Она кивнула, не поднимая взгляда от пола. – Дрю много о них рассказывал. Он рассказывал мне и всем нам, и в его историях и памяти они обрели вечную жизнь. Мэри Мэй вновь кивнула. Она не знала, что думать. Его слова и манера речи слишком сильно отличались от того, что она слышала от его младшего брата Иоанна. – Преклони колени, – продолжил он. – Преклони, и я осеню тебя благословением. Вместе мы приготовимся к тому, чтобы смыть грех с твоей души, содрать с каждой косточки, вытянуть из каждой жилки. Ты увидишь, что скоро все станет так, как должно. Все станет хорошо, и ты узришь, что сие есть место бдения, где я буду присматривать за тобой, как за одним из благословенных детей «Врат Эдема». После этих слов он отпустил ее и отступил. Мэри Мэй показалось, что прошло целое столетие. Она оглянулась на брата, который стоял не так далеко. Отец сделал ему знак подойти ближе. Он велел им обоим преклонить колена. Дрю подчинился сразу же, и хоть нервы девушки были на пределе, в итоге она поступила так же. – Добро станет спасением твоего тела. Добро отвратит тебя от греха. – Отец вновь обратился к ней. Он положил на ее виски ладони, и они оказались неожиданно теплыми. – Ты грешница, – продолжил он. – Ты грешница, и в твоих глазах вижу я гнев и зависть. Я вижу вину и стыд. Я вижу каждый смертный грех, и я предлагаю тебе спасение. Я помогу твоей душе обрести покой. – Он тоже рухнул на колени и без предупреждения прижался своим лбом ко лбу девушки. – Я прошу тебя услышать меня. Услышь меня. Услышь зов «Врат Эдема». Я взываю к тебе. Ты не одна, Мэри Мэй. Ты грешна, но не одинока. И ты не забыта. Он принялся молиться. Его голос стал тише и глуше, он будто вызывал резонанс. Но со временем слова становились громче, и вот он выпрямился и поднял руки, заставляя и ее выпрямиться тоже. Он призывал ее к прощению. Говорил про алкоголь. Говорил про грехи. Говорил о том, что она не ведала, что творила, и что она, как и многие в округе, а то и во всем мире, должны лишь испросить прощения. Говорил о душах, что вопиют во тьме, в то время как голоса молчат. Говорил о том, что она, как и многие другие, пришла к нему и к церкви, что есть первый признак великой нужды. – Благодарю тебя, Мэри Мэй, – говорил он. – Я благодарю за то, что пришла. И твой брат благодарит тебя. Так мы можем предложить тебе спасение. Она посмотрела на него снизу вверх. Отец ждал ответа. Выражение его глаз не изменилось, и он будто вовсе не мигал. Его лоб блестел от пота. И она до сих пор ощущала прикосновение его рук. – Ты примешь нас, Мэри Мэй? Ты отринешь свои грехи, как это уже сделал твой брат? Услышишь ли глас своей души и освободишь ее от наказания оковами плоти? – Он внезапно толкнул ее, и Мэри Мэй почти упала, но Отец и тут оказался быстрее, подхватив девушку. – Ты отринешь свой грех? Скажи, Мэри Мэй. Скажи, и ты будешь прощена. Испросишь ли ты очищения своего тела и своей души? – Он вновь толкнул ее, но в этот раз она лишь покачнулась. Вдруг он отошел и обернулся теперь к флагу, висящему на стене. До этого она не обращала на него должного внимания. Это был американский флаг, но измененный – на синем поле среди звезд был изображен символ «Врат Эдема». Он и сам был похож на звезду: крест со множеством лучей. Отец вновь заговорил, но в этот раз намного мягче и медленнее, как будто бы он повторял слова какого-то духа или человека, давно умершего, но вернувшегося в мир живых. – Пламя станет концом всему, – говорил Отец. – Пламя и гибель ждут всех, кто не будет очищен от греха. Пламя и длань злобная. Он обернулся и вновь выжидающе посмотрел на нее. Между ними установилась практически осязаемая тишина, а потом он, будто пробудившись после сна, вновь спросил: – Сможешь ли ты отринуть грех? Сможешь ли ты испросить прощения у искупителя? Сможешь ли очиститься? Получить прощение и возродиться? Сможешь ли… Сможешь ли… Сможешь ли… Мэри Мэй смотрела на Отца, в его немигающие глаза. И понимала, что ответ может быть лишь один. Конечно, когда двенадцать лет назад это случилось, Уилл был пьян. Он был пьян почти всю свою взрослую жизнь, и потеря не улучшила ситуацию. Он хотел больше не думать о них, пытался представить их своими предками из другой жизни, теми, кого мы не знаем, но кто влияет на нас непредсказуемым, но важным образом. Слова Отца заставили его вспомнить, и теперь он лежал в постели и пытался призвать духов тех, кого когда-то любил. Именно они были причиной того, что он держался вдали от церкви и города даже после того, как отринул свой грех. Он сел на кровати и спустил ноги на пол, фокусируя взгляд на тонкой полоске света под дверью. Ему выделили комнату в одном из домов. Здесь стояли две отдельные кровати, через раскрытое окно проникал запах озера. В ночной темноте воздух во «Вратах Эдема» всегда двигался, будто гонимый невидимым течением. К тому моменту, как Уилл натянул штаны и зашнуровал ботинки, он уже слишком многое успел вспомнить о жене и дочери. Он чувствовал, как в темноте глаза наполняются слезами, которые затем скатываются по щекам, оставляя за собой обжигающие