— У нас есть несколько вопросов, и мы надеемся, что вы сможете на них ответить. Ингела покачала головой. Судя по ее подбородку, она чуть не плакала. — Ответов у меня нет. Мне жаль, но я ничего не помню. — Ингела, в первую очередь хочу выразить глубочайшее сожаление по поводу того, чему вы подверглись и через что прошли. Это, должно быть, чудовищно. Но в отличие от других жертв, вы остались в живых. — В живых? Вы называете это жизнью? Будь у меня выбор, я бы предпочла смерть. Кто-то залез в мои внутренности… Ножом и… и… — Ее лицо исказилось, и она беззвучно расплакалась. Тувессон взяла ее за руку. — Я понимаю, как вам тяжело. Но мы хотим только одного: найти и задержать того, кто так поступил с вами. И вы в этом сможете помочь, если все расскажете. Ингела кивнула и успокоилась, вытерла слезы, взяла из рук Лильи стакан воды и опустошила его. — Что вы запомнили? — Я встречалась с Моной и Силлой. — А кто это? — Мои приятельницы. По традиции, в первую среду каждого месяца мы куда-нибудь идем. — И где вы были вчера? — Сначала мы поужинали в ресторане «Haket» и… Пошли на теплоход «S/S Swea» и немного выпили. — А что случилось потом? Ингела покачала головой и пожала плечами. — Вы помните, что вы пили? — спросила Лилья. — «Кайпиринью» и «Белый русский». — А там можно танцевать? Ингела кивнула. — Конечно. Внезапно я почувствовала головокружение. Играли Леди Гагу, и все закружилось, хотя я выпила всего лишь два коктейля. Тувессон и Лилья переглянулись. — А ваши подруги почувствовали то же самое? — Не знаю. Я не смогла их найти. Было очень много народу, все кружилось, и мне хотелось только выбраться оттуда. Но я даже не нашла выход. Хотя само заведение довольно маленькое, мне оно показалось одним сплошным лабиринтом. — Значит, вы не помните, как вышли оттуда? Ингела покачала головой. Похоже, она прилагала усилия, чтобы опять не сорваться. В этот момент в палату вошел врач и показал на свои наручные часы. Тувессон сделал ему знак рукой. — Мы почти закончили. Все кружилось, и вы попытались выбраться оттуда, но не могли. Что еще вы помните? Ингела задумалась, но, в конце концов, только пожала плечами. — Что я очнулась и ничего не поняла. Я понятия не имела, где я. Я даже не знала, кто я. — У нее задрожала нижняя губа, и Тувессон сильнее сжала ее руку. — Вам было больно? Ингела покачала головой. — Не знаю. Не думаю. — Вы помните, как вы лежали, когда очнулись? На животе, спине или… — Я не знаю. Пожалуйста, я не знаю. Мы скоро закончим? — Ингела, это важно. Попытайтесь точно вспомнить, как было, когда вы… — Не знаю! Я же сказала, что не знаю. — Ингела заплакала. — Пожалуйста, уходите. Я хочу, чтобы вы ушли. — Ингела… — Уходите! Уходите! — закричала Ингела и стала бить себя по животу. Подбежал врач и попытался остановить ее — она молотила кулаками, опрокидывала и крушила все, до чего могла дотянуться. — Оставьте меня в покое! Лилья и Тувессон схватили Ингелу за руки, которыми она размахивала, и держали ее, пока врач набирал лекарство в шприц и делал ей укол в ягодицу. Ингела перестала сопротивляться и посмотрела на врача и полицейских блестящими глазами. — Пожалуйста… Не могли бы вы… исчезнуть… — Ее веки стали смыкаться. — Полагаю, мы закончили, — сказал врач, открывая им дверь. — Когда мы можем опять ее навестить? — спросила Тувессон, выходя в коридор. — Вы же сами видите. Она пережила тяжелую травму и до сих пор находится в шоковом состоянии. Ей нужен покой. Тувессон остановилась и повернулась к врачу. — Спрашиваю еще раз. Когда мы сможем опять с ней встретиться? Врач демонстративно издал длинный вздох. — Честно говоря, не вижу в этом смысла. Насколько я понял, она рассказала все, что помнит. — Позвольте мне судить об этом. Когда она сможет встать на ноги? Врач пожал плечами. — Завтра, во всяком случае, она сможет сесть. — Хорошо. Тогда мы за ней заедем. Я собираюсь поездить с ней на машине. Если кто-то из больницы захочет поехать с нами, пожалуйста. Врач попытался протестовать, но Тувессон и Лилья уже вышли. 