— Возраст, мам. — Какой возраст? В твои годы у меня ни одного седого волоска не было! Они входят на улицу, не прекращая диалога. Сашка пытается вызвать машину, но у неё никак не получается сосредоточиться. Там ещё и голосовое сообщение от сокровища пришло, и надо его как-то послушать. Вдруг что-то срочное? Хотя, если бы срочное, он бы позвонил. Скорее всего, вспомнил, что нужно купить по дороге. Какие-нибудь печеньки, яблочки или что-то в этом духе. — И потом, есть же краски для волос! Ты совершенно за собой не следишь. Как так можно? Ты же женщина. «Саша, ты же девочка». Вот для Всеволода Алексеевича она навсегда останется девочкой. И девочкой как-то приятнее быть, чем женщиной, которая что-то должна. Волосы красить, например. Сашка иногда красит, перед гастролями или концертами. Но постоянно бегать по парикмахерским ей некогда, да и не хочется. Всеволоду Алексеевичу всё равно, какого цвета у неё волосы, а на всех остальных всё равно Сашке. Сашка на всякий случай вызывает «комфорт». Без Туманова она ездит экономом, но не хочется давать маме лишний повод для придирок, сразу начнутся вопросы, неужели у неё нет денег. Они загружаются в машину, Сашка садится на переднее сидение, чтобы избежать лишних разговоров. Зря, для мамы это лишь повод разговаривать погромче. Чтобы и водитель оказался вовлечён в их увлекательную беседу. — Долго ехать? — Больше часа. Смотря какие пробки на трассе. Мы в посёлке живём, у нас там своего аэропорта нет. — Зачем было забираться в такую тьмутаракань, в которой даже аэропорта нет? — В Мытищах его уже построили? — не выдерживает Сашка. — Я задавала тебе примерно тот же вопрос всё детство. Что мы делаем в Мытищах? Ты говорила, что Москва — не по нашему рту пирожок. — Ну, он и тебе не по рту оказался. У меня хоть своя квартира, честно заработанная, а не мужиком подаренный дом у чёрта на рогах. — А папу ты за мужика не считаешь? Или ты квартиру отдельно от него покупала? Всё, началось. На сколько там Сашку хватило, минут на десять? А ведь Всеволод Алексеевич просил вести себя нормально. Пользуясь тем, что сидит к матери спиной, Сашка прикладывает телефон к уху, чтобы прослушать сообщение. Она угадала, Туманов вспомнил, что дома нет кефира и «какого-нибудь вкусного йогурта», и просил по дороге заехать в дежурный магазин. — И почему у него нет своей машины с водителем? — продолжает мать, и Сашка понимает, что прослушала часть её тирады. — Разве ему не положено? — Кем положено? Здесь ему тоже машина не нужна. Своя осталась в Москве. — А, понятно. Жене оставил? — Наверное, — рассеянно соглашается Сашка, набирая ответ Туманову. Она как-то никогда не задумывалась, куда делись машины Всеволода Алексеевича. Очевидно, остались Зарине, хотя что она с ними делает, непонятно. У неё своя тачка имелась. — Ты всегда была очень непрактичной, — сокрушается мама. — Другая бы на твоем месте как сыр в масле каталась. — Мне всего хватает, мам. — Матери бы помогала, — продолжает она, видимо, не слушая ответов. — А ты мало того, что не помогаешь, так даже не позвонишь лишний раз. Наконец они сворачивают на дорогу, по которой Сашка со Всеволодом Алексеевичем гуляли миллион раз. Сашка просит остановиться у дежурного магазина. — Я быстро, мам. Кое-что по мелочи докуплю. Сашка не уточняет, для кого именно. Но когда возвращается с просвечивающим пакетом, ей кажется, что мать всё понимает. И ухмылка адресована именно содержимому пакета. Мол, со стариком связалась, теперь за кефиром бегаешь. Или у Сашки воображение разыгралось? Всеволод Алексеевич выходит их встречать. Приоделся по случаю гостей, вельветовые брюки, свитер, ну прямо франт. Дверь машины открыл, руку подал. — Рад встрече, Нина Ивановна, — выдаёт он вместе с традиционной «улыбкой Туманова». Сашка напрягается. Она просто не представляет, как эти двое могут коммуницировать. Мать сейчас скажет что-нибудь едкое Туманову, и Сашка кинется его защищать. Но маман благосклонно кивает и идёт в дом без лишних комментариев. — Ну неплохо у вас, неплохо, — выдаёт она, когда Сашка показывает ей гостевую комнату, бывшую собственную спальню. — Я ожидала большего, но жить можно. Ты не переживай, дочь, я надолго не задержусь. По своим делам