— Да я вообще есть не хочу, — отмахивается Всеволод Алексеевич. — Какая еда в такую жару? — Какая-нибудь. Вы туда-сюда походили, тяжести потаскали, сахар сейчас падать начнёт. Надо поесть. Помидорки в собственном соку будете? Холодненькие. — Давай, — соглашается Туманов. — И килька у нас где-то была в томате. — О, господи. Он замучил с этой килькой. Увидел банку в магазине и тут же сунул в корзинку. У Сашки глаза на лоб полезли. Килька в томате? Серьёзно? Ну ладно, в вашей советско-дефицитной юности вы жрали всё, что не приколочено. Но сейчас кому придёт в голову есть эту дрянь? Самая мелкая рыба, не потрошённая, с головами, с хребтами, и залитая отвратительным едким соусом. Сашка озвучила свои доводы, на что Всеволод Алексеевич заявил, что молодое поколение ничего не понимает, жизни не нюхало, а вкуснее кильки в томате только рижские шпроты, но они вредные. А килька в томате полезная! Купили, разумеется. Банка стояла в шкафу с крупами, ожидая подходящего случая. И вот он настал. Когда, если не сейчас? — Держите! Сашка ставит перед ним банку, которую открывает сама, во избежание травм. Втыкает в красно-рыжую массу вилку, выдаёт кусок хлеба. — Так что с Рубинским и Мексикой? Как вы там оказались, кстати? — Как обычно, в составе делегации. Ездили на какие-то спортивные соревнования, тогда было принято, чтобы спортсменов сопровождали артисты — для поддержания боевого духа. Рубинский глава делегации, естественно. — Почему «естественно»? — удивляется Сашка, усаживаясь напротив сокровища. Есть ей тоже не хочется. Но Всеволод Алексеевич так аппетитно жуёт. Правда, что ли, вкусно? Может, попробовать? — Потому что он стучал, — просто, как что-то само собой разумеющееся, говорит Туманов. — В любой группе советских граждан, выезжающих за рубеж, был как минимум один человек, который стучал. В нашем случае им всегда был Рубинский. И это хорошо. Потому что он нормальный мужик и, что называется, зло известное. Ты знаешь, чего от него ждать. Он никого не закладывал просто так, из зависти, закрывал глаза на наши походы по кабакам, когда у нас на них появлялись деньги. И на наши способы добыть валюту за границей, далеко не всегда законные, тоже закрывал глаза. Но не дай бог было молодому артисту перейти ему дорогу. Нахамить, например, или на его девушку покуситься. Рубинский имел рычаги влияния, чтобы выкинуть врага из всех эфиров и сборных концертов. А во времена, когда Интернет ещё не изобрели, это смерти подобно. Ну так вот, Сашенька. Как у руководителя делегации у Аркадия был самый козырный номер, с собственной ванной комнатой. А мы, салаги, ходили за удобствами по коридору. Длинному такому коридору, в конце которого две душевые и два туалета. И всегда очередь, потому что поселили нас в общежитие для спортсменов. И по утрам я, например, ждал, когда освободится заветная комната, в компании олимпийских чемпионов. — А, это вы с тех пор со всеми нашими легендарными спортсменами дружите! С совместных очередей в сортир! — Ну да, — усмехается Туманов. — В общем, выдаётся у нас свободный день, без концертов. Лето, жара. И мы все мчим на море. Все, кроме Аркадия, заметь. Он почему-то хочет остаться в гостинице. Ну мы, три здоровых лося, дорываемся до пляжа! Плавок ни у кого с собой нет, разумеется, никто и не подумал их из Москвы привезти. Пойти и купить тоже не можем — лишних денег нет. Опять же, молодые, дурные, без комплексов. Ныряем в трусах. На аренду лежаков у нас тоже нет денег, да мы и не знаем, что такие услуги бывают. Простые советские ребята, побросали