На этот раз Максим не договаривался с Верой о встрече. Просто после обеда поехал в Тянск по делам – узнавать, какие документы нужны для устройства на металлургический завод, какие специальности требуются, да дают ли общежитие. Узнав все в отделе кадров, молодой человек все же решил заглянуть к Вере – уже скоро должна была закончиться смена. Покупать заранее ничего не стал: мало ли, в комнату уже подселили соседок – тогда, наверное, не очень удобно будет зайти… Усевшись на знакомую скамейку у автобусной остановки, Мезенцев посмотрел на часы. Пропустил пару автобусов… Новенький синий «Москвич-408» притормозил совсем рядом. Водитель – лысоватый дядька лет сорока в пижонском кримпленовом костюме и модной желтой рубашке с галстуком – выскочив, обежал машину, галантно распахнул дверцу перед сидевшей внутри пассажиркой – худенькой юной блондиночкой в нейлоновой блузке. Вера! Ну, мало ли, кто кого подвез, бывает… может, какой-нибудь там прораб… Однако лысый не просто выпустил девушку – он еще поцеловал ее в губы! И та не отпрянула! Вот ведь… И куда только комсомольский патруль смотрит? Хотя при чем тут патруль? Это что же такое происходит? Поцеловав Веру, хлыщ в кримпленовом костюме уселся за руль, помахал рукой и укатил вдоль по широкому проспекту Энгельса. Макс поднялся и зашагал к автобусу – как раз только что подошедший бело-голубой «ЗИЛ-158» с шипением распахнул двери. Десятый маршрут – на вокзал, там и автостанция. Как раз… – Максим! Он все же обернулся. – А я думаю – ты это или не ты? – как ни в чем не бывало подбежала Вера. – А мне соседей подселили. Ничего, девчонки веселые… – А ты теперь на «Москвиче» с работы ездишь? – Мезенцев презрительно усмехнулся и скривил губы. – Удобно… – Ну, раз уж ты все видел… – Девушка вдруг сделалась серьезной и, кажется, ничуточки не смутилась. – Так оно и к лучшему… Давно хотела сказать, да как-то… Короче, это Виктор Палыч, главный инженер СМУ. – Ага-а! Понятно… Главный инженер, о как! – развел руками Максим. – А не староват он для тебя? – А ты не смейся! – резко одернула его Вера. – Знаешь, это моя жизнь… И я не очень-то хочу скитаться по общагам да малосемейкам. Надоело! Что так смотришь? Будешь воспитывать? Говорить о принципах советской молодежи, о трудовых подвигах, о том, что с милым рай и в шалаше… – Да не собирался я ничего такого… – Максим неожиданно рассмеялся, без всякой обиды, без всякого зла. – И правда, твоя жизнь – живи! А я своей буду… Удачи! Запрыгнув в автобус, Максим, не оборачиваясь, бросил пятак в кассу и оторвал билет. – Ну, ты все же не держи зла! – прокричала вслед Вера. Макс хмыкнул, но обернулся и помахал рукой… Вот так вот, как-то все легко и случилось. Может быть, потому что не любовь у них с Верой была, а просто… легкое увлечение. Так ведь бывает… Автобус, правда, оказался не того маршрута – шел на завод… А вот завод нынче стал парню без надобности. И правда – зачем? * * * Вернувшись с обеда, Ревякин сразу же заглянул к Алтуфьеву – в бывший свой кабинет. – Володь, ты тут про лесника спрашивал… – Ну? – оторвался от бумаг Владимир Андреевич. – Мы когда с реки вернулись, с Койвы, где схрон осматривали… – Игнат начал издалека. – Так у меня все сапоги в иле. Липучий такой, зеленый… Дома еле отмыл! Так вот, Колька вспомнил, что такой же ил он видел на сапогах у лесника, Эрвеля. Ян Викторович на лошади к ним заехал как раз, когда Женя Колесникова пропала. Ты, Владимир Андреич, не думай – Колька парень приметливый. – Хорошо, хорошо, – искоса глянув в окно, засмеялся Алтуфьев. – Я и не думаю. И к сведению обязательно приму. Спасибо, что сообщил. Да, если в дежурку из Таллина звонить будут, пусть срочно зовут. Из Таллина позвонили уже ближе к вечеру. И разговор вышел долгий… Алтуфьев много раз переспрашивал, что-то записывал, уточнял, а потом, поблагодарив Марту, надолго заперся в кабинете – думать. И ведь было над чем! Много чего рассказала супруга… Во-первых, словесный портрет (фотографию выслали позже). Эрвель, Ян Викторович, коренастый, без особых примет, лицо вытянутое, лоб высокий, с залысинами, глаза глубоко посаженные, серые, обычно носит вислые усы. Но ведь это никакой не Эрвель! Лесник – высокий, с круглым лицом и седоватой бородкой, и глаза