Пули градом летят в окна. Кэл разбивает пузырек. Тьма растекается по воздуху, как чернила. Вся квартира, весь этаж наполняются тенями такой густоты, что ничего не разглядеть. Меня направляет лишь рука Кэла – мы выбираемся из квартиры убитого Заклинателя и скрываемся на извилистых улицах. * * * «Почему они хотят нас убить?» Это единственная связная мысль, которая крутится у меня в голове и выпадает из калейдоскопа боль-кровь-смерть. С помощью двух снадобий мы возвращаемся в отель незамеченными. Пока я стою в душе и соскребаю с кожи остатки крови Дэвида, Кэл звонит Арчеру и сообщает о случившемся. В полной пара ванной комнате – затуманенной, дымчатой, как та, в которой мы нашли Дэвида, – я надеваю чистые вещи. Кэл тем временем уже разговаривает по телефону с моей мамой, по его словам, мы в безопасности и скоро вернемся в Салем. Что мы им сделали? Почему они нас так ненавидят? Вопросы кружатся, как два циклона, когда я залезаю в слишком мягкую постель и натягиваю одеяло до подбородка. Я в разобранном состоянии, балансирую на грани нервного срыва, зато Кэл – сама сосредоточенность. Он меряет комнату шагами в ожидании указаний Арчера, а когда они наконец поступают, уходит разруливать ситуацию с телом доктора О’Коннелла. Под одеялом хорошо и спокойно, я не выбираюсь наружу, чтобы задать вопросы или попрощаться с Кэлом. Я не знаю, что именно он намерен делать и как собирается защититься, если вернутся Охотники. Не то чтобы мне было все равно, разумеется, мне не все равно, однако стресса или беспокойства я не вынесу. Я не выдержу даже мысли о том, что с Кэлом может произойти что-то страшное. Может, права Вероника. Наверное, мне стоит сбежать, и пусть проблемы решают другие, а ответственность за судьбу кланов ляжет на плечи кому-нибудь еще. Кому-то вроде Кэла, Арчера или Старейшины Китинг. Кому-то, кто понимает, что за хрень здесь творится. Кому-то, но не мне. Когда Кэл возвращается, его одежда попахивает дымом, но ни он, ни я об этом даже не заикаемся. Кстати, он приходит не один, а с Вероникой. Она разувается, залезает на кровать и крепко меня обнимает. В ее прикосновениях – поддержка всего нашего ковена, и в этот момент безусловной любви и стопроцентного доверия я окончательно сдаюсь. Механизмы самозащиты ломаются на мелкие кусочки, и я реву так, что сбивается дыхание. Вероника не отпускает меня, пока я не проливаю все слезинки до последней. Чувствуя себя до болезненного уязвимой, я, похоже, засыпаю. Когда я открываю глаза, то вижу Веронику. Она стоит на коленях у кровати. – Нам пора, Ханна, – говорит она тихо, но настойчиво, лишая меня возможности спорить. – Я еду с вами. Вероника вытаскивает меня из кровати, а Кэл, успевший сложить мои вещи в чемодан, уже ждет у двери. Заклинатель передает ключи Веронике, чтобы мы могли ждать в машине, пока он расплачивается за номера. И вот мы на трассе, едем обратно в Салем. – Как же это случилось? – спрашивает Вероника, когда мы застреваем в пробке у Олбани. Она сидит рядом со мной, и хоть это, строго говоря, не особо безопасно, позволяет мне растянуться на сиденье. Моя голова лежит на свитере, расстеленном на ее коленях. Она играет с моими волосами, убирая их от лица. Жестикуляция у Вероники – совсем как у ее матери. Точно так же миссис Мэттьюз утешает заболевших детей из ковена, а я вдруг чувствую, что до физической боли соскучилась по своей маме. Поверить не могу, что перед отъездом наговорила ей столько гадостей. – Понятия не имею. – Судя по голосу, Кэл измучен не меньше моего. Слишком много переживаний и страха, Слишком Много Всего, поэтому сил у парня нет. – Охотники не могли знать ни о Дэвиде, ни о нашей поездке. Если Дэвид сам им не сказал, то я не представляю… – А если сказал? – Вероника напрягает спину, заставляя и меня сесть прямо. – Ханна говорила, вы хотели завербовать его, потому что он что-то разрабатывает… Вдруг парень помогал Охотникам создать препарат, раз он был помешан на науке? – Зачем? – Ради денег, – отвечаю я, перебивая Кэла. – Дэвида расстраивало, что Совет не финансирует его исследования. Вдруг он обратился к Охотникам? Кэл резко ударяет по тормозам, потому что едущая впереди нас машина неожиданно останавливается. – Если так, зачем им убивать Дэвида? – Хвосты подчищают? – гадаю я. – Или мой звонок изменил мнение Дэвида. Вдруг он пожалел, что создал препарат, увидев, как его используют Охотники? Мой вопрос повисает в