одежду на песок и попрыгали в воду. Купались, ныряли, валялись прямо на песке. Часа через три стали собираться в гостиницу. Жрать-то хочется, а нас там кормили бесплатно. Одеваемся. Вся одежда в песке, мы сами в песке и в соли. В трусах тоже песок. Ну ты понимаешь, да? Сашка хихикает и всё-таки тырит у него из банки одну кильку, подцепив за точащий из соуса хвостик. Тьфу… Она ж говорила, что дрянь. А Всеволод Алексеевич уже полбанки умял. — До гостиницы мы едем в городском автобусе, набитом людьми. Жара дикая, мы как следует потеем. В соли и песке… И мокрых трусах. Можешь себе представить, в каком виде мы явились в гостиницу? Я готов был кожу с себя содрать, у меня чесалось просто всё! — Конечно, — хмыкает Сашка. — У вас чуть что, сразу раздражение. — Поверь, остальным ребятам было не легче. Мы сунулись в общий душ, а там очередь человек двадцать — команда как раз с тренировки вернулась. А терпеть нет никаких сил! И мы, все трое, вваливаемся в номер Рубинского. Мол, спасай, пусти помыться. Даже не постучали, придурки. Просто ввалились в дверь. А Аркадий там с девушкой, тоже артисткой из нашей делегации, народницей. К самому главному приступить не успели, потому, видимо, и дверь не запер. Или просто не подумал, что друзья-товарищи нагрянут. Как он нас чихвостил! Черти, орал, безмозглые, сами нормально жить не можете и другим не даёте. Всеволод Алексеевич смеётся, и глаза у него блестят то ли от воспоминаний о прошедшей молодости, то ли от воспоминаний о коллегах, которых давно нет в живых. — И как-то знаешь, Сашенька, проще ко всему относились. И жили по пять человек в одной комнате, и в очереди в туалет стояли, и жрали что попало. И было весело. А сейчас воду на два часа выключили, и всё, трагедия. Он взмахивает рукой в подтверждение своих слов, и вилка, щедро перепачканная томатным соусом, падает ему на пузо, оставляя широкий красно-оранжевый след на белой майке с далматинцами. — Да чтоб тебя! — огорчённо восклицает Туманов. — Я подниму, не наклоняйтесь! Вилка приземляется на пол, и Сашка знает, что он может полезть её доставать. Он очень расстраивается, когда у него что-то падает, разбивается, ломается. Но сейчас его волнует не вилка. — Пятно останется! Томат ничем не отстираешь. Моя любимая майка! О, господи! — Всеволод Алексеевич, да почему не отстирается? Воду дадут, я вашу майку в машинке с отбеливателем на шестидесяти градусах прокручу, да и всё! — Пока воду дадут, пятно уже засохнет. И точно не отстирается. А то я не знаю! А то первый раз! Ну не первый, он на себя часто что-нибудь роняет. Но за другие вещи он так не переживает обычно. — Ой, ну в крайнем случае новую купим, точно такую же! Она из сетевого магазина была. Нашли из-за чего расстраиваться. Смотрит на неё задумчиво, потом вздыхает. — Да я в целом, Сашенька… Ладно, не обращай внимания. Пойду полежу. Чёрт, вот как грязным в постель ложиться… А завтра как на интервью идти с грязной башкой… Чтоб их всех… Встаёт из-за стола и бредёт в сторону спальни. По пути стягивает футболку. Сашка мрачно смотрит ему вслед. — Всеволод Алексеевич! Подождите! Я воды нагрею, ополоснётесь. Оборачивается, застывает в дверном проёме. — Как ты себе это представляешь? Во-первых, у нас маленький запас, расходовать питьевую воду на мытьё неразумно. — До пруда добегу, подумаешь, сто метров. И не возражайте, я принесу ровно одно ведро, не надорвусь. Русские женщины издревле как-то воду таскали, с коромыслами. — Меньше всего ты, Сашенька, похожа на русскую женщину, — хмыкает Туманов. — А, во-вторых, я