Коренев отвлекся от аквариума и поглядел на стол, покрытый рядами бумаг, из-за которых выглядывал торс человека с квадратным лицом, колючими сверлящими глазами и волевым подбородком. Кореневу всегда было интересно, как выглядит пресловутый «волевой подбородок». Его любопытство было удовлетворено сполна. Когда человек открывал рот, показывались острые разреженные зубы, точь-в-точь, как у пираний. – Меня направили к вам по решению суда, – сказал Коренев и отдал бумагу. Начальник брезгливо взял и пробежал по строчкам взглядом. – Кусачки украсть пытался? – Так точно. Бессмысленно отпираться с приговором на руках. – Что с тобой делать? Коренев пожал плечами. – Ты кто по образованию? – Журналист. Начальник брезгливо скривился. – С такими данными тебя можно определить только на неквалифицированный труд, – сказал он. – Пойдешь на лопату, грязь разгребать. Карьера разнорабочего Кореневу не улыбалась от слова «совсем». Всю сознательную жизнь он посвятил интеллектуальному труду и испытывал стойкое отвращение ко всякого рода физической деятельности. – Согласен? – А есть выбор? – с надеждой спросил он. – Нет. Начальник ткнул в кнопку на телефоне. Где-то в недрах здания зажужжал звонок. Коренев прислушался и едва не подпрыгнул от неожиданности, когда дверь распахнулась и в кабинет вбежал мужчина в бледно-желтой робе. На серьезном неулыбчивом лице он носил усы щеточкой и очки с толстой оправой – одна из дужек была сломана и ее заменяла резинка. – Твой новый подопечный. Суд впаял три месяца за воровство, – сказал ему начальник и кивнул на Коренева. – Товарищ неквалифицированный, реализуй его где-нибудь. – Ясно, сделаем, – хмыкнул вошедший и двумя пальцами разгладил усы. Кореневу не понравился ни этот взгляд, ни само слово «реализуй», похожее на «использовать». – Иди за мной, – кивнул человек в желтом костюме и вышел из кабинета начальника. – Я твой бригадир и следующие три месяца ты у меня в подчинении. Ясно? Коренев понял, что грядут непростые времена. В ближайшие дни он выяснил, что излюбленной фразой бригадира является «Ты че творишь?», во всяком случае, каждое действие Коренева сопровождалось именно ею. #22. Бригадир поселил Коренева в своем вагончике, утепленном снаружи и изнутри. Обогревался вагончик «буржуйкой» – в углу лежала поленница дров для нее. Кроме металлической печи имелась какая-то мебель – простенькая кровать, стол, заваленный разнообразным хламом, и два шкафа, у одного из которых дверца жила собственной жизнью и открывалась в неподходящий момент. – Спать будешь здесь! – сказал бригадир и указал на лежак. – На работу выходишь с завтрашнего дня. Остаток вечера Коренев скоротал на кровати в размышлениях о превратностях судьбы. Все это время бригадир сидел за столом над чертежами в полном молчании и с треском почесывал жесткую седеющую щетину на подбородке. Его пасмурное лицо хранило одно недовольное выражение, словно в этой жизни не существовало ничего, способного его развеселить. Коренев бригадира побаивался – ему казалось, с такими лицами ходят по улицам маньяки и серийные убийцы в поисках жертвы. В вагончик иногда забредали рабочие за указаниями, бригадира они называли «отец» без всякого имени-отчества, и его настоящее имя осталось загадкой. В конце дня бригадир натянул кислотно-зеленую каску, светившуюся в темноте, и ушел домой. Перед уходом распорядился дверь никому не открывать, не шуметь, внимания не привлекать и песен не петь. Коренев пообещал не петь и всего остального тоже не делать. Ночью спал отвратно и постоянно ворочался. Ему снилось, как его выводят в чистое поле, вручают лопату и требуют рыть яму, которая походит на его собственную могилу, а вокруг стоят его знакомые, включая Ленку и Тамару, и смотрят с осуждением. Даже Дедуля явился с креслом-качалкой и злорадствовал, мол, большей бездарности в жизни не встречал. Утром вернулся бригадир и принес новый комплект спецодежды темно-синего цвета, хотя и без цифр на спине – отбывающим наказание номер не полагался. Кроме спецодежды, выдали еще и талоны для трехразового питания в столовой. Бригадир употреблял исключительно принесенный из дому паек, а от столовской еды у него случалась изжога. Кореневу же выбирать не приходилось. Его отвели к огромной куче то ли угля, то ли земли, то ли породы, то ли смолы – черт их разберет. Задача состояла в том, чтобы набирать эту отвратительно воняющую жижу и забрасывать лопатой в грязное корыто с ручками. После заполнения корыто в четыре руки относилось метров за сто и опорожнялось через люк в земле. Что со смолой происходило дальше, оставалось загадкой, но в беспросветной черноте хлюпало и гудело, будто там жил огромный прожорливый монстр. Работали впятером. Лица, руки и одежда напарников пропитались черной смолой, а сами они напоминали измазавшихся шахтеров и представлялись Кореневу