– А стены раскрашивать можно? – спросил он. – Какое это имеет отношение к Детскому дню? – Ты боишься играть, но не боишься развлекаться с преступниками. – Прошу прощения? – Как многие взрослые, ты боишься играть… – Да, это я понял, – быстро сказал я. – Но что ты имел в виду, когда говорил о преступниках? В Парке появились преступники? Они к тебе обращались? Самппа прищурился, как будто хотел меня лучше рассмотреть. – Какие преступники? – спросил он. – Я говорю о Лауре. Разумеется, я не знал, что чувствует человек, на который обрушился целый дом, но на краткий миг представил себе, какие эмоции владеют в момент обрушения жителем первого этажа. Я молчал, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы не упасть со стула и сохранить спокойное выражение лица. – Разумеется. – Это все, что мне удалось выдавить. – Конечно, я не имею в виду, что тюрьма навсегда переводит человека в разряд подозрительных, – добавил Самппа, взявшись теребить уже другой браслет и другим пальцем. – Я верю, что люди способны меняться. Каждый заслуживает второго шанса. Вот почему я пришел поговорить о Детском дне – лучше Неделе – который начнется… – Давай вернемся к твоей коллеге, – перебил я его, понимая, что ступаю по тонкому льду. Во мне все бушевало, но я изо всех сил старался этого не показать. Самппа явно полагал, что мне известно нечто, до чего я в жизни не додумался бы, будь у меня в распоряжении целый месяц, состоящий из одних воскресений. – Все это конфиденциально, – сказал я. – Даю гарантию, что я действую исключительно в интересах Парка приключений. Это была не вся правда, но и не ложь. Самппа смотрел на меня. Очередной тур игры в гляделки, как только что с Кристианом. И вариантов у меня не больше, чем тогда. Я должен выиграть. Самппа выдержал самую долгую из своих пауз. – Давай будем честными друг с другом, – наконец сказал он. – Есть факт, что, когда Юхани ее нанял, она прошла вперед вне очереди. Я это знаю, потому что сам советовал ему кое-кого на эту должность. Моего старого приятеля по колледжу, с отличными идеями по поводу художественного образования детей и взрослых. И он только что получил ученую степень по педагогике. Но тут вдруг появилась Лаура. И Юхани взял ее. Выпускницу художки, которая, как выяснилось, только вышла из тюрьмы. Сидела она не за убийство и не за что-то в этом роде, а за довольно серьезные финансовые нарушения… Или как это называется? Невозврат займов, хищение средств, мошенничество, уклонение от уплаты налогов – точно не знаю, но что-то такое. Если откровенно, я не понимаю, как такому человеку можно доверить работу в Парке приключений. Почему Юхани принял такое решение? Разумеется, Лаура – человек одаренный, и сейчас ее талант расцветает. Это позитивный пример для всех нас. Вот почему я пришел поговорить о Детском дне – лучше неделе. Поскольку всем сотрудникам, кроме меня, разрешено воплотить свои мечты… – Ты обсуждал это с Лаурой? – снова перебил я его. Я не удержался. Он говорил так, словно бежал марафонскую дистанцию. Километр за километром, час за часом, на стабильной скорости, но мне не хватало терпения его выслушивать. Не сейчас. – Детский день? – Тюрьму. Самппа удивился. Искренне. – Не думаю, что я когда-нибудь раньше видел такой холодный взгляд и слышал такой холодный голос… Один мужчина, который пришел в Парк со своими детьми, подошел к Лауре и сказал что-то вроде: «Эй, хорошо, что ты уже на свободе». Мы с коллегами стояли неподалеку. И что она ответила? Ну, пожалуй, я не буду это повторять. От ее слов у меня мороз по коже пробежал. В тот день мы узнали, что на некоторые темы с ней лучше не заговаривать. – А этот мужчина?.. – спросил я, пытаясь спрятать свою заинтересованность за нейтральным тоном, хотя меня одолевало желание схватить Самппу за грудки, тряхнуть хорошенько и заставить выложить мне все сию же минуту. – Как он выглядел? – Ну типа… Обыкновенно, – ответил Самппа. – Хотя нет, не совсем. Как минимум, он сам не считал себя обыкновенным. Такой малость самодовольный. Самппа умолк, а я понял, что дальнейшие расспросы невозможны. Мне казалось, что в описании я узнал Киммо, но я не знал, что бы это могло значить. К тому же мне требовалось выпроводить Самппу из кабинета. Стены давили на меня; пол и потолок как будто начали дрожать, а из моего тела утекали последние силы. Теперь мне стала ясна причина моей усталости и того, почему она только усиливалась. Усталость накрыла меня с головой, вынырнула из тьмы, которая окружала меня все время, несмотря на то, что иногда тьму прорезывал тонкий луч света. – Насчет Детского дня, – сказал я. – Обещаю, что изучу этот вопрос с максимальной благожелательностью. – Это как? – Я попытаюсь найти способ осуществить эту идею. Я сказал именно то, что имел в виду. Если я смогу решить проблемы Парка, то буду только рад уступить место управляющего шестилетнему ребенку. Впервые за всю нашу беседу Самппа улыбнулся. – Как я и говорил, ты – глоток свежего воздуха в этом Парке, – сказал он. – Ты настоящий царь Мидас. Все, к чему ты прикасаешься, расцветает. 