– Нет, дело не в этом… Мне трудно говорить… В ее голосе зазвучали новые нотки. Как будто у нее вдруг что-то заболело, но она не хотела этого показывать. У меня возникло ощущение, что я еду в поезде, который приближается к катастрофе, скорее всего, к обрушившемуся мосту. Это было подсознательное чувство. До этого мне и в голову не приходило, что я нахожусь в каком-то поезде. – Я имею в виду, что в этот момент в моей жизни и в твоей жизни… – казала она. – …Мы движемся в разных направлениях. Вот что я имею в виду. Она коснулась своих очков, хотя никуда их не сдвинула. – Надо сказать это вслух, – добавила она еще быстрее и более напряженным голосом. – Я пытаюсь сказать, что… То, что между нами было… Этого больше не будет. Все кончено. Я посмотрел на нее. Она по-прежнему выглядела такой же, как всегда. Я решил, что честно скажу все что думаю. – Я тебя не понимаю. Лаура отвернулась. Я увидел, как у нее по щеке скатилась слеза. – Прости. На меня обрушилось еще одно здание. Крики в холле стали еще более невыносимыми. Мой разум совершил сразу несколько операций. Я понял, что допустил в своих вычислениях ошибку. Критическую ошибку. Все, что случилось между нами, – Моне, ужин, наши разговоры и моя интерпретация этих разговоров, поцелуи в электричке, ночь взаимной близости – привело именно к этому. Неважно, какой метод я использовал, я сделал неправильный вывод. Сколько бы раз я ни складывал одно с другим, у меня все время получался разный результат. Больше всего меня беспокоил тот факт, что я явно утратил способность двигаться в направлении, которое секунду назад представлялось мне разумным. Я просто стоял на месте и смотрел, как по щеке Лауры сбегает еще одна слеза. – Все кончено? – спросил я, сам не зная, к кому обращаюсь. Лаура молча кивнула. Ее губы и щеки едва заметно дрожали. Не знаю, как долго мы так стояли, но потом мы одновременно двинулись с места. Она повернулась к О’Кифф, а я пошел назад к себе в кабинет. Я прошел через шумный холл, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на кого-нибудь из наших клиентов. Вскоре я вернулся в кабинет. Сел в кресло и просидел в нем до закрытия Парка. Я запер Парк, выключил освещение. Вызвал к воротам такси. Это противоречило моим принципам по двум причинам. Во-первых, мой ежемесячный транспортный бюджет точно рассчитан, и поездка на такси его нарушит. Во-вторых, ездить от двери до двери негативно влияет на объем ежедневной физической нагрузки. Однако аргументы в пользу этой незапланированной поездки в «мерседесе» были слишком убедительны. Внутри меня что-то взорвалось, оставив безжизненный кратер. 26 В день захоронения урны с прахом Юхани я проснулся, когда на часах не было еще и шести. Я остался дома. Последние два с половиной дня прошли как в тумане. Густом и удушливом. Более того, я заметил, что с решением большей части практических вопросов прекрасно справлялся или ноутбук, стоящий у меня на кухонном столе, или телефон. Даже вопрос предстоящего ремонта Большой горки я успешно решал, переписываясь с Кристианом, поставщиками запчастей и временными рабочими. Кристиан хватался за любую возможность проявить себя в качестве главного менеджера. Он все делал правильно и за каждую цеплялся обеими руками. Не его вина, что мои собственные перспективы не выглядели сейчас особенно привлекательными. Я стоял спиной к раковине. Закипел чайник. Я посмотрел в окно. Наступил час между тьмой и светом – то время суток, когда в пейзаже начинают угадываться какие-то формы, но ты никогда не знаешь, то ли это что-то реальное, то ли плод твоего воображения. Закрытый ноутбук лежал на дальнем краю кухонного стола и как будто излучал что-то ядовитое. Или создавал вокруг себя силовое поле, не давая мне приблизиться и отталкивая меня. В то утро это ощущение было особенно сильным. Шопенгауэр поел и теперь сидел спиной ко мне между кухней и гостиной. Он умывался, усердно работая передними лапами. А что, если все это время он был прав? Что, если излишние усилия бесполезны и в этой жизни лучше фокусироваться на важном, спокойно проходя мимо возможностей, сулящих тебе что-то еще, кроме еды, сна и регулярных наблюдений с балкона? Что, если ничто никогда не заканчивается иначе, чем всегда, – тратой сил, одиночеством, поражением и в финале смертью? Я отрезал ломоть ржаного хлеба, сделал два тоста, положил сверху немного купленной со скидкой индейки, налил в кружку горячей воды и сел за стол. Открыл газету и тут же увидел фотографию: Лаура позирует перед своей фреской на