на одно лицо. Через неделю или две он должен был выглядеть так же, если не хуже. – Благодать, – говорили ему для приободрения. – Бери больше, бросай дальше. Да и платят неплохо, надо сказать. Да что уж там, много платят. – Такая важная работа? – удивился он. – Вредная. Выпрямился, перестал копать и выпучил глаза. Ни о чем таком его не предупреждали. – Конечно. Думаешь, эта гадость – целебная грязь? Дыши пореже, пока сознание не потерял, – посоветовали ему. – И руки мыть не забывай, пока коже не слезла, как у змеи. Он поглядел на черную смолистую жидкость с испугом. Он не имел ни малейшего желания подвергать здоровье смертельной опасности. Хотелось еще пожить. – Греби лопатой, не отлынивай. Переживешь три месяца, мы годами работаем, – отвечали ему. – Думать было надо, когда кусачки воровал, а теперь поздно пить боржоми. Не мог что-то подороже спереть? Вот начальник цеха тянет, как с пожара, все об этом знают, а ему ничего, потому что троюродный племянник директора. – Сплошное кумовство и непотизм! – сказал самый пожилой из рабочих. Или просто самый грязный, сказать трудно. Возможно, грязь была сродни кольцам в стволе дерева – по миллиметру в год. – Надо бороться за честное распределение должностей! – подсказал Коренев для поддержания разговора. Прозвучало похоже на Подсыпкина, и он смутился. – Зачем? – удивились рабочие и прекратили копать. – Ну, это же плохо, наверное… Да? – промычал он неуверенно. – Ну а что же директору брать на такие ответственные посты кого попало? Нет, нужны проверенные кадры, он их и ставит. Надежные люди – корень порядка. Придет, к примеру, в руководство случайный человек и все испортит, а так у нас есть и отлаженная система, и преемственность, и отсутствие драки за власть. Постоянство – залог уверенности в завтрашнем дне. Темпы развития стабильности опережают заданные показатели на два процента в прошлом квартале, и на три – в текущем. Странные люди и общаются по-казенному. Чудаковатый Подсыпкин на общем фоне выглядел не самым неадекватным. Его возмущения хотя бы выглядели разумно. Слова рабочих походили не речь живого человека, а на список лозунгов к первому маю. Коренев решил впредь голоса не подавать и работать молча, чтобы не сморозить глупость. В первый же день с непривычки заработал мозоли на ладонях, хотя и не снимал защитных перчаток. Материал рукавиц был грубым, и он подозревал, что именно ими и натер волдыри. К счастью, общий энтузиазм был далек от ударного. Работали с чувством, с толком, с расстановкой. Любое телодвижение сопровождалось паузой на поправку рукавиц, а перекуры следовали один за другим без перерыва. – Не суетись! – сказали Кореневу. Он не курил и вообще подозревал смолистую жижу в горючести, поэтому работал, пока остальные отдыхали. – Я не курю. – Тогда постой, передохни. Чего разошелся, будто в своем огороде картошку копаешь? Оно тебе надо? Никуда куча не денется, не волк, в лес не убежит. С досадой прекратил махать лопатой. Тот небольшой опыт физического труда на родительской даче, который у него все-таки был, подсказывал, что после отдыха работается намного тяжелей. В обед все доставали пайки, а он ходил в столовую с талонами. Он успевал пообедать, умыться и вернуться назад, пока прочие рабочие разворачивали свертки, растягивая обеденный перерыв по времени вдвое, а то и втрое от положенного. За обедом шло обсуждение новостей. – Читали? Директор в заграничной командировке встречался с зарубежными министрами, – начинал кто-то для поддержания беседы. – Он их с порога отшил, у них такие лица недовольные были, будто хрену наелись. – Уроды! Когда уже сдохнут? Житья от них нет, только и думают, как бы пакость какую нам сотворить, чтобы наша фабрика закрылась. – Не дождутся! Мы им покажем кузькину мать! Первыми ножки протянут. – А посла ты ихнего видал? Это ж форменный идиот! Он думает, что у нас медведи на балалайках играют! – Кстати, я с сыном на выходных в цирк ходил, там медведь на балалайке играл и на велосипеде ездил, маленьком таком, детском. Вот умора-то была! – При чем тут твой цирк? – Ты медведя упомянул, я и вспомнил. – Ну тебя к лешему, заладил со своей балалайкой, тошнит уже. Я про ихнего посла рассказывал. Идиот он, каких свет не видывал. А наш Директор – молодец, за словом в карман не лезет. Складно так говорит, послушать приятно… – Да-да, – подхватывали остальные. – Сразу видать, прирожденный талант руководителя и оратора, не то, что эта свора на местах. Он их может в кулак сжать и дурь из них выдавить с потрохами. – Ага, если к нему прорваться и о проблемах рассказать, он распоряжение даст, мигом исполнят… Беру, говорит, под личный контроль, и они так по струночке вытягиваются, будто в армии. – Отчего на фабрике не наблюдается всеобщего счастья и радости? – не выдержал Коренев. – Почему директор порядок не обеспечил?