покатаюсь, думаю, за неделю управлюсь. И уеду. У Сашки изгибается бровь. — Да я не переживаю, места всем хватит. Просто, у нас жизнь такая… специфическая. Тебе может не понравиться. А какие у тебя в Прибрежном дела? — Квартиры смотреть буду. Я уже договорилась с риэлтором, завтра с утра поедем смотреть разные объекты. — В Прибрежном? Здесь же дыра, и аэропорта нет, — не удерживается Сашка. — Ну почему в Прибрежном. По разным городкам поездим. А ты хочешь, чтобы я подальше от тебя жила? Не беспокойся, навязывать тебе общение не стану. Зачем тебе родная старуха-мать, если у тебя вон, чужой дед имеется. Да что ж такое-то. Впрочем, а чего ты, Сашенька, ожидала? Тёплой встречи и задушевных разговоров, что ли? — Я поэтому про машину и спросила. Думала, ты меня повозишь. Но раз ты на такси, толку от тебя… — У нас есть таксист дядя Коля, которого можно зафрахтовать хоть на неделю. И я ничего не хочу, мам. Делай, как тебе удобно. Сашка выходит из комнаты, стараясь успокоиться. Песня с продажей квартиры и покупкой чего-нибудь у моря продолжается уже несколько лет. И Сашка не верит, что мечты и разговоры станут реальностью. Впрочем, даже если и станут, ей какое дело? Для Сашки несколько странно, что можно годами мечтать о чём-то, но не предпринимать решительных действий. У неё всегда мечты были просто планами на ближайшее будущее. Ну, кроме Туманова. Хотя, и тут всё сбылось. Но уж то, что во власти человека, точно должно воплощаться в реальность в её картине мира. Если мечтаешь стать врачом, иди сдавай химию и биологию, поступай в мединститут. Если хочешь на концерт, покупай билет. Какой смысл рассуждать, мечтать, строить воздушные замки? Когда они со Всеволодом Алексеевичем переезжали в Прибрежный, дом выбрали через три часа после приезда. Риэлтор отвёз их в одно место — там оказалось слишком близко к морю, слишком влажно для Всеволода Алексеевича, в другое место — там был двухэтажный дом со слишком крутой для его колена лестницей и высокими порогами. А третьим домом был тот, который они и купили. Буквально в тот же день. В этом у них характеры совпадали, запланировал — сделал. Так что мамины мечтания были Сашке непонятны. Но, в конце концов, это не главное противоречие. И Сашка, пожав плечами идёт накрывать на стол. Мама наверняка проголодалась с дороги, да и Всеволода Алексеевича пора кормить. Туманов уже на кухне, возится с заварочным чайником. Опять готовит своё чудо-зелье из сложной композиции чаёв и травок. — Всё в порядке, Сашенька? — спрашивает он таким мягким тоном, что в иной ситуации она бы уже ткнулась ему в грудь и от души поревела бы. — Вполне, — кивает Сашка и побыстрее идёт к холодильнику, доставать всё, что вчера наготовила. Она ему обещала вести себя прилично. И не быть маленькой обиженной девочкой. Хотя, думается, он сам всячески культивировал именно эту модель отношений просто в силу разницы в возрасте и жизненном опыте. — Саша, а где у вас ванная комната? — раздаётся голос мамы. Она заходит на кухню как раз в тот момент, когда Сашка достаёт миску с котлетами. Пластиковый контейнер с крышкой, в который она вчера переложила еду, чтобы освободить сковородку. От неожиданности Сашка вздрагивает, контейнер падает на пол. В сторону отлетают крышка и одна котлета. Всеволод Алексеевич хмыкает и продолжает медитировать над заварочным чайником. Зато мама всплёскивает руками. — Господи, ничего не меняется! Ты всё такая же рукожопая! Ну кто такие крышки использует? Ну надо же с защёлками брать. Раз уж руки не из того места растут. Она всю жизнь так! — маман поворачивается к Туманову. — Начнёт посуду мыть — тарелку разобьёт, достаёт что-нибудь из холодильника, обязательно перевернёт или на пол накапает. Что ты стоишь? Тряпку неси! Пол теперь весь мыть надо. Сашка стоит и не может сделать ни шага. Доктору Тамариной сейчас кажется, что ей снова лет тринадцать. Она накосячила, и мама орёт на неё от всей души. И криворукая, и рукожопая, и вообще не девочка, а не пойми что, и замуж тебя никто не возьмёт, и в дом к тебе, свинье, я никогда не приду. В памяти всплыли разом все подобные эпизоды и все сказанные слова. Правда, сбылось далеко не всё. Замуж, конечно, не вышла, но в дом к ней