— И так еще больше часа. Никто из собравшихся не сказал ни слова. Из них словно выкачали всю энергию. — Черт побери, — наконец выдавил из себя Утес. — Вот и думай теперь, на чьей ты стороне. — Не понимаю, как он смог выжить, — сказала Тувессон, вставая. — Извините, но мне надо прерваться. — А когда мы снова соберемся? — поинтересовалась Лилья. — Мы закончили, — с этими словами Тувессон вышла из комнаты. 39 Он проснулся от боли. Боли в груди. Словно в него вонзили острый нож. Прямо в грудь. С каждым вздохом нож вонзался все глубже и глубже. Он дотянулся до кнопки, которая увеличивала дозу морфия, и нажал на нее, но не почувствовал никакой разницы. Он нажал опять. Где-то мелькнуло слабое воспоминание об одетых в белое мужчинах. Вероятно, врачей. Они обсуждали его случай. Он понял, что выкарабкается, но придется годами заниматься лечебной гимнастикой, чтобы получить шанс снова начать ходить. Или он неправильно услышал и все наоборот? Никакая лечебная гимнастика в мире не поднимет его на ноги. Он попытался подсчитать, сколько дней находится в сознании, но это было трудно. Все слилось в пелену дней, медсестер, обследований и кормлений. Насколько он понял, он тяжело ранен и находится в больнице. Возможно, в Центральной больнице в Копенгагене. Он даже вспомнил часть событий. В память врезался эпизод, когда он подошел к преступнику, который привинчивал колесо к «Пежо». Как он схватил свой пистолет, но не успел его вытащить, неожиданно получив удар гаечным ключом в ухо. Воспоминания приходили к нему именно в виде картинок — застывших и обрывочных. Сегодня его навестила женщина. Он надеялся, что это Эльзе. Каждый раз, когда он просыпался, его первая мысль была о ней. Она слышала, что случилось? Она по нему скучает? По нему вообще кто-нибудь скучает? Но когда женщина подошла ближе, он увидел, что это не она. Тоже красивая женщина, по-настоящему красивая. Но с Эльзе никто не сравнится. Женщина оказалась полицейским, одетым в гражданское. По ее словам, она уже навещала его два дня назад. Она, очевидно, искала преступника и считала, что знает, кто это. Она показала фото этого человека. Но это был не он. Во всяком случае, Мортен не думал. Но сейчас он вдруг почувствовал неуверенность. Он не уверен в том, что сказал, и в том, что видел. Он попытался сосредоточиться на том, в чем был полностью уверен. На том, что видел на самом деле, на различных мелких деталях, которые, может быть, смогут воскресить остальные воспоминания. Но сделал единственный вывод: полностью он ни в чем не может быть уверен. А что если на самом деле ничего не произошло? А что если все только сон? Сон, который в любую секунду прекратится, как только прозвенит будильник. Какой у будильника ужасный звонок! Он много раз думал об этом, но теперь точно сделает. Если все это окажется сном, он заменит будильник на радиобудильник. Он еще раз нажал на кнопку для морфия. Боль осталась, но значительно уменьшилась. Острая режущая боль почти полностью стихла. Осталась пульсирующая ноющая боль. Его мысли перетекли в бесформенный поток. Может быть, он просто должен перестать дышать? Надолго задержать дыхание. Получилось? Эльзе… Он любит Эльзе… Она знает, что случилось? Жалеет ли о том, что ушла от него? Она думает о нем? Ее это хоть как-то волнует? Одна из потолочных плит поехала вверх, и на потолке появилось отверстие. А может, там никогда и не было плиты? А его коллеги? Он сделался посмешищем в их глазах? Он глубоко вздохнул и почувствовал, как где-то глубоко внутри него поворачивается нож. Одетая в темное фигура спустилась через отверстие по веревке вниз и подошла к нему. Первый раз за долгое время сомнений как не бывало. Ему даже не надо было видеть лицо. Он был абсолютно уверен. Уверен в том, что мужчина, который вставил в капельницу шприц и выдавил туда его содержимое, — тот же человек, что ударил его по голове гаечным ключом и переехал его машиной. «Пежо». Швед. Какие там были регистрационные номера? Он и это помнит? Мужчина вынул шприц и сжал капельницу. JOS 652… Именно так. Его окатила волна удовлетворения, и его последним воспоминанием стал звук аппаратов, на которых сработала сигнализация. Так, наверное, орут сумасшедшие обезьяны, запертые в слишком тесной клетке. 