у него вовсе не глубоко посаженные, а скорей даже немного навыкате. На кисти левой руки татуировка светло-синего цвета – сердечко и буквы «ВИКА». А вот это – совпадает! Еще бы – такая примета… Так татуировку-то можно и набить, если очень надо… Тепло! Теплее! Горячо! Владимир Андреевич вновь снял трубку, позвонив в Тянск: – Сереж, Алтуфьев. Да-да, вечер добрый. У тебя данные на Авдейкина еще не пришли? Ну, те, из ИТК… Пришли? Славно! Ну-ка, глянь, с кем он там корешился? Ах, с земляками… Диктуй! Кярг… Ситуллин… Кареев… Ага, спасибо, пока все. Как там Авдейкин? Понимаю, что сидит. Ты вот что… ты его пока не трогай – пусть посидит, понервничает. А потом я скажу, когда. Да вообще-то и сам завтра подъеду. И снова звонок, в Таллин, Марте. Хорошо, еще домой не ушла. – Не ушла, не ушла, Инга сегодня у тетушки. Кярг… Ситуллин… Кареев… Гляну. Но только завтра уже. Ты моей подружке весь шоколадный отдел скупишь! Она «Аленку» любит, «Аннеке»… Ох, Володя, ну и неугомонный же ты! – Я тоже тебя люблю, милая. Ты вот что, ты завтра мне сразу в Тянск звони, лады? * * * На следующий день Марта позвонила уже к обеду. Как и договаривались – в Тянск. Так сказать, доложила о том, что удалось выяснить в архиве. Самым интересным из всех трех приятелей Эрвеля оказался Кареев Иван Еремеевич, уроженец города Силламяэ, что в северо-восточной части Эстонии. Опытный взломщик сейфов – самоучка, работал слесарем, а потом линейным электриком (!) в Раквере! Только вот послужной список у этого «электромонтера» оказался ого-го какой – кражи, грабежи, разбои… Кареев (блатная кличка – Карай) все же попался, лет десять назад был признан судом особо опасным рецидивистом и приговорен к десяти годам лишения свободы, попал в ту же колонию, что и Авдейкин, и Эрвель! Срок свой отсидел полностью, освободился за пару недель до Эрвеля, но до родных мест так и не доехал, на учет не встал. Ну, а дальше и вообще – погиб! В пьяном виде попал под поезд недалеко от Перми. Судьба? Как сказать… А, может, хитрый Карай просто дожидался Эрвеля? Сговорился с ним – мол, домой вместе поедем, затем убил, бросил труп под поезд, забрал справку об освобождении на имя Эрвеля, подложил свою. Затем, переклеив фотографию, явился в Выру, получил в паспортном столе свидетельство о рождении – уж там-то без фото! – а паспорта у Эрвеля не было, как и у многих. Словесный портрет Кареева весьма походил на лесника, татуировка у него тоже имелась, также на левой кисти, только не «ВИКА», а «РИТА»… – Можно, Владимир Андреевич? Мне кое-что подписать. – Что? А! Входи, Сергей. Я тут как раз рассуждаю… Так что давай вместе. Итак, допустим Эрвель – не Эрвель, а Кареев, особо опасный рецидивист… Татуировка? Но ведь из «РИТЫ» легко получится «ВИКА». Дорисовать лишнюю загогулину к «Р», а «Т» переправить в «К»… ну и пусть не очень красиво будет – кто же приглядываться-то станет? Пенкин покачал головой: – Не понимаю, зачем все эти хлопоты? – А затем, Сереж, что Эрвель-то не урка, а просто оступившийся человек, «вставший на путь исправления», что куда лучше, чем особо опасный рецидивист! Кареев же явно намеревался заняться своим прежним криминальным промыслом, а тут подвернулся Эрвель… Может быть, Кареев поначалу и не планировал его убивать – просто так вышло спонтанно… Чужая душа – потемки. – Надобно эксгумировать труп! Может, хоть что-то… – Ну да! И что у нас получается дальше? А получается следующее. В местах лишения свободы Кареев скорешился с неким Авдейкиным, выходцем из Тянска, по кличке Авдей, алчным негодяем, живущим по принципу «бери от жизни все», с которым и договорился продолжить преступное ремесло. Как ты помнишь, Авдейкин освободился еще в шестьдесят пятом, вернулся в Тянск, встал на учет в милиции, устроился на работу на железнодорожный склад, сначала грузчиком, потом экспедитором. Завел себе любовницу – бухгалтершу из Леноблторга. Вел себя в высшей степени положительно, и вообще, как записал в наблюдательном деле участковый, «встал на путь исправления». На самом же деле – поджидал напарника, Кареева, известного по своим делам в Эстонии, Риге и Ленинграде. Кареев ловко взламывал любые замки, преград для него в этом деле не было. Как не было и каких-то морально-этических