воздухе, поскольку автомобили в параллельных рядах начинают ползти. – Отказываюсь верить, что Заклинатель так поступил… – Кэл встраивается в средний ряд, который движется чуть быстрее, чем остальные. – По крайней мере, в Салеме мы будем в безопасности. Кэл старается меня успокоить, а я чувствую знакомый холодок и быстро считаю в уме. – Следующие семь дней, да, будем. – Семь дней? – спрашивает Вероника. – Почему только неделю? – Через семь дней начнется разбирательство. – Я пристегиваю ремень безопасности и смотрю в окно. – На время процесса Старейшине Китинг придется снять барьерный наговор. Чересчур велик риск того, что регуляры заметят Охотников, останавливающихся у городской черты. Подруга по ковену напрягается, костяшки пальцев у нее белеют. – Если не будет барьера… – В здании суда мы станем легкой добычей. Ага. В курсе. – Прислоняю голову к окну. Остатки боевого духа улетучиваются. Это уже слишком. Охотники и потенциальные предательства, плюс все надежды Совета, заключенные в трех блокнотах, а записи в них не прочесть ни Кэлу, ни Арчеру. Я смотрю, как мимо проползает мир – дюйм за осторожным дюймом – и просто не могу наскрести силу, чтобы переживать. Охотники лишат меня дара навсегда? Ну и что, я все равно не могу им пользоваться. Разницы нет никакой. Вероника запрокидывает голову к подголовнику. По щеке у нее течет слеза. – Когда это кончится? Мы когда-нибудь будем жить без страха, как раньше? – Бороться мы не перестанем, – обещает Кэл. – Элис удачно обрабатывает Эйшу. Мы проникнем на территорию компании. Надежда есть. – Кэл, человек погиб. – Отрываю голову от прохладного стекла, и бесстрастность собственного голоса не нравится даже мне самой. Но я не способна сдобрить его эмоциями. Их просто не осталось. – Надежда Дэвида не вернет. И наговоры его не расшифрует. Все кончено. – Дэвид – не единственный Заклинатель, использующий такой стиль, – парирует Кэл. – А другие ученые среди наших есть? – не унимаюсь я. – Расшифровать его записи еще не означает понять их суть. – Старейшина Китинг кого-нибудь подыщет, – заявляет Кэл, но уверенности в его интонациях не чувствуется. Пробка рассасывается, и в салоне надолго воцарятся тишина. Когда штат Нью-Йорк остается позади, Вероника тянется к моей руке. – Ханна, только не злись. Я отрываю взгляд от пейзажа за окном и замечаю, что Вероника нервно кусает губу. В ответ я вскидываю брови. Вероника поворачивается к Кэлу. – Возможно, мы знаем ведьму, способную помочь. Заклинательницу и ученую. Она студентка биофака Нью-Йоркского университета. – Кто это? Вероника снова бросает на меня встревоженный взгляд, и я вздыхаю. – Лекси! – говорю я и вспоминаю Заклинательницу в манхэттенской квартирке, раскрытую записную книжку с завитушками – совсем как в блокнотах О’Коннелла. Надежда пытается перезапустить мое сердце. – Кстати, да. Думаю, она использует тот же стиль шифрования, что и Дэвид. Возможно, ей удастся прочесть его записи. Кэл с Вероникой намерены позвонить Лекси, едва получат одобрение Арчера. Я слушаю, как они строят планы, но меня опять снедают сомнения. Я чувствую опустошенность. Нужно предупредить Элис, что Заклинательницы, которые пытались ее обидеть, могут приехать в Салем, но нет сил вытащить телефон. Все рушится. Только порадуемся, что, наконец, начинаем одолевать Охотников, выясняется, что они на шаг впереди. Даже если мы привезем Лекси в Салем, нет гарантии, что она окажется полезной. А какой толк от меня? От Стихийницы, утерявшей способность воспользоваться даром? От девушки, которая не может завербовать других ведьм так, чтобы дело не кончилось отравлением или убийством? «От меня один вред». «Вдруг я все порчу?» Тут меня, вероятно, настигает сон, перебрасывая от отчаяния к образам из бессознательного, потому что я вижу папу. Он не хочет, чтобы я сдавалась, но что мне делать? Если у тебя зонт сломан, с грозой тягаться бесполезно. Я просыпаюсь, когда кто-то открывает дверцу. Моя голова дергается, кровь наполняется адреналином. Но потом я вижу маму: сенсорные лампы выхватывают ее из уличного сумрака. Она стоит на нашей подъездной дорожке. В памяти мигом воскресают все гадости, которые я ей наговорила. – Мама… – Все в порядке, Ханна. Я здесь, я рядом. – Ты была права! – Выбираюсь из салона, утыкаюсь ей в шею и не пытаюсь сдержать слезы. – Я не гожусь для задания. Я полный ноль. – Ой, деточка! – Мама крепко обнимает меня. – Лучше бы я ошибалась! 15