Напор отвратительный, настроить воду никак не получается: из лейки, которая к тому же оказалась ржавой, то льётся кипяток, то не льётся ничего вообще. Пока Сашка возится с краном, ещё и плесень между плитками кафеля замечает, чёрную. Потрясающе просто. Из ванны она вылезает крайне осторожно, чтобы не поскользнуться снова и не налить воды на пол. Оглядывает полку в поисках полотенец. По стандарту их должно быть пять штук на одного гостя. Два вполне можно расстелить на полу и в самой ванне, тогда будет не так скользко. Но на полочке всего два полотенца. Одно для неё, второе для Всеволода Алексеевича. М-да… — Всеволод Алексеевич, — начинает Сашка, выходя из ванной. — Я, конечно, не то, чтобы избалована пятизвёздочными отелями… Хотя, вашими стараниями, кажется, уже избалована. Но сдаётся мне, организаторы сэкономили на всём, на чём… Всеволод Алексеевич? Сашка обрывает речь, потому что замечает взгляд Туманова. Сокровище уже перебралось за столик, стоящий у окна, заняло одно из двух кресел. И стол даже накрыт, видимо, ужин принесли, пока Сашка купалась. Но вид у Всеволода Алексеевича совсем не такой, каким должен быть при появлении еды. Он сидит, подперев щёку рукой, и думает о чём-то явно не весёлом. — Что случилось, Всеволод Алексеевич? — Иди сюда, Сашенька. Посмотри, пожалуйста, что из этого я могу съесть? А голос какой-то… никакой. Вопрос-то вполне обычный в их жизни, но звучит с явным подвохом. Сашка подходит к столу. Две тарелки с пастой, судя по кускам бекона сверху, это карбонара. Блинчики с джемом. И чай, в стаканах с подстаканниками. Не в чайнике. — Сладкий, аж ложка стоит, — комментирует Всеволод Алексеевич, проследив её взгляд. То есть ничего. Из предложенного ему не нужно есть ничего, особенно перед сном, потому что придётся подкалывать большую дозу инсулина, и неизвестно, как он усвоится, а если ночью сахар резко упадёт… Короче говоря, не нужно. Сашка сразу забывает про ванную комнату и собственные претензии. Потому что прекрасно понимает, как ему обидно. Он наверняка голодный, к тому же устал с дороги. Конечно же ему не хочется идти искать ресторан, ждать там заказ, сидеть, изображать Туманова. — Вам нужна их бесплатная еда, что ли? — Сашка старается придать тону беззаботность. — Сейчас найдём телефон ресторана и закажем рум-сервис. А может, тут и меню есть? Я где-то видела папку. Сашка тянется одновременно за телефоном и папкой, лежащей возле телевизора. Да, есть меню, есть телефон для связи. Главное, чтобы в меню оказалось что-то, для него подходящее. — Нет, Сашенька, — Всеволод Алексеевич качает головой. — Мне их еда вообще не нужна. Мне уважение нужно. Я русским языком сказал организаторам, что у меня диабет, что нам требуется номер с двуспальной кроватью, что они должны нас встретить. Из всего перечисленного нас только встретили. — Ну и машину предоставили, Всеволод Алексеевич. Хорошую. Справедливости ради. — Обычную, Саша. Хорошая совсем другая. Сашка пожимает плечами. Она в Мерседесах не особо разбирается. Машина и машина, большая. — Осталось выяснить, какая завтра на площадке будет аппаратура. Но что-то мне подсказывает, что надо готовиться к худшему. Сашка вспоминает, как выглядела, с позволения сказать, площадка а-ля полянка посреди деревни и свои собственные сомнения… Скорее всего, он прав. — Как будто вас можно напугать плохой техникой, — хмыкает она. — Меня ничем нельзя напугать, — Всеволод Алексеевич встаёт, берёт свою тарелку с пастой и отправляет её содержимое в мусорное