В понедельник коллеги по лопате обсуждали предстоящие праздничные мероприятия. Кажется, в финале празднеств ожидался салют на сто выстрелов – по одному за каждый год работы фабрики, но Коренев вырос из того возраста, когда радуются буквальному выбрасыванию денег на ветер. По словам рабочих, после митинга ожидалась прямая беседа с Директором, где любой желающий мог бы задать вопрос или пожаловаться на проблему. Как оказалось, у каждого из присутствующих нашлись заветные мечты, которые они несколько лет надеялись озвучить в присутствии высокого начальства. Но по разным объективным причинам ни у кого не получалось – нахальные работники других цехов, которых никто не знал и до того в глаза не видел, вырывались вперед и задавали скучные вопросы, на которые Директор «совершенно случайно» давал развернутые ответы. – В этот раз получится! Чувствую, должно свезти, – приободряли рабочие друг друга. – Не может же все время обламываться, придет и на нашу улицу праздник! – А Директор-то – молодец, на вопросы отвечает, глазом не моргнет. Ему вопросик, он ответ, ему второй, он и его – щелк! – да так складно! Циферки наизусть помнит, за словом в карман не лезет. Где, чего и на сколько процентов выросло, без запинки скажет. Одно дело – голова! – восхваление директорских качеств пошло на новый круг. Все друг с другом соглашались, ругали руководство, но хвалили Директора, в одиночку тянущего на себе фабрику. Коренев поначалу сохранял скептическое отношение к этим россказням. За годы работы в журналистике он на собственном опыте обнаружил, что не боги обжигают горшки, а во власти редко попадаются люди высокого ума, хотя порой и с весьма богатой фантазией. Как известно, хуже обычного дурака только дурак деятельный, у которого зудит сочинить что-нибудь эдакое, чтобы все внезапно осознали, как им беззаботно жилось раньше. Рабочие с такой уверенностью говорили о способности Директора разрешать проблемные вопросы, что даже стреляный Коренев не удержался, поддался общему настроению и тоже решил ждать митинга, чтобы попросить о свободе. Возможно, удастся прорваться к микрофону и разъяснить, что он не простой рабочий и попал сюда по ошибке, а на самом деле он журналист, который по договору с фабрикой пишет о ней книгу. На следующий день – во вторник – куча внезапно сгинула. Коренев пришел с лопатой и нашел вместо кучи пустое место. Сиротливое черное смоляное пятно на грунте выдавало контуры некогда располагавшейся здесь горы. – Оп-ля! – он успел настроиться на то, что три месяца наказания пройдут на этой куче грязи с лопатой в черных руках. Пришел бригадир и пояснил. Оказывается, при подготовке к праздничным мероприятиям кто-то из руководящего состава решил, что смола портит панораму. В срочном порядке приехала уборочная спецтехника и за полчаса убрала местность подчистую. – Зачем мы столько мучились с лопатами, если все решается одним взмахом руки? – спросил Коренев с праведным негодованием. – Шесть человек неделями горбатились, а нужно было лишь попасться на глаза руководству! Бригадир ответил философски: – Я в большую политику не лезу и выполняю распоряжения без лишних рассуждений. Тратить нервы и бороться бесполезно – здоровье угробишь, а правды не найдешь. Как говорится, меньше думаешь, крепче спишь. – Чем мне заниматься до конца наказания? Бригадир поразмыслил и постановил: – Давеча к начальнику цеха приходил Подсыпкин и жаловался, что ты у нас с высшим образованием на неквалифицированном труде. Пойдешь на квалифицированный. Оказалось, Кореневу предстояло чистить и смазывать механическое оборудование. Он смутно представлял, как именно он будет исполнять новые обязанности со скудными познаниями в механике. Неизвестность пугала, к тому же бригадир утешительно сказал: – Ничего сложного, разберешься. Главное, не забыть повесить табличку «Не включать, работают люди», чтобы без пальцев не остаться. Хотя бывают такие странные субъекты, которые при виде предупреждения норовят включить наперекор. После этих слов стало дурно. Работа на лопате теперь не выглядела самым плохим вариантом. Грустно посмотрел на пальцы и представил, как лишается одного из них, а то и двух. Или