Туманов молчит. Что? Он ожидал шпильки в духе «конечно, колено будет болеть, если на него лошадей в прозрачном боди усаживать»? Это всё Сашка мысленно выскажет. Зарина Аркадьевна сказала бы вслух. И, может, была бы права… А что он должен был сделать? Столкнуть женщину на глазах у всех? И вообще, ревновать пошло. В их ситуации так просто смешно. — У служебки толпа, — констатирует Всеволод Алексеевич. — Ну-ка давай подальше от фонарей, а то ещё меня заметят. — Что-то мне подсказывает, что эти детки ждут не вас, а рэпера, — хмыкает Сашка. — Посмотрите, тут же детский сад собрался. В этот момент дверь служебного входа открывается и выходит Воля. Всё в том же кружевном безобразии, даже не переоделась. Кто-то из толпы тянет ей блокнотик и ручку, кто-то достаёт телефон в надежде на фото. И вдруг Сашка замечает знакомую фигурку. А вот и Нунастя. Девчонка стоит молча, даже с места не двигается. Понятно, что не Волю она у служебки ждёт. Но когда Воля мимо неё проходит к машине, Нунастя провожает её таким взглядом, что даже Сашку передёргивает. — Если завтра с этой Волей не случится понос или ещё какое несчастье, я сильно удивлюсь, — хмыкает Сашка. — Что? — Всеволод Алексеевич аж останавливается от неожиданности. — Какой понос? Ты про что? Он и так-то не очень хорошо видит, а в темноте тем более. И понятия не имеет про Нунастю. — Ничего. Смена, говорю, у меня хорошая выросла. Всеволод Алексеевич, вы не будете против сфотографироваться с одной подающей надежды барышней? И пару слов с автографом ей черкнуть? У него лезут брови на лоб, просьба весьма необычная для Сашки. Но он кивает. Сашка усмехается и делает шаг к толпе. Рубинский — Проще уже было переехать, — ворчит Сашка, перестилая постель в его или теперь уже их общей спальне на Арбате. — Ты действительно так считаешь? — неожиданно серьёзным тоном уточняет Всеволод Алексеевич. Он переодевался, как раз успел снять с себя толстовку и так застыл, с толстовкой в руках, голым пузом и озабоченным выражением лица. Сашка качает головой. — А как же все доводы о плохой экологии, отвратительном климате, необходимости долгих прогулок и море под боком? Сашка тяжело вздыхает. Что с ним сегодня? Устал после перелёта или расстроен поводом для их поездки? Она качает головой и решительно встряхивает покрывало, пытаясь расстелить его на всю ширину кровати. — Нет, Всеволод Алексеевич, не считаю. Просто ворчу, по привычке. Мы действительно стали часто приезжать, я уже думаю, что зря каждый раз убираю бельё. Вы бы отошли, пока я тут пыльными тряпками трясу. И оделись, стоите прямо перед окном в неглиже. — И что? Меня из дома напротив папарацци сфотографирует? К тому же через балкон? Да и кому нужны мои мощи? — Мне, — хмыкает Сашка. — Может, не застилать кровать покрывалом? Ляжете? Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой. — Некогда разлёживаться. Я хочу сегодня на кладбище съездить, завтра некогда будет. Сейчас переоденусь, пойдём перекусим где-нибудь и вызовем такси. — Сегодня на кладбище? В такую погоду? На улице дождь. Осень пришла в Москву точно по расписанию. Пока они ехали из аэропорта, Сашка даже радовалась текущим по стеклам струям дождя и желтеющим деревьям. В Прибрежном уже две недели стояла жуткая жара, они со Всеволодом Алексеевичем почти никуда не выходили. И не только потому, что он плохо переносит высокие температуры — Сашка сама дышала через раз, а неизменно солнечные дни её изрядно раздражали. Так что столичная прохлада и дождь даже подняли ей настроение. Но одно дело ехать в тёплой машине в пусть не такой совсем родную, но уже достаточно обжитую квартиру на Арбате. И совсем другое — тащиться сейчас на кладбище. — А нам на какое? — уточняет Сашка. — Востряковское, — не