ведро. — Но расстроить можно. Он готовился. Он ждал эту поездку. Он привёз свой лучший костюм, с бабочкой, с белоснежной рубашкой. Которую ещё предстояло отгладить, и хорошо, если тут найдётся утюг. Он так соскучился по поездкам, и хотел, чтобы всё было как раньше, как он привык. Не так уж много он требовал, не золотой унитаз. Банального внимания к его проблемам. — Всеволод Алексеевич, ну что вы, плохих организаторов не встречали никогда? Бывает. Завтра выскажете … как его там? Сергею, вот, всё, что о нём думаете. Ну хотите, я выскажу? Ренатом поработаю. Улыбается краешком рта. Ну хоть что-то. — Так, в меню есть овощной салат, в нём ничего крамольного по составу. И отбивная с овощами-гриль, будем? Фруктовая нарезка на десерт вполне подойдёт. Ну и чай я попрошу без сахара, в чайнике. Грустно кивает, кажется, даже не слушает. Мол, ты сама знаешь, что мне можно. А ему уже неинтересно, он в своих мрачных мыслях. — Странная какая-то деревня, — замечает Сашка, сделав по телефону заказ. — Вокруг совок, а меню вполне приличное. Фасад у гостиницы симпатичный, а в ванной плесень. Концерты устраивают, а сцены нет. Потёмкинские деревни какие-то. — Коммерческий проект, — хмыкает Всеволод Алексеевич, перебираясь на кровать. — Ты не против, Сашенька, если я тут поем? Укатали Сивку крутые горки сегодня. Так вот, они пытаются внутренний туризм развивать, гостиницу отреставрировали, развлечения организовывают. Чтобы народ приезжал, музей их осматривал и на концерты ходил. Только нерентабельно это всё, потому и денег нет. Ну кто поедет в Верхние Ели, если можно махнуть в Турцию? — Патриоты, — усмехается Сашка. — И невыездные. Должники по алиментам и допущенные к гостайне. Да шучу я! Что вы такой серьёзный сегодня? Ну и потом, я вот когда-то мечтала по Золотому кольцу покататься, страну посмотреть. У нас тоже много интересного. Байкал опять же, Алтай. Что в той Турции-то? Круглосуточная обжираловка по системе «всё включено»? Вот удовольствие-то. Что?! — Ничего… Качает головой, и взгляд его Сашке категорически не нравится. Если б он не был таким уставшим, наверняка затеял бы спор или просто получился бы интересный разговор о просторах необъятной Родины и турецком береге. Но он измотан дорогой, хочет быстрее поесть и лечь спать, у него на Сашку банально нет сил. И от осознания этого на Сашку накатывает внезапная грусть. Заказ приносят через полчаса, но еда горячая, выглядит прилично, и Сашка расставляет тарелки на кровати. Следит, чтобы он поел, выставляет болюсы на дозаторе инсулина, сама что-то машинально жуёт. Себе брала всё то же самое, что и ему, чтобы лишний раз не расстраивать. Телевизор транслирует новости, «Россия 24» — единственный канал, который тут сносно показывает. Можно было бы включить планшет, Сашка брала с собой «волшебную говорилку», но Всеволод Алексеевич про неё и не вспомнил, внимает криминальной хронике, жуя свой салат. Они довольно быстро укладываются спать. Сашка выставляет грязную посуду за дверь, гасит свет и открывает окошко, чтобы покурить перед сном. — Не дует, Всеволод Алексеевич? — Дует, и замечательно, — раздаётся уже не слишком внятно. — Свежий воздух. — Ага, с запахом табака. Спокойной ночи. — И тебе по тому же месту. На улице моросит дождь. Сашка решает не делиться с ним этой новостью, а то ещё больше расстроится. Может быть, до завтра дождь прекратится, всё же не Прибрежный, где иногда льёт неделями. Да, хотелось бы надеяться. Потому что петь на полянке под дождём, да в грязи по колено — сомнительное удовольствие. Оно и так-то сомнительное. Сашка залезает в кровать. Обычно она спит у него под боком, но между ними стык кроватей, и на стыке спать не слишком-то удобно. Сашка со вздохом обнимает подушку. Ну ладно, две ночи можно и потерпеть. Быстро уснуть не получается, в голове крутятся мысли о завтрашнем концерте, об обратной дороге, которая им ещё предстоит. Матрас кажется слишком жёстким, подушка слишком толстой, и вообще ей чертовски неуютно, и Сашка ещё долго пялится в телефон, бессмысленно листая ленту прежде, чем заснуть. Она просыпается от странных звуков, и в первые секунды ей кажется, что кто-то долбится в дверь их номера. В голове проносится мысль, закрыла ли она замок изнутри. Вроде бы да. И что делать? Звонить на ресепшн, вызывать охрану? Если она тут есть, конечно. Кто-то пьяный ломится не в свой номер или что серьёзнее? Всеволода Алексеевича сейчас разбудят, сволочи. Всеволод Алексеевич? Сашка понимает, что вторая половина кровати пуста. Быстро встаёт, зажигает свет. — Всеволод Алексеевич, вы где? Да вот же он. Стоит в узком проходе между спальней и ванной. Растерянный какой-то, часто моргающий, видимо, от ярко вспыхнувшего света. Озирается по сторонам. — Всеволод Алексеевич? С вами всё в порядке? — Чёрт побери… Гастроли же, — бормочет он и идёт назад в комнату, садится на постель, трёт глаза. — Я забыл, Саш… Поверишь, просто забыл, где мы. Проснулся, в туалет хотел сходить. И не могу найти, где свет включается, и дверь не с той стороны… А мы же не дома… Господи… Я ещё думаю, ночник сгорел, что ли. Действительно «господи». Так это он в дверь ломился. С внутренней стороны. Туалет искал. — Прости, девочка, я тебя разбудил. А у самого вид такой расстроенный, что выть хочется. И от того, что произошло, тоже. Нет, ну понятно. Устал накануне, до конца не проснулся. Ездят они теперь не часто, отвык в незнакомых местах спать. — Так идите, — как можно спокойнее говорит Сашка. — Куда? — Ну куда вы собирались-то? И свет в коридоре оставьте, пусть горит себе. Вместо ночника. Сашка не ложится, ждёт, пока он вернётся в кровать. Гасит свет в комнате. В коридоре остаётся тусклая лампочка. Сашка придвигается поближе, чёрт с ним, со стыком. Поправляет на нём одеяло, хотя он и сам прекрасно может справиться. Утыкается носом в плечо, которое, как всегда, остаётся не укрытым. — Испугалась? — тихо спрашивает Всеволод Алексеевич. — Нет, — откровенно врёт Сашка. * * * Как Сашка и предполагала, оборудование на «летней эстраде», как именовал нелепое сооружение Сергей Сергеевич, оказалось отвратительным. К тому же провести заранее саунд-чек не представлялось никакой возможности — площадка-то открытая. И если б посреди дня на неё вышел Туманов и начал настраивать звук, сбежалось бы пол деревни. Сергей Сергеевич заверил, что всё лично проверил и настроил. У Туманова скептически изогнулась бровь в ответ, но что он мог сделать? Только поверить на слово. Тем более, у него больше не было ни бэк-вокала, ни собственного звукорежиссёра, с которыми они могли бы прогнать хотя бы основные номера программы. И Сашка ему тут ничем не поможет, для неё все его «низы валят, верхи звенят» — сущая абракадабра. Они приезжают на площадку к самому началу концерта. Именно приезжают, на всё том же «Мерседесе», хотя от гостиницы тут сто метров. Но появление Туманова из машины, уже в концертном костюме, с бабочкой, получается куда более эффектным, чем если б он притопал по дорожке. Сашка ныряет за очень условные «кулисы», то