тему Туве Янссон. Я перевернул страницу и нашел статью. Она занимала целый разворот и сопровождалась еще тремя фотографиями. Автор знакомил читателя с биографией Лауры и ее работой. Никакого упоминания о тюрьме. Я сознавал, что это злобная мысль, но в эти дни меня посетило много новых эмоций, в том числе не поддающихся контролю. На самой большой из трех фотографий Лаура опиралась о стену; сама фреска выглядела так, будто продолжалась до бесконечности. При знакомстве с содержанием статьи создавалось впечатление, что Лаура – начинающая художница, а эта километровая стена – ее первая работа. Мне было больно смотреть даже на фотографию. Туман перед глазами загустел, собравшись в области груди и живота тяжелым ноющим комком, и чем дольше я смотрел на изображение, тем больше рос этот комок. Я сложил газету, выглянул в окно и принялся за свой тост. Взял кружку с чаем, передвинулся на другой край стола и включил ноутбук. Секунду спустя мне пришлось вцепиться в край столешницы – иначе я упал бы со стула. Обновленные данные из Парка свидетельствовали: ни один из тех, кто взял у нас заем, не расплатился. Не вернул ни сумму долга, ни даже процент. Ни один человек. Доходы банка по результатам первой фазы равнялись нулю. Я пялился на цифры, но они не менялись. Это означало, что никто не собирался выполнять наше честное и разумное соглашение. Похоже, никто не думал, что получение небольшой ссуды до зарплаты накладывает определенные обязательства. Мы назвали свой продукт «разумным кредитом», о чем сообщалось в рекламной листовке, и в простейших выражениях объяснили, насколько это выгодное предложение, но это не побудило людей вести себя по правилам. Я вспомнил, что, основывая банк, принимал в расчет вероятность того, что найдутся те, кто не сможет выплатить долг, но разум и математика диктовали, что большинство заемщиков расплатится вовремя, потому что условия у нас лучше, а процент – ниже, чем у конкурентов. Это же простая математика! Это было много раз доказано на практике. А исходный капитал… Он теперь в карманах заемщиков. Или, как я быстро понял, он, скорее всего, даже не там. Гораздо более вероятно, что они его уже промотали, спустили в унитазы по всему миру. Абсолютно иррациональное поведение. Тем не менее… Это конец. В тот мрачный дождливый вечер на кладбище в Мальми почти не было людей. «Это потому, что все умерли», – пошутил бы Юхани. Уверен, что он так и сделал бы. Но Юхани молчал. Он был пеплом у меня в руках. Урна с Юхани внутри прибыла к кладбищу в черном катафалке похоронного бюро. Я нес ее на сгибе локтя правой руки. Она оказалась неожиданно тяжелой. За мной на почтительном расстоянии следовал сотрудник похоронного бюро – сравнительно молодой парень в шляпе и солнечных очках, несмотря на погоду. Путь был сравнительно долгий. Зонт у меня в левой руке порывался улететь вместе с ветром, явно не горя желанием защищать меня от дождя. Мы несколько раз сворачивали под углом в 90 градусов, затем сделали несколько осторожных шагов по мокрой траве и остановились перед небольшой ямой в земле. Вокруг высилась куча свежевынутого грунта. Я посмотрел назад. Молчаливый парень в черном возник рядом почти мгновенно. Я передал ему зонт, который он стал держать надо мной. Урна была обмотана бечевкой, которую я перемотал себе на правую руку, после чего начал опускать урну в ямку, стравливая бечевку. Когда я остановился, мне показалось, что все вокруг тоже замерло. Я поднял голову. Тысячи могил, косой дождь, высокая каменная стена, шоссе за ней. Черные от дождя стволы деревьев, тяжелые промокшие венки. Одинокая свеча в фонаре – словно единственный в мире источник света. Но тут на фоне общей неподвижности я заметил какое-то шевеление. Метрах в тридцати правее меня зашуршал чей-то плащ. Человек сделал несколько шагов, отвернулся и остановился. Низко опущенный капюшон плаща прятал его лицо. Возможно, он нашел могилу, которую искал. С другой стороны… Внезапно мне показалось, что я вижу спину Игуаны. Характерная осанка. Вдали показалась группа людей, которые двигались более или менее в моем направлении. Я еще раз посмотрел на одинокую фигуру. Похоже, он тоже обратил на них внимание. И двинулся прочь. Его энергичный шаг напомнил мне походку Игуаны. Его фигура исчезла за оградой прежде, чем я убедился, что это был именно он. Группа скорбящих сменила направление. Я смотрел на них со стороны. Один из них нес урну. Вполне вероятно, что человек, которого они провожали в последний путь, только что меня спас. Мертвые