, а другой сжимает микрофон. Как Роу нашла в себе силы для выступления перед всеми? Невероятно. Я знаю, как тяжело ей сейчас. Способной на такое она должна была стать световые годы спустя! И делает это ради меня. Стоящий рядом Кэш подвигается ближе, и я перевожу на него взгляд. – Это же твоя девушка, да? – шепчет он, пораженно подняв брови. – Да… это моя девушка, – шепотом отвечаю я, постукивая маской по ноге и выжидая окончания песни, чтобы сорваться к Роу. На ее длинных вьющихся волосах повязка с эмблемой Макконнелла. И на ней макконнелловские джинсы с толстовкой… мои! Тай! Тай тоже здесь. Только он мог дать ей мою одежду. Я слегка поворачиваю голову и вижу его у скамейки запасных. Какой же длинный у нас гимн! Прям нелепо длинный. Идиотски длинный. Уверен, Роу в это время думает о том же, и ее голос на последних строках дрожит. Народ чувствует, что у нее сдают нервы, и подхватывает гимн – даже мои сокомандники. Как только песня заканчивается, как только исполняется последнее слово и не остается ни одного недопетого звука, я роняю на землю маску и несусь к Роу. Толпа не сразу разбирается в происходящем, но, когда я почти добегаю до Роу, кто-то начинает радостно и одобрительно кричать. Роу дрожащими руками возвращает микрофон парню в рубашке и галстуке. Кажется, что она сейчас грохнется в обморок. Меня она замечает в самый последний момент, развернувшись в мою сторону. Смотрит расширившимися глазами и прикусывает нижнюю губу. Я не даю ей возможности объясниться – я не теряю ни доли секунды. Обхватываю лицо Роу ладонями и, притянув к себе, целую с таким пылом и страстью, что она выгибается назад и я придерживаю ее рукой за поясницу. Теперь нам уже вовсю свистят и аплодируют. Но Роу лишь крепче вцепляется в меня, запускает пальцы в мои волосы и с жаром отвечает на поцелуй. Спустя долгие секунды я отрываюсь от ее губ, поскольку нам все-таки нужно дышать. К тому же, боюсь, продолжи мы целоваться, моей команде припишут задержку игры.