есть тупо прячется за колонками, стоящими в углу сцены. Там примостились одинокий стульчик и две бутылки воды. Холодной, разумеется, на улице весьма свежо. Сашка думает, что не зря заставила Всеволода Алексеевича надеть под рубашку термобельё. Продует ещё. И дождик моросит, правда, мелкий, таким его зрителей не напугаешь. Зрителей собралось прилично, человек двести будет. Бабулек и просто тётушек неопределяемого возраста. Кто-то внуков привёл, с телефонами, которые они тут же достали, дабы поснимать «ископаемое». Ну а кто для них Туманов? Уж точно не любимый артист. Сашка мрачно рассматривает зрительный зал. Публика Туманова ей не нравилась никогда, но сейчас она ей не нравится активно. Ишь как впились в него глазами. Ждут развлечений. А он должен для них петь и плясать тут, на холодном ветру. Ещё и под дождём. Всеволод Алексеевич явно недоволен звуком — колонки подзвучки то ли плохо работают, то ли слишком далеко стоят, и ему приходится выйти на самый край сцены. Не свалился бы… Хотя, на улице светло, слепящих прожекторов тут нет. Микрофон говно редкостное, это даже Сашка понимает по искажению звука любимого голоса. Но микрофоном-то Всеволод Алексеевич пользуется только в паузах между песнями, сами песни идут под фонограмму. Он, конечно, подпевает самому себе, но условно. Да уж… Сашка видит Туманова со спины, из старых и трескучих колонок льётся голос вполне ещё молодого артиста, непритязательная публика аплодирует, кто-то даже цветочки ему выносит. Всё почти как раньше. Если бы дело не происходило в Верхних, прости господи, Елях. И не было благотворительным, чёрт его подери, концертом. И Туманов в костюме с бабочкой смотрится на облезлой деревенской эстраде так же странно, как смотрелся бы, скажем, в стриптиз-клубе. Впрочем, уж лучше бы там. Не нравится Сашке это всё. Совершенно не нравится. Но главное, чтобы Всеволоду Алексеевичу в итоге понравилось. Тогда их вояж будет совершён не зря. Он, конечно, морщится от плохого звука, но в целом вроде бы доволен, улыбается искренне, даже слегка пританцовывает. Сашка смотрит на часы. Всеволод Алексеевич по договору должен отработать всего сорок минут. Потом будут выступать какие-то местные коллективы. Сорок минут — не много, раньше его стандартный концерт шёл два часа. Сорок минут он может даже обходиться без дозатора, поэтому Сашка его отсоединила, когда помогала Туманову одеться перед концертом. Чтобы внимания особо любопытных зрителей не привлекал, а сокровище не смущалось. Впрочем, он так поглощён сценой, что и думать бы забыл о досадных мелочах. — Вы позволите? Сашка оборачивается. За спиной стоит дядька, примерно её ровесник, но по костюму с галстуком и протокольной роже в нём явно определяется работник местной администрации. Вот прям к бабке не ходи. Сашка их породу за версту чует. Сергей Сергеевич, маячивший тут же неподалёку, чуть в коврик не стелется. — Конечно, Анатолий Петрович, проходите! Какая честь, что вы нашли время! Вас объявить? В руках у Анатолия Петровича средних размеров веник, то есть букет. Сашка ревниво косится на цветы. Розы? Ну ладно. Розы нынче без запаха, их можно. Перед концертом она настоятельно просила Всеволода Алексеевича не прижимать к себе никакие цветы, дабы не спровоцировать приступ астмы. Но он, конечно, все её рекомендации давно забыл. — Да, объявите, будьте любезны. Сергей Сергеевич, не мешкая, выходит на сцену, едва Туманов успевает допеть очередной бессмертный шлягер. — Простите, Всеволод Алексеевич. Минуту внимания!