Я ненавижу тебя.Анна Бурцева. На мой крик сбегаются все, включая даже отчима, от которого пытаюсь закрыться. Моя паника и ужас настолько сильные, что я даже не соображаю, что делать. Страх вот так умереть опережает меня и превращается в дикую истерику. Я плачу от боли и от того, что вижу. На белых простынях и на ногах кровь. Прихожу в себя не сразу, а когда начинаю соображать, ретируюсь в ванную. Живот скручивает спазмами. Грязное белье кидаю в стирку, сама встаю под струи воды. Смываю с себя всю кровь, только она все равно мажет. Обильно. Даже сменив после три комплекта белья, меня все так же потряхивает, и все равно кровь не останавливается. Паника сменяется истерикой, и отчим наконец-то везет нас в больницу вместе с мамой, оставляя Полину за старшую. В приемном покое нас принимают быстро в связи с жалобами. Отправляют на УЗИ. – Последние месячные? – спрашивает доктор. – Неделю назад закончились. – Цикл полный? – Да. – Половой жизнью живешь? – интересуется. И тут я понимаю, что смысла врать уже нет. – Да, – выдыхаю к маминому ужасу, что читается в её глазах. – Хорошо. Давай осматриваться. – выдавливает на датчик холодную жидкость и осматривает внутри. – Беременность, аборты были? – интересуется доктор. – Нет, – с точностью отвечаю. – Вот только врачу хоть не ври! – дергается, как от удара мама. – Я видела твои результаты обследования у тебя в сумке. У тебя срок шесть недель, – выговаривает мне мама. И я понимаю, что она обнаружила Викины результаты беременности. – Мама, я не беременна! – повышаю голос. – Это моей подруги результаты. Она попросила их сохранить до того момента, как она сообщит своему парню. – Ну да, конечно… – сомневается мама. – Доктор, скажите, она же была беременна? – спрашивает мама. И тут я понимаю, что то, что сейчас со мной происходит – её рук дело. – Что за таблетку ты мне дала? – спрашиваю серьезно. – Ой… – отмахивается. – Мама, что за таблетку ты мне дала?! – уже повышаю голос я. – Мифепристон, – наконец выговаривает мама. Вот только теперь доктор смотрит шокировано. – Зачем вы дали не беременной девочке препарат, прекращающий беременность? – спрашивает доктор, повышая голос на маму. – Как не беременной? – смотрит на меня, а потом на доктора. – А как же результаты? Я же видела… – Я не знаю, что вы там видели, но вы угробили жизнь своей дочери! – заводится врач, вставая на мою сторону, шокированный поведением матери. – Вашими действиями вы спровоцировали кровотечение и мнимый выкидыш у вашей дочери. Что теперь ей нужно будет делать операцию по удалению матки, – говорит врач, чем пугает маму, и она оседает на стул. – Она же никогда не сможет иметь детей… – с ужасом говорит мама. – Да. И все это ваших рук дело, – грубо припечатывает врач и выставляет за дверь, когда меня настигает истерика. – Успокойся, девочка моя. Никакой операции не будет! – помогает вытереться женщина. – Это я твоей матери сказала специально, чтобы она поняла и осознала, что сделала. – Так я смогу в будущем иметь детей? – спрашиваю с осторожностью, всхлипывая. – Сможешь. И не одного, – улыбается врач. – Марта Ильшатовна, как тут наша пациентка? – заходит врач, который меня принимал. И УЗИстка рассказывает ему всю сложившуюся ситуацию, чем шокирует и его. Демонстративно меня увозят в операционную, делают капельницу и отправляют в палату до обеда под наблюдение врачей. Мама утром проведывает девочек и возвращается ко мне. – Как себя чувствуешь? – спрашивает врач при дневном осмотре. – Нормально. Немного штормит, а так нормально. – делюсь с врачом. – Кровь есть? – Немного мажет. – смущенно делюсь. – Ну, это нормально. Пару дней и все пройдет, – заключает врач. – Домой хочешь или пару дней тут пробудешь? – спрашивает. – Домой. – все же говорю врачу. Хоть он и удивляется моему решению, все же выписывает меня и желает удачи. Маме же кто-то докладывает из медсестер, что никакой операции не было. Даже не извинившись передо мной, заговаривает. Только вот я молчу. То, что клокочет во мне, не описать. Если хоть слово скажу, то извержение вулкана покажется крохотной проблемой по сравнению с тем, что внутри меня горит. Только оказывается, что она все же до сих пор считает, что я была беременной. Это выясняется уже позже, при разговоре. – …Потом бы больного ребенка рожала, если бы я не подсуетилась сейчас. – громко заявляет мама и замолкает. – Что это значит? – шепотом произношу и инстинктивно подношу руки к животу, где когда-то зародится маленькая жизнь. – Что это значит, мама?! – кричу уже изо всех