59 Камилла Линден не могла вспомнить, когда это было в последний раз. Два-три, может, даже четыре года тому назад. Хотя она торжественно поклялась себе, что это никогда не повторится, у нее в сумке всегда лежала пачка. На случай острой нужды, когда у нее не будет никакого выбора. Всякий согласился бы, что сейчас ей это необходимо, подумала Камилла, правой рукой роясь в лежащей на пассажирском сиденье сумке. Она знала, что сигареты лежат где-то среди всех этих помад, ключей, мобильного, зубочисток и тампонов. Вот… Наконец кончиками пальцев она нащупала мягкую шуршащую пачку и поднесла ее ко рту. Содрав зубами целлофан, губами обхватила сигарету и вытащила ее из пачки. Прикуриватель был уже раскален добела, и скоро она смогла сделать так необходимую ей затяжку. Раньше она успокаивалась сразу же после первой затяжки. Но не теперь. Это, черт возьми, последний раз, подумала она, встала в крайний ряд, до упора нажала на газ и обогнала вишневую «Вольво», которая еле ползла перед ней. Она вдохнула как можно сильнее, чтобы дым дошел до тончайших капилляров, и перед ней, как в компьютерной игре в 3D, вынырнула трасса Е6. Она ехала слишком быстро, но ей было наплевать. Если ее захочет остановить полиция, пусть останавливает. Так даже лучше, пусть поедут с ней и помогут. Бьерне уже не в первый раз вот так внезапно возникал и забирал детей. Один раз он повез их в Тиволи в Копенгаген, а в другой решил, что они отправятся на экскурсию на остров Вен. Но сейчас он впервые позволил себе заблокировать свой номер. В первый и последний раз. На этот раз с нее хватит. На этот раз она не собирается довольствоваться тем, что немного подуется и спустит все на тормозах. На этот раз она дойдет до суда, запретов на посещения и всей этой катавасии. Уж она позаботится о том, что мало ему не покажется. Ему так достанется, что он больше никогда не посмеет к ним приблизиться. Она осталась в крайнем ряду и заметила, что спидометр показывает 150. Только бы ей не пропустить съезд на Стревельсторп, где он жил. Подонок. Она сделала последнюю затяжку, выкинула сигарету в опущенное окно и закурила новую. Как она могла быть такой наивной? За долгие годы она получала так много предупредительных сигналов. У нее было сколько угодно шансов просто повернуться и уйти. Вместо этого она предпочитала закрывать глаза, подставлять другую щеку и делать вид, что все нормально. Будто он действительно сможет бросить пить. Будто его плохое настроение на самом деле ее вина. Тогда у них еще не было детей. Если бы проводился чемпионат мира по глупости, она бы безо всяких усилий заняла первое место. Она выпустила дым, он попал ей в горло, и она закашлялась. Как старая бабка, подумала она, заметив, что вишневая «Вольво» обогнала ее во внутреннем ряду. Она бросила взгляд на отметку спидометра — 140 — и встала во внутренний ряд за «Вольво». С тех пор прошло больше десяти лет. Но она помнила первый удар, как будто это было вчера. Они ужинали у ее подруги детства Павлы, или Эльзы Халлин, как ее звали с тех пор, как она вышла замуж за Йеркера. Халлины пригласили их на фондю после того, как разобрали кладовую в подвале и нашли там фондюшницу. За ужином они говорили о том, как несправедливо, что такая хорошая посуда бог знает сколько лет лежала в подвале. Затем они перешли к тому, что им нравится в раскритикованных восьмидесятых, и примерно на этом этапе она заметила, что Бьерне замолчал… На «Вольво» включился сигнал торможения, и ей самой пришлось затормозить, чтобы не врезаться в нее. Камилла бросила взгляд через плечо — посмотреть, сможет ли она вывернуться, но там ехал грузовик и пытался обогнать ее на подъеме. Зачем?