задумываясь, отвечает Всеволод Алексеевич, выуживая из чемодана футболку и тёплый пуловер. — Далеко ехать. Пока сейчас поедим, пока дорога… К самому закрытию приедем. — Ничего, нам недолго. Положим цветочки, проведаем Аркадия Ивановича и обратно. Всё успеем. Очевидно, поймав её озадаченный взгляд, Всеволод Алексеевич решает нужным пояснить. — Я не хочу ехать на кладбище завтра с утра. Потому что так сделают все члены его семьи, большинство коллег и, вероятно, журналисты. То есть вместо того, чтобы спокойно постоять там и подумать о вечном, я окажусь в центре внимания. Придётся общаться с разными людьми, и, поверь, не всех я хочу видеть. — Охотно верю, — хмыкает Сашка. Звучит убедительно, он прав. Сашка как-то не подумала, что даже в таком месте, как кладбище, может начаться светская тусовка. Нет, её воля, они вообще бы не поехали в столицу по такому печальному поводу. Но у Рубинского юбилей (мог бы быть, будь он жив), и его вдова решила организовать большой концерт в Кремлёвском дворце. Начала обзванивать артистов, и первым номером оказался, конечно же, Туманов. А он, конечно же, не смог отказаться. Потому что остался чуть ли не единственным живым артистом из той плеяды, и уж если его не окажется на концерте памяти Рубинского, то кого вообще туда звать? И Сашка покорно согласилась ехать в Москву ради одной песни на концерте. А теперь вот оказалось, что им ещё и на кладбище надо. Сашка тоже надевает свитер потеплее. Новый плащ отлично защищает от дождя, но совсем не защищает от холода. Зато красивый, длинный, чёрный. Всеволод Алексеевич выбирал, кто же ещё. Оказалось весьма удобным доверить ему подбор её гардероба. С его отличным вкусом, полностью совпадающим с её чувством прекрасного, да с его умением общаться с консультантами в магазинах! Сашке оставалось только мерить то, что он выбирал, и благодарить всех богов, что она избавлена от всегда раздражавшего её шоппинга. — Куда пойдём обедать? — уточняет Сашка, когда они выходят к лифтам, и Туманов привычно берёт её под руку. — Ты, конечно, будешь настаивать на «Кабачке», — вздыхает Туманов. — Не «Кабачке», а «Патиссоне» вообще-то. Если бы настаивала, то не спрашивала бы. «Патиссон» недавно открыли на Новом Арбате, совсем рядом с их домом. Заведение здорового питания, модное кафе с закосом под пафос. Но Всеволод Алексеевич упорно называл его диетической столовкой и утверждал, что в его юности такие столовки были на каждом шагу, а ходили туда только студенты и пенсионеры. В «Патиссоне» можно покормить Туманова относительно безопасной едой, но Сашка прекрасно чувствует его настроение. Не большая радость приезжать на концерты памяти коллег, а начинать путешествие с кладбища. Даже если вы не были лучшими друзьями. — Пойдёмте в «Кофе и булки», — предлагает Сашка и тянет его за локоть в нужную сторону, как раз противоположную от «Патиссона». — Кофе и булки? — удивляется Всеволод Алексеевич. — От булки я никогда не откажусь, но я всё же рассчитывал на что-то более серьёзное. — А у них и серьёзное есть. Пойдёмте, вам понравится. — Не понял. Так ты там уже была? Без меня? — Я таки слышу ревность в вашем голосе? — усмехается Сашка. — Была, когда вы меня сами в очередной раз выпихнули «погулять и развеяться». Пила только кофе, но меню изучила. — Надеюсь, там будет не слишком много людей, — ворчит Туманов, натягивая кепку на глаза. — Как-то совсем не хочется раздавать автографы. Сашка мысленно ещё раз удивляется внезапному приступу социофобии. Всеволод Алексеевич любит, когда его узнают. Охотно даёт автографы, фотографируется. Конечно, он не обрадуется, если его будут отвлекать постоянно, например, от еды в кафе. Но он и не какой-нибудь блогер из Тик-Тока, к нему