сил, а по щекам градом катятся слезы. – Ты... Ты бы убила ребенка, будь я беременна в самом деле, мама... Моего ребенка, мама! – заливаясь слезами, говорю и скатываюсь вниз по стене. Я в истерике. Мне плохо. Я не могу ещё поверить в то, что мама, самый, казалось бы, родной человек, который должен поддерживать, оберегать и быть рядом, способна на такое. Просто предположив, что я беременна. Она даже не поговорила со мной. Она просто решила САМА за меня! Какое-то время так и сидим в тишине. Лишь слышны мои всхлипы и гортанный ор внутри меня. Меня разрывает на куски. А после мои слезы высыхают, оставляя солёные дорожки на щеках. А сердце умирает. Сегодня вместе с этим заявлением умерла я. Умерла вся моя любовь к когда-то родному человеку, что меня родил и выкормил! Вытираю тыльной стороной руки ладони слезы, поднимаюсь на ноги и говорю то, что никогда бы не осмелились сказать. Смотрю прямо на мать. Мамой теперь язык не поворачивается назвать. Даже слова «мать» она не заслуживает. – Я ненавижу тебя. НЕ-НА-ВИ-ЖУ! – четко произношу и выхожу из кухни. – Неблагодарная! Лучше бы подумала о том, что я спасла твою жизнь. Потом бы мучилась с инвалидом. Других генов он бы не смог приобрести… – распаляется эта женщина. Но я пропускаю все слова мимо. Пока поднимаюсь к себе, закрываю руками уши. В комнате хватаю сумку и скидываю в нее первые попавшиеся вещи. Одежда. Учебники. Ноутбук. Всё, что мне дорого, забираю. Остальное оставляю нетронутым. Золотую цепочку снимаю. Сейчас она душит вокруг шеи, словно змея. Вот только сестра рушит мои планы, влетая вместе с Машей в мою комнату. Они ошарашивают другой новостью. – Кирилла забрали в СИЗО, – выпаливает сестра, и я оседаю. – Маша сейчас все расскажет. – подталкивает младшую к осевшей ко мне на кровать Поля. После рассказа сестры я пулей выбегаю из комнаты. Только вот мама преграждает мне путь в дверях. – Уйди, – говорю серьезно. Сейчас во мне столько силы и ненависти к этой женщине, что не передать словами. – Я не дам тебе испортить себе жизнь. – не шевелится мама. Только вот её планы рушатся снова, когда в дверь звонят и на пороге появляется Вика. – Здравствуйте! – здоровается Вика. – Ань, отдай мои результаты обследования, пожалуйста. А я усмехаюсь всей ситуации. Как же все относительно. – Теперь твой выход, МАМА! – последнее слово выплевываю, оно каким-то ядовитым привкусом отдает. Противно неимоверно. – Так это твои результаты? – спрашивает мама. – Да. Я попросила Аню их сохранить. Не знала реакцию моего парня. А он, представляете, мне сделал предложение, – искренне рассказывает Вика. – Поздравляю. – не радостно отзывается мама. А я, имея возможность, вылетаю из квартиры и из подъезда, чуть не сбивая с ног Филиппа. 32 На улице дождь льет стеной. Будто годовую норму решил восполнить одним днём. Хотя сейчас я этому рада. Он единственный, кто скрывает мои слезы, стекающие по лицу. Бегу без остановки. Плевать на погоду. Плевать на проезжающие мимо машины, что одни сигналят, другие мчатся, не замечая луж, и окатывают из раза в раз водой. Плевать на всё. Сейчас мне важен он. Он и вся эта ситуация, которая произошла по моей вине. Он не должен быть в тюрьме. Я всё исправлю. Отделение полиции, на мою удачу, открыто. Забегаю внутрь. Тут тепло. Глазами нахожу приемную. Но путь преграждает охранник в форме полицейского. Фуражка. Идеальный синий костюм. Кобура, из которой выглядывает кончик оружия. – Девушка, вам кого? – спрашивает мужчина. – Мне... Мне самого главного по делу Сомова Кирилла, – выдавливаю из себя. Только сейчас доходит, как я продрогла, пока бежала под этим дождем, и как сильно дрожу, что зуб на зуб еле попадает. – У вас есть какие-то свидетельские показания?! – недовольно осматривая меня, спрашивает. Конечно, сейчас у меня не самый лучший вид: мокрая одежда и растрёпанные волосы, которые висят паклями и больше напоминают сосульки в зимний период. А также босоножки в начале декабря. Один из них разорван в клочья. И как я этого не заметила? В общем, похожа я больше сейчас на наркоманку, чем девочку из «приличной» семьи. – Да, есть. И мне срочно нужно их передать главному. – отвечаю с нетерпением и жаром. – Макс, дай девочке листок и ручку. Хочет свидетельские показания по Сомову дать. – кричит в окошко на приёмке. – Как будто мне этих показаний с академии его мало, – бурчит молодой парень. – И чего дома не сидится в такую погоду... – положив на стол все необходимое. – Садись и пиши, – говорит охранник, указывая на стол недалеко от приемной кабинки.