спасают живых. Но больше я об этом не думал. Вечер был темный и серый. Костюм у меня промок до нитки. Я пришел сюда, чтобы похоронить своего брата. Бечевка натянулась, и урна спокойно опустилась в объятия земли. Она коснулась дна ямы. Отсюда она никогда не вернется. Я выпустил конец бечевки. Одновременно я отпустил что-то еще. Не уверен, что я сказал это вслух. Но, как минимум, мысленно я сказал Юхани, которого больше никогда не увижу наяву: «Я не смог». Я не смог спасти Парк приключений. Я не смог спасти даже себя. Это оказалось невозможно. Я честно сказал ему, что больше ничего не могу придумать. И не вынесу новых испытаний. Как только тебе в голову взбрело, что я справлюсь со всем этим, используя простую логику? Ведь… Здесь просто нет никакой логики. Ни в чем нет никакой логики. И нигде нет никакой логики, потому что она, похоже, никому не нужна. Посмотри по сторонам, Юхани. Не вниз, не на эту темную урну, не на эти глинистые стенки ямы. Чуть выше. Если ты присутствуешь здесь в какой-то иной форме или достиг более высокого плана бытия, ты увидишь, что ничто из происходящего не приносит никакой прибыли. Ни в каком виде. Посмотри на мир. Шопенгауэр был прав. Только нерожденные счастливы. Жизнь – не ссуда. Это платежное мошенничество. Это проект, длящийся в среднем 75 лет, чья единственная цель – максимальное увеличение нашей собственной глупости. И, судя по всему, именно к этому мы и стремимся. Посмотри, какой выбор мы делаем. Если мы здоровы, мы делаем все, чтобы стать больными – курим сигареты, пьем спиртное и объедаемся. Если мы хотим изменить общество – мы голосуем за варианты, которые сделают наше положение только хуже. Когда нам надо думать о том, что разумно, а что нет, мы начинаем рассуждать о своих чувствах. Самое важное – гарантировать, что ничего разумного не произойдет, даже случайно. Самые успешные из нас – это те, кто умеет нести самую забористую чушь и обвиняет в этом всех остальных. Один плюс один равняется не двум, Юхани. В зависимости от того, какой сегодня день и кто говорит, это может быть чем угодно. И я должен преуспеть в этом мире, опираясь на логику? Я глубоко вздохнул. Я был почти уверен, что не рассуждал вслух. Еще секунду я постоял на краю ямы, глядя, как в земле исчезают капли дождя. Я принял решение. Мы вернулись на парковку. Сотрудник похоронного бюро сел в свой черный катафалк, а я – в белое такси. Дома я повесил свой мокрый костюм на плечики, вымыл ботинки, заварил чай и сел за компьютер. Запустил анонимный браузер, скрывающий мой IP-адрес, и открыл электронную почту. Я помнил: Юхани показывал мне, как работать в Сети, не оставляя следов. Иногда я думал, что это просто очередная мода – одна из тысячи вещей, которыми увлекался мой брат. Но в свете последних событий я предположил, что анонимность онлайн была для него чем-то большим, чем просто хобби. В любом случае это сообщение должно прийти не от меня. Оно запустит цепную реакцию, в которую буду вовлечен и я. Я составил сообщение, но медлил, не нажимая кнопку «Отправить». Я сделаю это утром. Хочу быть там, когда это произойдет. Получатель сообщения – старший констебль Пентти Осмала из отдела по борьбе с организованной преступностью и мошенничеством Хельсинки. Я сохранил его визитку. В тексте сообщения говорилось, что, по слухам, в одном из морозильников Парка приключений может обнаружиться тело человека, представляющего интерес для полиции. 27 Когда в это яркое утро я вышел из такси, осеннее солнце, стоя низко над горизонтом, слепило мне глаза и согревало лицо. Эту меру безопасности я отныне предпринимал всегда. Парковка была пуста; асфальт пах ночным дождем. Мне показалось, что Парк приключений стал меньше, чем обычно. Разумеется, он продолжал представлять собой гигантскую коробку, перекрывшую мне поле зрения от севера до юга. Но теперь она не производила впечатления внушительности. Она больше на меня не давила. Я больше не тащил Парк на себе. Что-то где-то изменилось. Вероятно, этим «что-то» был я. Я проверил время у себя на телефоне. Сообщение я отправил 40 минут назад. В здании я почти сразу столкнулся с Кристианом. Он шел в холл со стороны служебных помещений. При виде меня он начал улыбаться. Я улыбнулся в ответ. Его улыбка поражала шириной. Моя отличалась легкостью. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать – его улыбка исчезла – но я его опередил. – Должность исполнительного директора может быть ближе к тебе, чем ты думаешь. Кристиан остановился. – Серьезно? – спросил он. – О да.