огромные толпы сейчас и не выстраиваются. К счастью, в кафе почти никого нет, только за столиком в углу сидят двое взрослых мужчин. Сашка и Всеволод Алексеевич устраиваются в углу противоположном. Деревянные некрашеные стулья с мягкими подушками, такие же столы с мозаикой на столешницах, декоративный, но очень похожий на настоящий камин в углу. — Уютно, правда? — Сашка садится не напротив Туманова, а рядом, протягивает ему меню. — Смотрите, тут супчики есть приличные. И котлетки паровые. Булочку обязательно возьмите, они сами пекут. Может, вам английский завтрак взять, его весь день подают? Сытно, вкусно и по углеводам нормально. Они делают заказ, Сашке сразу приносят стакан какао, Всеволоду Алексеевичу кофе. Сашка обнимает чашку двумя руками, чтобы согреться, и машинально прижимается к слегка влажному плечу Туманова — плащ он не снял, а на улице моросил мелкий дождик. Хорошо… Тут Сашка замечает, что один из мужиков за противоположным столиком смотрит на них. Его собеседник что-то ищет в меню, видимо, собирается заказать добавку. Сашка ещё сильнее прижимается к Туманову. Не нравятся ей вот такие внимательные взгляды. Мелькает мысль, и что вы будете делать, если ситуация выйдет из-под контроля. Мужикам лет по пятьдесят, они объективно крепче и здоровее Туманова, и их двое. Представить Всеволода Алексеевича в драке сейчас можно только в страшном сне. Хотя он легко ввяжется, если будет нужно. Вопрос, чем дело кончится. Туманов, очевидно, что-то почувствовав, обнимает её, привлекая к себе. — Ты чего, Сашенька? Прослеживает её взгляд. Но мужик, смотревший на них, улыбается. И что-то говорит своему напарнику не по-русски. Сашка пытается разобрать слова, но ничего не понимает. Немецкий, что ли? В школе и институте она учила английский. — Тебя те иностранцы напугали? — Всеволод Алексеевич наклоняется к ней, чтобы заглянуть в глаза. — Просто не люблю пристальные взгляды противоположного пола. Это опасно. — Мне кажется, конкретно в данном случае тебе нечего опасаться, — хмыкает Всеволод Алексеевич. Сашка поднимает взгляд на мужиков и чуть не выплёвывает своё какао назад в чашку. Потому что они держатся за руки. И это отнюдь не дружеское рукопожатие. И что-то обсуждают, улыбаясь и поглядывая в сторону Сашки и Туманова. — Кхм… М-да уж… Какая своеобразная пара, — фыркает Сашка. — Мне кажется, они сейчас говорят то же самое про нас, — безмятежно улыбается Всеволод Алексеевич. — Так разобраться, мы с тобой тоже мало подходим под среднестатистический стандарт. — Сравнили хрен с пальцем… — Причём практически буквально! — Да ну вас! Вам еду вон несут! Ешьте давайте и поедем, а то явимся к закрытию. До Востряковского целый час пилить. — Ничего, Аркадий Иванович не убежит, — хмыкает Туманов. — А меня, я полагаю, любой сторож пропустит. Представь, какое разнообразие, живая легенда, когда вокруг одни неживые! Сашка едва не давится какао второй раз. Да что ж такое-то, он ей даст сегодня хоть глоток нормально сделать? * * * Пока машина несётся по насквозь промокшей Москве, Сашка старается ни о чём не думать. Всеволод Алексеевич по обыкновению развалился в кресле, прикрыв глаза. Опять вызвал «майбах», любит он эти машины, видите ли, удобно ему. Объективно удобно, тут и подставка для ног выдвигается, и массаж можно включить, если долго ехать. А Сашку бесит, что между ними столик-разделитель, который нельзя убрать. И навязчивый сервис бесит: водитель обязательно бежит дверь открывать. А если не хочешь, то надо отдельно об этом писать. Бред какой-то. — Музыку будете слушать? — уточняет водила сразу, как только они садятся. — Можно подключить вашу. — Моя и так со мной, двадцать четыре на семь, — огрызается Сашка. — Её и подключать не нужно.