вообще всех. На следующий день началось обучение. В наставники определили какого-то щербатого малого, который шепелявил, картавил и деловито сплевывал на пол, изображая тертого калача. На практике оказалось, он и сам знал с гулькин нос, а все оборудование называл «ну, эта, муть вот та, что крутится, а потом цепляет». – Давно тут работаешь? – не выдержал Коренев после изучения принципа работы очередной механической ерундовины с электроприводом. – Семь лет, – ответил щербатый и вытер засаленным рукавом нос, отчего не выиграли ни нос, ни рукав. Такое обучение показалось Кореневу малополезным – он любил слова и термины и предпочел бы знать, как называть тот или иной узел. Он учился набивать сальниковые уплотнения на насосах, но понятия не имел, как эти аппараты и агрегаты работают сообща – что, черт возьми, выпускает фабрика? После недельного обучения Кореневу предстояла самостоятельная работа, и он ожидал этого дня с особой настороженностью и опаской. В среду бригадир предупредил с самого утра, что в обеденный перерыв в четверг нужно прийти к зданию цеховой конторы: – Групповая фотография по случаю столетия фабрики! – Я же не работник цеха! Мне там не место. – Для массовки подойдет. Думаешь, будут всматриваться? На оставшиеся два месяца ты приписан к изоляторному цеху, так что формальных нарушений нет. Нашлась в фотосъемке и светлая сторона. Кто-то решил, что рабочие в грязных робах на фотографии будут выглядеть неприглядно, и распорядился обеспечить новой спецодеждой. Все обрадовались, включая Коренева, успевшего испачкаться смолистой субстанцией из кучи, запах которой преследовал повсюду. Потом оказалось, одежду выдали для фотографии, а после фотосессии ее необходимо сдать кладовщику. – Тьфу, показуха, – возмутился он. – Смотрю, у вас обожают пыль в глаза пускать. – А где не любят? – ответил бригадир и переоделся в новое. – Каждый хочет выглядеть лучше, чем на самом деле. В душе по такому поводу дали горячую воду. Коренев удивился, потому что обычно даже холодная шла тонкой струйкой или вовсе отсутствовала. Он приловчился мыться дочиста одним ковшиком кипятка, нагретого кипятильником, а тут привалила невиданная щедрость. Залез в душ и минут двадцать испытывал неописуемое блаженство от теплых потоков, стекающих по затылку и спине. Потом в дверцу постучал бригадир с требованием освободить душевую кабинку и не задерживать очередь. Пришлось закончить водные процедуры досрочно и выйти, замотавшись в полотенце. К фотосессии трудовой коллектив отнесся с максимальной ответственностью. Кто-то пустил слух, что среди фотографий цехов будет проведен конкурс и лучшая попадет в местную газету. Кореневу подобный стимул показался слабым и сомнительным, но на большинство идея соревнования подействовала. Людей собралось много. У Коренева екнуло при виде знакомой фигурки с рыжими волосами. – Нас взяли для компании, чтобы разбавить мужской коллектив, – пояснила Алина и рассеянно поглядела по сторонам. В руках она держала огромный букет. Цветочки были искусственные, хотя и выглядели похожими на живые. – На фотографии будет смотреться потрясающе, – Алина проследила за его взглядом. – Сейчас с цветами беда, все-таки зима на носу, а хочется чего-то яркого. Он хотел договориться о следующей встрече, но вмешался штатный фотограф и принялся расставлять работников по эстетическим соображениям. Алина оказалась в первом ряду, а самого Коренева засунули сбоку, чтобы не портил кадр постной рожей. Последовала команда улыбаться и смотреть в объектив. Все скалились, пока фотоаппарат щелкал в сопровождении ослепляющих вспышек. Коренев старался улыбнуться, но чувствовал, что не способен на большее, чем снисходительно-брезгливая гримаса. Снимали долго. Фотограф то подходил поближе, то убегал подальше, то подбирал поудачнее угол и освещение. На мгновение показалось, что это Оленька бессмысленно мечется в попытке сделать снимок максимально неудачным. Когда фотограф наигрался с композицией, рабочим напомнили вернуть новую спецодежду кладовщику и приказали разойтись. Коренев догнал Алину, у которой успели отобрать искусственные цветы. – Хотел с тобой пообщаться, в прошлый раз не