следы. Он сам обрек себя на это. Двенадцать лет прошло с тех пор, как он потерял жену и дочь. И он абсолютно точно знал, какую роль сыграл во всем этом и какую боль причинил себе и любимым. Он купил выпивку. Он выпустил ту пулю, столь же неотвратимую, как и все остальные. Но теперь Уилл понимал, ради чего это было, и ощущал это, будто открытую рану. Он толкнул дверь и вышел в пустой холл. Он не знал, сколько сейчас времени, да и не задумывался об этом. Ему нужен был воздух. Нужны были звезды и луна, нужна была трава на лугу. Он слишком привык к этому за то время, что охотился для церкви. Сколько бы он ни мечтал вернуться назад во времени и все исправить, он прекрасно понимал, что это невозможно. Он сам купил выпивку тому парню, что погубил его семью, и отправил его на дорогу в тот самый момент. И именно в ту ночь чаша терпения его жены Сары переполнилась. Не доверяя мужу, она посадила их десятилетнюю дочь Кали на пассажирское сиденье и отправилась забирать его, Уилла, из бара. Уилл истязал себя мыслями о том, какую роль сыграл в той трагедии. Даже сейчас он во всех мелочах помнил то, что почувствовал, когда его накрыло осознанием своей вины. Это чувство зарождалось в груди и поднималось к горлу, и он проглотил его вновь, как и множество раз до этого. Он пошатнулся, словно опять был пьян, и сделал несколько нетвердых шагов, пытаясь преодолеть печаль и чувство вины, и остановился, лишь когда вышел на свежий ночной воздух в надежде собрать осколки своей жизни воедино. Он направился прочь от поселения и прошел мимо нескольких охранников, которые удостоили его лишь легких кивков. Так он добрался до берега, где были видны звезды, а за озером начинались холмы и дальше темного громадой виднелись горы. После этого он развернулся и побрел назад. Небольшой костерок горел недалеко от берега. Уилл подошел ближе и остановился за пределами освещенного круга, глядя на женщину, которая зажгла огонь. Когда он все-таки сделал шаг вперед, Холли одарила его взглядом, а затем вновь принялась смотреть на пламя. – Не спится? – спросила она. – Можно и так сказать. – В словах Отца есть правда. Среди ночной темноты намного проще задаваться вопросами. – Она кивнула на сложенные рядом поленья. – Тебе стоит сесть. Поскольку Лонни больше нет, мне придется вернуть тебя поутру. Он поблагодарил ее и тоже принялся смотреть на огонь, а затем спросил: – Откуда Отец знает то, что знает? Холли засмеялась: – Хочешь знать, не ясновидящий ли он? Или медиум? Или пророк Божий? – Хочу знать, откуда он знает. – Уилл посмотрел на нее. – Почему он знает абсолютно точно? – Никто не может знать абсолютно точно, – отмахнулась Холли. – Бог подарил Адаму и Еве рай, но даже он не смог предостеречь их от поступков, продиктованных собственной свободной волей. – Ты говоришь, как он, – заметил Уилл. – Как кто? – Отец. Иоанн. Каждый из нас. Мужчина или женщина. – Адам и Ева? – Может, и так. Значит, это рай? – Это то, что ты захочешь, – ответила женщина и вновь засмеялась. Уиллу начало казаться, что она шутит, но он понятия не имел, в чем именно. – Будь осторожен, Уилл. Они, может, и не видят, что с тобой происходит, но я-то вижу. – Так что тебя сюда привело? – Охотник задал вопрос с легкой улыбкой, пытаясь пресечь те мысли, что могли зародиться в ее голове. – Я жду Иоанна. – У вас с ним все настолько серьезно? – Достаточно серьезно, чтобы я стала его ждать. Уилл посмотрел на нее, а затем в темноту. Он задумался о женщине, что сидела напротив, и о том, какой он знал ее прежде. Он привык думать, что они одинаковы, но теперь уже не был в этом уверен. – Тебе бывает здесь одиноко? – спросил он. – От одиночества помогает компания, – ответила Холли. – Да и мысли так проще держать в узде. Уилл вновь взглянул на женщину, а та шевельнула палочкой одно из бревен, и вверх взвился сноп искр. Они оба смотрели, как крошечные огоньки парят в потоке теплого воздуха, и охотник думал, говорила Холли о себе или о нем. Мэри Мэй проснулась в темноте. Брат не отвез ее обратно в город, как обещал. Вместо этого ее отвели в маленькую комнату в маленьком доме. Она стояла там и смотрела на человека, который когда-то, но точно не теперь, был ее братом. Она не знала его, хотя полагала обратное. Так или иначе, теперь они были чужими друг другу. – Ты же отвезешь меня в город? – Да. – И поедешь со мной. – Да. – Не бросай меня. Останься здесь. Останься со мной в этом доме до утра. Ты можешь лечь на кушетке, а утром мы поедем в город. – Да. Она продолжала смотреть на него. Сейчас он вновь напоминал того младшего брата, который у нее некогда был. Вспомнилось, как матушка временами ворчала на него, а у него на все был один ответ. Да. Да. Всегда только да. Проснувшись в темноте, она знала, что не одна. – Дрю? С другого конца комнаты раздавалось шуршание: потрескивала ткань и деревянный каркас под весом человеческого тела. – Дрю? – вновь позвала она. – Да, – раздался ответ. – Да, я здесь. Он повернулась и приподнялась на локте, пытаясь рассмотреть его в темноте, но смогла увидеть лишь очертания. – Что-то случилось?