принципов, даже случайных свидетелей вполне мог убить, как было когда-то в Риге, правда, факт убийства тогда так и не доказали. После аферы с Эрвелем, Кареев связался со своим сообщником и поселился где-то в глуши, устроившись на работу лесником. Придуманная им, или ими обоими, криминальная схема хитроумна и безопасна. Авдейкин – наводчик, пособник и – иногда – исполнитель, использовал «втемную» свою подругу-бухгалтершу, а Кареев – организатор и исполнитель. Работая лесником, Кареев почти все время в лесу, на делянках, никто там за ним не следит, тем более он на хорошем счету у начальства. Получив условный сигнал (телеграмма или по телефону в лесничестве), наш новоявленный лесник берет служебную лошадь и отправляется «на обход» территории. На самом же деле километрах в пятнадцати от своего места жительства протекает судоходная река Койва, где Кареев обустроил тайный гараж для быстроходной моторной лодки. Он привязывает лошадь, садится в моторку и уже часа через три причаливает к берегу неподалеку от Тянска. Там, в условленном месте, его уже поджидает помощник. – Алтуфьев усмехнулся и неожиданно подмигнул: – И вот тут-то, Сережа, всплывает твой график! Ну, помнишь, ты как-то говорил, что все кражи идут два года. Начинаются в конце апреля – начале мая и до конца октября. А потом каникулы – медведи в берлоге. Да не медведи, Сереж! Навигация! – Но ведь лодку с лесником могут увидеть? – Могут. И видели обязательно. Но места там безлюдные, а ближе к Тянску таких лодок не то чтобы пруд пруди, но хватает. – А лошадь? – не отставал Сергей. – Вы говорите, привязывает. А волки, медведи? Это же лес! Сожрут лошадку-то. – Моло-о-де-ец! – Алтуфьев на секунду запнулся и потянулся к стоявшему на столе телефону – модному, цвета слоновой кости. – Минуточку… Сейчас насчет лошадки распоряжусь. Алло, алло… Алтуфьев. И тебе не хворать. Игнат, вы там моторку-то ищете? Не видели… Но слышали! Хорошо. Вы там еще лошадку поищите. Ну, в Ракове, наверное, где ее еще можно оставить… На старой ферме? Кстати, вариант! Проверьте обязательно. Кто пришел? Какой Алик? Из Лерничей? Ах, третий раз уже приезжает… Что-нибудь интересное говорит? Ну-ну! Портфель? Лесник… Ярвель, Ян Викторович… ага, ага… Почему-то не удивлен. Повесив трубку, Владимир Андреевич посмотрел на Пенкина: – Мальчишка местный, сосед Силаева, видел, как к нему в дом заходил лесник. Со старым рыжим портфелем! – Значит, вот кто подбросил! – покачал головой Сергей. – Что ж, Силаева можно выпускать… – Выпустим. – Алтуфьев отрывисто кивнул и продолжил: – Итак, о преступной шайке. Все шло гладко, однако в конце мая Кареев оглушает случайного свидетеля и решает на время затаиться. Но приходит беда с другой стороны – Авдейкина начинает подозревать племянница его любовницы! То ли он за ней приударить решил, то ли так проболтался, по пьяни… Не суть… Выручая подельника (и хорошо поставленное дело), Кареев убивает девушку и закапывает труп в зарослях невдалеке от будущей станции. Таскать труп по лесу он не стал – выходной, да и лесорубы рядом, а там место глухое. Дабы девушку не искали, организовывает на почту звонок якобы из Ленинграда – девчонка намеревалась поступать в институт, привозила документы. Так, чтобы срочно приехала, что-то там довезла… Таким образом, все шито-крыто. Если девчонку будут искать, то в Ленинграде. И если бы не случай, когда бы еще Настю нашли? – С Ленинградом – это они обмишурились! – хмыкнул Сергей. – Можно сказать, оставили след. – Может, это Авдейкин и звонил, с перепугу! Без всякого, так сказать, согласования… Потерев руки, Владимир Андреевич попил воды из графина и снова подмигнул Пенкину. – А ну-ка, давай-ка сюда Авдея! Вот теперь поговорим. Да, и адвокату звони, Крестовскому… – А не поздно? – Не поздно. Борис Арнольдович раньше полуночи не ложится – сам говорил! Авдейкин раскис сразу же. Как говорится – поплыл. Расклеился, зашмыгал носом… Особенно когда Алтуфьев упомянул Настю Воропаеву. – Подельничек твой, Кареев, сказал, что это ты заставил ее убить. – Не-ет! Не-ет! – Арестованный схватился за голову и заверещал тонким противным голосом. – Это все он, он! Карай… Кареев… Он ее убил, он и сторожа в «Камешках», и на складе… – И аспиранта, скажешь, тоже он?