40 В церкви в Леллинге уже звонили колокола, когда в нее вошел Фабиан Риск. Монотонный оглушающий звон, напоминание о том, что ничто не вечно. Утром, не найдя своего черного костюма, он надел черные джинсы и темно-серый шерстяной пиджак, в котором было жарко. В церкви было полно народу, и ему пришлось протиснуться на свободное стоячее место сбоку. И эта девушка считала, что у нее нет друзей! Священник и крестил, и конфирмовал Метте Луизе Рисгор и говорил о ней как о чудесной девушке, полной радости и жизненной силы. Многие плакали, не скрываясь, и даже священник с трудом сдерживал слезы. Он рассказывал, как плакала, вернее, кричала, Метте Луизе во время церемонии крещения. Так громко, что даже церковному органу не удалось ее заглушить. Но в ту самую секунду, когда ее головку окропили святой водой, она замолчала, посмотрела вверх и одарила собравшихся такой улыбкой, от которой растаял бы любой полярный лед. Священник был уверен, что она увидела Бога, а Бог ее. По его мнению, это знание может помочь в той скорби, которую всем предстоит пережить. — Бог все делает со смыслом. Так и в этот раз. Мы не всегда его понимаем. Но знайте: вас не оставят без помощи. Если смысл заключался в том, чтобы у него в груди все сжалось, то у Бога получилось, подумал Фабиан. Преступник прав. Это только его вина. После церемонии церковный сторож пригласил всех в примыкающий к церкви общинный дом на кофе с печеньем. Похоже, большинство знали друг друга, и через четверть часа в помещении уже раздавался гул голосов. Фабиан стоял один со своим кофе из френч-пресса и хотел как можно быстрее уйти оттуда. Но что-то говорило ему, что важно остаться и не сбегать. Остаться из-за своей вины. Ему было трудно стоять на одном месте, и он стал обходить присутствующих. Группа детей что-то смотрела в мобильном, а за круглым столом сидело несколько пожилых мужчин в костюмах. Насколько он мог понять, они говорили о жарком лете, и один из них утверждал, что ничто не сравнится с одним летом, выдавшимся в 30-е годы. Немного поодаль в окружении людей стояла низенькая круглая женщина его возраста, периодически бросавшая на него взгляды. Каждый раз он отвечал ей улыбкой и коротким кивком в знак приветствия. Но она ни разу не улыбнулась в ответ. Наоборот, вид у женщины, беседующей с остальными, становился все более и более взволнованным. Фабиан понял, что это, наверное, мать Метте Луизе Рисгор, и стал думать, надо ли ему подойти к ней. Но долго раздумывать ему не пришлось, поскольку женщина сама направилась к нему. Он протянул руку, но она ее не взяла. Она спросила его, кто он, и он, представившись, пообещал сделать все, что в его силах, чтобы найти преступника. — Преступника? Ты и есть преступник! Это твоя вина! — закричала женщина. — Это ты убил ее! Послал на смерть! — Женщина стукнула его кулаком в грудь, продолжая кричать, что он убийца и должен гореть в аду. Фабиан принимал удары, не оказывая никакого сопротивления. Все теперь замолчали и повернулись к ним. Подошел мужчина с короткой стрижкой и в подтяжках. — Что здесь, черт возьми, происходит? Это ты тот шведский полицейский? Фабиан кивнул. Он не успел отреагировать, как мужчина толкнул его, и он потерял равновесие, при падении вылив кофе себе на белую рубашку. Мужчина взгромоздился на него и приготовился к следующему удару. Но Фабиан опередил его, схватил мужчину за руку, скинул его на пол и, используя силу движения, встал на ноги, после чего смог заломить мужчине руку за спину. — А теперь давай успокоимся. Ладно? — он посильнее надавил мужчине на руку, давая тому понять, что у него серьезные намерения. Дальше он не пошел, поскольку его схватило трое других мужчин, посоветовавших ему как можно быстрее отсюда убраться. Фабиан послушался их совета и поспешил к выходу. За своей спиной он услышал выкрики о том, как важно держать Данию в чистоте и гнать этих чертовых шведов к границе. Весь на нервах, он сел за руль, запер центральный замок и попытался вставить ключ в зажигание. Но дрожащие руки его не слушались. Только после нескольких глубоких вдохов ему удалось обеими руками вставить ключ и повернуть его. Отъезжая от парковки для прихожан, он задумался над речью священника и пришел к выводу, что если в смерти Метте Луизе и есть какой-то смысл, он заключается в том, что преступника надо схватить раньше, чем он лишит жизни еще несколько невинных людей. Фабиан не мог точно сказать, почему, но что-то подсказывало ему, что как бы ни старались его новые коллеги, это должен сделать он. Он выбрал скорость, отпустил сцепление и направился в сторону Копенгагена. 