маман всё-таки приехала. А Всеволод Алексеевич молчит, задумчиво наблюдая безобразную сцену. Театр ему тут, что ли? Юного зрителя. Сашка поднимает контейнер. Отправляет упавшую котлету в мусорное ведро. Подтирает пол тряпкой для стола, лежащей на раковине. Как всегда делает в таких случаях. А случаи бывают часто, но обычно что-то роняет, разбивает или проливает Всеволод Алексеевич. Иногда и она, особенно если ночь была бессонной. Но никто в их доме никогда по этому поводу не орал, и не считал разбитую посуду трагедией. А падение пластикового контейнера никто бы даже не заметил. Молча подняли и пошли дальше. — Это всё, по-твоему? Это ты так пол вытерла? Да, странно, что у тебя тут ещё крысы не бегают. — Мам, давай я покажу тебе, где ванная комната. Сашка идёт показывать санузел и выдавать чистое полотенце. Всеволод Алексеевич, покачав головой, суёт контейнер в микроволновку — Сашка напрочь забыла, что хотела сделать до появления маман. * * * Остаток дня проходит относительно спокойно, мама разбирает вещи, принимает душ, они даже гуляют с Сашкой по саду. Во время прогулки мама рассказывает о своих планах, описывает квартиру, которую ищет, перечисляет список требований. Сашка послушно кивает и усиленно воздерживается от замечаний, что стоимость описываемого мамой объекта недвижимости сильно превышает ту сумму, которую можно выручить за квартиру в Мытищах. Чтобы возле моря, да с чистыми документами, то есть именно квартира, а не «жилое помещение», с нормальной инфраструктурой и «не у чёрта на рогах, как у вас» — это практически нереально. Но Сашка не лезет со своим бесценным мнением, только курит одну за одной сигареты и поглядывает на окна. Всеволод Алексеевич самоизолировался. Как ушёл после обеда в спальню, так и не появлялся. Сашка несколько раз к нему заглядывала, он или читал, или смотрел телевизор. Сашка знала эту его манеру общения, называя про себя «доброжелательный пофигизм». Он включал её со всеми людьми, с которыми не хотел иметь дела. Вроде улыбается, глаза добрые, как у дедушки Ленина. Но лишнего слова не скажет, и ты просто ощущаешь дистанцию, которая вас разделяет. Он так держался с журналистами, с обслуживающим персоналом, да и с поклонниками. Ну а она чего хотела? Чтобы они с маман подружились и вместе поехали искать ей хату? Бред сивой кобылы. Домой Сашка заходит даже слегка обнадёженная. Если они не поругались с мамой за час прогулки, может, и до ночи продержатся. Но тут мама предлагает приготовить ужин. — Да не надо ничего готовить, — отмахивается Сашка. — Котлет целый таз, я много сделала. Сейчас салатик настругаю. И фруктов у нас полно. — Котлеты у тебя невкусные, варёные какие-то. Кто тебя готовить учил? А фрукты — это вот эти, что ли? Три облезлых яблочка? На столе стоит тарелка с яблоками и айвой. И то, и другое Всеволод Алексеевич с одинаковым удовольствием точит как в сыром, так и в пареном виде. Обычно Сашка выставляет свежие фрукты на стол, а что не доедается, парит или запекает. — В холодильнике ещё куча, просто помыть надо. А котлеты я на пару делаю. Могу тебе обжарить сколько нужно. — Почему ты не покупаешь нормальные фрукты? Ты же на юге живёшь! Сейчас сезон инжира, хурмы, винограда! Ты каждую копейку экономишь, что ли? — Да почему экономлю, мам! — Сашка машинально закатывает глаза и уже с трудом контролирует интонации. — У Всеволода Алексеевича диабет. А в перечисленных тобой фруктах очень много сахара. Ему это всё нельзя. — А тебе? Тебе тоже нельзя? Или ты исключительно для него живёшь? — Я с ним живу, мам. Сашка слишком громко звякает тарелкой о стол. Началось! Она могла бы рассказать, что Всеволод Алексеевич всегда пытается накормить её вкусным. Что она может есть и то, что ему нельзя, но старается этого не делать. Что ей никакой хурмы или пирожных не хочется, если он рядом. Она может что-то такое слопать на улице или в кафе, но покупать домой, чтобы специально его провоцировать, жестоко. — Ты понимаешь, что ты себя хоронишь заживо? Мама явно выдаёт заранее заготовленные фразы. Сашке вдруг кажется, что список претензий составлялся всю дорогу от Москвы до Прибрежного. Может даже в блокнот записывался. — Пока не хороню. Мы вполне счастливо живём.