25 От криков у меня едва не лопались барабанные перепонки. Группа детей обтекала меня с двух сторон. Холл казался освещенным ярче обычного. Вся обстановка вдруг предстала передо мной слишком пестрой, кричащей, безвкусной и потому уродливой. Детские визги были словно тысячи ногтей, скребущих по доске. Запах жареных сосисок из кафе будил в памяти площадку для выгула собак, когда в нем начинает сходить снег. Стальные опоры Большой горки отсвечивали льдом; вагоны Варана, обычно двигавшиеся со скоростью улитки, напоминали приличный экспресс. Общий шум Парка, непрекращающиеся разнообразные звуки, их хаотичная регулярность – все это обрело физическую форму и сыпалось на меня ударами со всех сторон, давило на каждый сантиметр моего тела. Через какое-то время мне пришлось остановиться, что было к лучшему. Лаура с кем-то разговаривала. Мужчина примерно моего возраста активно жестикулировал и указывал руками на расписанные стены. Он производил впечатление человека, не верящего собственным глазам. Я его понимал. Мне тоже с трудом верилось в то, что предстало моему взору. Возможно, я стал свидетелем мирового живописного рекорда – во всяком случае произошло событие соразмерного масштаба. Фрески были полностью закончены. И они ошеломляли. Я чуть отступил назад и остановился на мостике между Ружьями-тромбонами и Пончиком. Кое-кто из родителей тоже стоял здесь, опираясь на перила. День в Парке приключений явно не относился к числу самых захватывающих событий в их жизни. Лаура продолжала разговаривать с мужчиной. Мужчина поочередно указывал рукой то на одну стену, то на другую, складывал руки на груди, кивал и внимательно слушал, что ему говорит Лаура. Наконец они пожали друг другу руки. Мужчина несколько раз оглянулся, нашел глазами что-то и направился в том направлении. Вполне вероятно, что его целью был один из инфернально верещащих детишек. Я подошел к Лауре. Она протирала белой тряпкой синий левый край стены О’Кифф, стоя ко мне спиной. На ней были черные рабочие брюки и красная футболка. Волосы у нее торчали во все стороны. Очевидно, она почувствовала мой взгляд, потому что повернулась, когда мне оставалось до нее несколько шагов. Ее лицо осветилось довольством и даже гордостью. Но только на долю секунды. Все изменилось мгновенно. – Привет, – сказала она. – Здравствуй, – ответил я. Она посмотрела налево, затем направо. По ее виду никто не сказал бы, что она мне рада. Совсем нет. – Стены закончены, – сказал я. – Поздравляю. – Осталось несколько последних мазков. Но… Спасибо. Из ее голоса испарились вся ее доброта, все знакомое мне дружелюбие. Не говоря уже о теплоте. – Похоже, кому-то они понравились, – сказал я, на ходу соображая, как продолжить этот разговор. – Кому? – Этому мужчине… Только что… Который… – А, этому… Да, точно. Это журналист из «Хельсингин Саномат». Пришел сюда с детьми и увидел эти стены. Завтра вернется. Хочет их сфотографировать и взять интервью для газеты. – Замечательно. – Признаюсь, я немного удивлена. Лаура посмотрела мне в глаза. Я не отвел взгляда. На ее лице застыло нейтральное выражение. Хотя мы стояли почти вплотную друг к другу, от былой близости не осталось и следа. Трудно было вообразить, что еще совсем недавно мы страстно целовались в электричке. – Ты хотел что-то спросить? Вопрос застал меня врасплох. – Вообще-то… – Я кивнул, хотя уже потерял уверенность, что в этом разговоре есть смысл. Как и в любом другом разговоре с ней. – Не знаю. – Раз уж ты здесь, – сказала Лаура, оглядываясь по сторонам, будто собиралась переходить через дорогу, – может, лучше всего будет, если я… Мне надо тебе что-то сказать. Крики детей и шум Парка приключений бушевали вокруг, словно шквалистое море. Мы стояли как будто на продуваемом всеми ветрами пляже, пытаясь расслышать, что говорит собеседник. – Это трудно, – начала она, комкая в руках тряпку. – Мне надо было… сказать тебе… раньше. Я внезапно почувствовал облегчение. Лаура наконец заговорила о том, что меня волновало. Это к лучшему. Она расскажет обо всем сама, и мне не придется задавать ей неудобные вопросы. – Это и не может быть легко, – сказал я и ободряюще кивнул ей. – Я прекрасно тебя понимаю. Мои слова ее немного удивили. – Нет, нелегко. Это… Но приятно знать, что ты понимаешь. Ты и я… Хорошо провели время. – Очень хорошо, – подтвердил я. – Да, – сказала Лаура быстро и тихо, как будто исполняя неприятную обязанность. Я чувствовал, что тоже должен что-то сказать. Но единственное, что пришло мне в голову, это продолжение моего предыдущего комментария. Что-то типа: «Очень, очень, очень хорошо». Но это не годилось. По множеству причин. – Но, – продолжила она. – Иногда хорошо – этого слишком мало. Как бы это сказать: ты и я… Я думаю, у нас разные пути. – Разумеется, – ответил я. – Ты художница, а я математик. Теперь – управляющий Парком…