41 Дуня Хоугор вздрогнула, проснувшись от звука воды, которую спускали в туалете. Она чуть было не потеряла равновесие, но ей удалось опереться левой рукой о стену. Только через несколько секунд она поняла, что находится в кабинке туалета в криминальном отделе полиции Копенгагена. За последние сутки обстановка совсем накалилась, и единственным шансом ненадолго закрыть глаза было запереться в туалете. Смерть Мортена Стенструпа перевернула все вверх дном. Она узнала об этом в полтретьего ночи во вторник, а как раз вторники она проводила вне дома. Ее единственный вечер вне дома за целую неделю. Так повелось с тех пор, как она ушла от Карстена вот уже почти семь месяцев назад, — именно вечер вторника. Желая сделать ему сюрприз, она поехала в Стокгольм, где он участвовал в семинаре по трейдингу вместе с массой других сотрудников Нордеа, и, как в плохом фильме, застала своего партнера-будущего-мужа-и-отца-ее-будущих детей в постели с одной из его шведских коллег. Не сказав ни слова, она развернулась на каблуках и прямиком отправилась в стокгольмскую ночь с жаждой мести, которая била через край. В конце концов она оказалась в «Kvarnen» — старом пивном зале в самом сердце южной части города, Сёдермальма. Там не составляет труда кого-нибудь найти. Она не могла вспомнить его имя. Может быть, он даже не представился? Она запомнила только, что он был рыжий и крупнее Карстена. Чуть больше недели спустя ее поразило, как быстро она его забыла. Она ни разу не подумала о рыжем шведе и поняла, что так и надо поступать в ее ситуации. Это сработало. Душа радовалась, а походка стала легкой, какой уже давно не была, и она решила сделать это традицией. Каждый вторник она будет выходить в свет и заряжаться энергией. До сегодняшнего дня она пропустила только три раза. Два раза можно списать на грипп. Третий — на новую жену отца, которая скончалась после изнурительной борьбы с раком легких. К тому моменту, когда позвонил отец, Дуня уже успела пропустить несколько рюмок. Она моментально пожалела, что ответила, когда до нее дошло, что это он. Но она не смогла себя заставить положить трубку и согласилась побыть с ним, хотя никогда даже не видела его жену, да и с отцом они перестали общаться много лет назад. Через двадцать минут она приехала в Центральную больницу, где он сидел у постели умирающей. Она села рядом и взяла его ладони в свои. Никто из них ничего не сказал. Ни одного слова за целую ночь. И только когда взошло солнце, он высвободил свои ладони и сказал, что она может идти. С этой минуты ему больше не понадобится ее помощь. С тех пор они не общались. Она знала, что он жив и где он живет, и время от времени спрашивала себя, как воспримет его смерть. Она надеялась, что останется равнодушной и пожмет плечами, хотя в глубине души знала, что все равно будет горевать. Горевать по всему тому, что они так никогда и не выяснили. По всему тому, что она так много раз проговаривала мысленно, что теперь знала наизусть каждое слово. Именно этот вторник она провела в Кедбюене, где встретила чернокожего американца — режиссера рекламных фильмов. Его американо-датский привел ее в хорошее настроение, и через несколько мохито проблемы на работе казались такими же расплывчатыми, как листья мяты на запотевшем стекле. Телефон зазвонил именно тогда, когда американец расстегнул ей лифчик и собрался поцеловать ее грудь. Когда спустя двадцать пять минут она приехала в больницу, там царил настоящий хаос. Никто ничего не знал. Какова причина смерти? Он лишил себя жизни или его кто-то убил? Если убил, кто и как? Ведь отделение усиленно охраняли. К тому же она все еще была навеселе или, если совсем честно, пьяная. Да она до сих пор не протрезвела. Дуня взглянула на мобильный: она проспала 47 минут. Она поднялась с крышки унитаза, поправила волосы и подкрасила губы, после чего вышла из кабинки. Возвращаясь на свое рабочее место, еще раз задумалась над тем, как действовал преступник. Пока что им не удалось найти каких-либо технических следов, которые могли бы куда-то направить ее мысли. Рихтер по-прежнему был на месте со своими криминалистами. Во второй раз — после того, как она ясно дала ему понять, что если они ничего не найдут, им придется искать снова. И снова. Опьянение наконец стало проходить, постепенно сменяясь похмельем. Прикрыв рот рукой, она понюхала собственное дыхание и решила остаток дня стараться не дышать. Тут ей встретился Ян Хеск, который рассказал, что Оскар Педерсен из отделения судмедэкспертизы только что сообщил, что установил причину смерти. — Удушение. — Удушение? Но там же нет признаков удушения? — Видимых нет. Но у него в крови высокое содержание ботулотоксина. Дуня знала этот препарат — это по сути тот же нейротоксин, который используют в ботоксе, и в больших дозах он может парализовать грудную мускулатуру, вследствие чего наступает удушение. — Они проверили капельницу? Хеск кивнул. — Там было столько яда, что можно задушить пол-Дании. Кстати… — улыбаясь, он протянул ей коробочку мятных леденцов. Ей следовало бы обидеться, но она, не протестуя, взяла конфетку.