договорили. Разреши проводить к проходной. Напыщенно получилось. Он настроился на отповедь. Алина нахмурилась. – Провожать не стоит, кто-то нас заметит вместе, а мне ненужные вопросы не нужны, – сказала она встревоженно и добавила: – Я дежурю на выходных. Можем повидаться в воскресенье, если хочешь. Коренев с радостью согласился. Алина убежала, а он побрел в вагончик переодеваться, чтобы сдать спецодежду. #25. В ожидании выходных по вечерам лежал в углу, упершись затылком в холодный пластик стены. Ему некуда было идти и нечем заняться. Он пытался разузнать у бригадира, есть ли на фабрике развлечения для простого люда, но тот поглядел на него недоуменным взглядом, будто Коренев ляпнул несусветную глупость, которая нормальному человеку даже в голову не придет. Однажды ему поручили почистить какое-то механическое устройство. Двое разнорабочих притащили его на руках и бросили на пороге перед вагончиком. Коренев как раз обедал, запивая подсохшую булку водянистым молоком, и с интересом наблюдал за действиями рабочих, подгоняемых бригадиром. Когда сдоба закончилась, вылил остаток невкусного молока в раковину и вышел на крыльцо. Бригадир возвышался над куском металла причудливой формы и по обыкновению жевал спичку. Заметил Коренев, кивнул ему и приказал: – Разобрать, почистить, смазать и собрать, – и ушел, бросив один на один с непонятной штуковиной неизвестного назначения. Коренев принес из вагончика инструменты и с руганью и матами принялся разбирать механизм. Покрытые ржавчиной болты отказывались крутиться, раздувшиеся шпильки застревали в отверстиях. Коренев заработал на пальцах мозоли от гаечных ключей. Когда переворачивал корпус, не успел выдернуть руку и зашиб правый мизинец. На журфаке такому не учили. Гордый собой, вырезал из паронита прокладку ножницами по металлу. С разборкой провозился до самого вечера, побросал детали в керосин и отправился ужинать. Пришел бригадир, оценил объем выполненных работ, покачал головой, но ничего не сказал. Съел кусок вчерашнего хлеба и ушел. На следующий день выяснилось: разобрать механизм проще, чем проделать обратную операцию. Это походило на сбор к отпуску – количество вещей превышало внутренний объем чемодана и не позволяло ему закрыться. Он и прыгал, и бил молотком, и менял порядок деталей, сокрушаясь, что не зарисовал их расположение в корпусе. Получалась полная ерунда, и даже прокладка из паронита никуда не лезла. Увлекшись ее вырезанием, забыл, где она стояла. Вернулся бригадир, встал за спиной и с лишенным эмоций лицом понаблюдал за деятельностью Коренева. – Ты чего творишь? – задал излюбленный вопрос, побросал детали в кучу, словно детские игрушки, и закрыл корпус, тем самым за минуту проделал работу, на которую Кореневу не хватило половины дня. – Думать надо! Или котелок не варит? Он постучал головой по каске с намеком на умственную несостоятельность Коренева. Тот обиделся и сказал, что не дурак, но эту штуку видит впервые и никто не удосужился объяснить ему ее предназначение и устройство. – Учиться надо! – изрек бригадир и пошел отмывать щелочью ладони от смазки. – Я бы рад, но как? – Книжки читай! – Нету! Дайте, буду читать! – пошел в контрнаступление Коренев. – Сам в библиотеке возьмешь. Так он узнал о существовании на фабрике библиотеки, в которую и отправился на следующий день. К его огромному разочарованию библиотека была исключительно технической и, кроме справочников и учебников, другой литературы в ней не нашлось. Он сначала расстроился, а потом решил, что это лучше, чем ничего, набрал на читательский билет бригадира книг под завязку и читал их по вечерам. От огромной и скучной жизни, напоминающей вечное сидение на унитазе, истосковавшийся по впечатлениям мозг цеплялся за любую новую информацию, будь то физическая химия металлов и сплавов или справочник строителя-конструктора. Прочитал учебник по механике, разобрался с основами сопромата и построил десяток эпюр. Это оказалось несложным, если проявлять терпение и внимательность. Коренев, причислявший себя к гуманитариям, испытывал огромную гордость от своих скромных достижений и даже готов был простить бригадиру его постоянную угрюмость.