не помоюсь из тазика. Мне не очень хочется обвариться кипятком или сломать себе что-нибудь. Если у меня вон, вилки летают… — Я вам полью. Стоит, смотрит на неё задумчиво. — Цитируя одного классика, «стесняться уже поздно», — замечает Сашка. — Я за водой. Пожалуйста, не надо мне помогать! Заодно и футболку вашу застираем, кстати. До пруда Сашка несётся кабанчиком, опасаясь, что Всеволод Алексеевич всё-таки вылезет на жару за ней. Тут действительно сто метров, вот только вёдер Сашка берёт, конечно же, два. Зачерпывает первое, ставит на выгоревшую на солнце траву. Вроде нормальная вода, не грязная. — Ой… — Не «ой», а головастик, — замечает Всеволод Алексеевич, материализовавшись у неё за плечом. — Я же просила!!! — А я просил не делать из меня инвалида. Очень неприятно чувствовать себя беспомощным стариком, знаешь ли. Ещё менее приятно, чем ходить мокрым и грязным. Так вот, головастика я бы рекомендовал выловить и вернуть обратно в пруд. — А почему он с лапками? Головастик — это же когда голова и хвост. А у этого и хвост, и лапки. Сашка озадаченно рассматривает мечущегося в ведре головастика. — Промежуточная стадия. Оставим себе? Посадим в банку, будем кормить два раза в день и ждать, когда он вырастет в лягушку? — Господи, нет, конечно. Только домашних питомцев нам не хватало! Чем же его подцепить… — Руками, Сашенька. Всеволод Алексеевич наклоняется к ведру и ловит головастика в пригоршню. Еще пару секунд его рассматривает и отпускает в пруд. — Что ты на меня так смотришь? Вы в институте лягушек не препарировали? — Препарировали. В перчатках! А вы голыми руками… Фу… Оставьте вёдра в покое! — Не оставлю. Препираются до самого дома. Потом Сашка отправляет его под кондиционер, а сама ставит воду на плиту нагреваться. Надо как-то исхитриться, чтобы не перегреть, разводить-то нечем, если что. Душевая кабина — это удобно, когда из лейки, встроенной в крышу, течёт вода. А если воду надо лить из ковшика, а ковшик окунать в ведро, душевая кабинка резко проигрывает банальной ванне. Потому что уместить в ней и ведро, и ковшик, и Всеволода Алексеевича, и себя довольно сложно. И табуретку ещё, потому что, если Туманов будет стоять, а не сидеть, Сашка никак не сможет его поливать. — Да, Сашенька, не так ты себе представляла совместный душ с парнем в своих девичьих грёзах, да? — ехидно комментирует Всеволод Алексеевич, когда Сашка выливает на него первый ковшик и протягивает шампунь. — Что? Какой ещё парень? Я вообще никаких парней не представляла. Ни в душе, ни в других местах. — Только не говори, что всегда представляла только меня. — Да. Только вас. Раньше Сашка бы засмущалась, постаралась уйти от ответа. А теперь спокойно кивает. Так и было. Зачем притворяться? — Но не в душе, Всеволод Алексеевич. По крайней мере, не в душе со мной. — С Зариной?! Что ты хихикаешь, несносное создание? Ты серьёзно, Саша? — Нет-нет, успокойтесь. Намылились? Всё, поливаю. Глаза закрывайте. И рот заодно. Шампунь у нас хоть и кокосовый, но вряд ли вкусный. Одного я вас представляла. Как вы после концерта такой уставший, но вдохновлённый смываете грим с лица и лак с волос… Всеволод Алексеевич, вам это правда интересно? — Угу. Тьфу… — А я говорила, что шампунь невкусный. Порнография, а не мытьё, конечно. Так, давайте кондиционер. — Да чёрт с ним уже, воды не хватит. — Хватит, у нас два ведра. Без кондиционера сами знаете, какая завтра будет причёска. А у вас фотосессия. — Отменю её к лешему. Нет у меня настроения перед камерами позировать. Оставь лучше себе воды.