Регина продолжала сидеть в прежней позе, крест-накрест сложив на коленях руки, и с недоумением заглядывала снизу вверх ему в лицо. – Тебе… в больницу?.. – недоверчиво переспросила она. – Но ты же здоров, как… – Бык! – с неприятной усмешкой перебил он. – Я не то хотела сказать! – Подумала то, – мрачно возразил Станислав Сергеич. – Не то! Не то! – выкрикнула она. От волнения ее лицо и шея покрылись красными пятнами, в глазах сверкала злоба. – Регина… – Что– Регина? Я давно не девочка! Столько лет под одной крышей… И я не заслужила, слышишь ты, не заслужила, чтобы всякие там доброхоты расписывали мне твои похождения! – ее голос сбился почти на визг. – С какой стати я это должна выслушивать? С какой? С какой?! Станислав Сергеич ошарашенно уставился на нее – вот это так поговорил с любящей женой!.. – Пре-кра-ти! – тонко крикнул он и топнул ногой, отчего в финской стенке зазвенел хрусталь. – Прекрати сейчас же!! Святая выискалась!.. – И с мстительным удовольствием продолжал: – Мне о твоих художествах кое-что тоже известно… – замолчал, сверля жену изуверским взглядом. – Представь! В нашем институте тоже масса радетелей супружеской верности. – О чем ты, Слава? – трагически вопросила она. – О Пустовойтове, милочка! – Я и Дмитрий Алексеевич… Как ты мог подумать!.. – рот у нее некрасиво приоткрылся, губы дрожали. – Только давай без этого! – грубо сказал Тропотун. – Нечего передо мной комедию ломать! – Боже мой, Славочка, это жестоко… Из какого, интересно, романа она выдрала эту фразочку? С сарказмом подумал он, встретив младенчески чистый взгляд жены. Прекрасная актриса пропадает!.. Но тут же оборвал себя – она, в сущности, добрая женщина, к тому же его жена. – Поговорили! – хмыкнул он и скривился. Она шмыгнула носом и, переломив себя, спросила с видом безвинной жертвы: – Что тебе сказали в поликлинике? – Туберкулез – сказали! – Туберкулез… Откуда?.. – Да оттуда, откуда у всех, – мрачно сообщил он. Кажется, она не на шутку перепугалась, вскочила, бросилась к двери. – Куда? Сядь! – приказал он твердым голосом. И Регина послушно вернулась и села на диван, нервно затеребила на халате пуговицу. – Я хотела позвонить отцу. У него знакомый профессор. Тебя устроят в лучшую больницу. – Сам устроюсь! – отрезал он угрюмо. – И потом, суета ни к чему – направление уже у меня на руках. Пойду ложиться после художественного совета. – С ума сошел! Надо немедленно! – Несколько дней ничего не решат, – терпеливо произнес Тропотун и подумал: отчего это я так боюсь больницы?.. Наверно потому, что теперь существует еще вероятность ошибки. Если же диагноз подтвердится… – Позволь мне договориться о консультации! – Хорошо. Через двенадцать дней. Но… Он умолк и, сцепив за спиной руки, принялся вышагивать по гостиной. Полы его купального полосатого халата развевались, открывая поджарые, умеренной волосатости ноги. – Но… – эхом повторила испуганная Регина. – Что – но? Да говори же, не мучай меня! Тропотун остановился перед нею с тяжким вздохом: – Но потом, кажется, у меня не туберкулез… – Зачем же ты?.. – Хотел тебя подготовить к худшему. – К худшему?! – Онкология, – сморщившись, выговорил он через силу. Ее лицо застыло, как посмертная маска. – У тебя рак?! – произнесла она глухо. Потом лицо ее задрожало, распустилось, из глаз хлынули слезы. – Как же так, Славочка? – бормотала она, всхлипывая – Ну как же так?.. – Да вот так!.. Ну, будет… будет… – ее слезы били его по нервам. – Обследование все прояснит… – Он посмотрел на жену и едва удержался от смеха: щеки Регины в потеках туши напоминали ритуальную раскраску индейца. Станислав Сергеич собирался на этом закончить разговор и удалиться в благородном молчании, но внутри у него что-то так и свербило, так и подзуживало продолжить драматическую сцену. Мгновение он сопротивлялся искушению – но не устоял. – Пойми меня правильно, родная… – баритон его звучал проникновенно. – В этот переломный момент моей жизни я искренне хочу верить, что между нами нет недомолвок!.. – он снова стал ходить по комнате. – Мы не всегда с тобой ладили – это естественно. В последнее время ты была сильно увлечена Пустовойтовым… – Тут он глубоко вздохнул. – Что ж, оно наверно к лучшему! Да и Дмитрий Алексеевич – человек достойный… – Ты не в своем уме, Слава! Какой Пустовойтов?.. Мы с ним только знакомые! Глаза у нее высохли, лицо горело. – Я ни в чем тебя не упрекаю, – печально произнес Тропотун. – Все мы только люди… Однако правде надо смотреть в глаза – ты давно уже меня не любишь! – Люблю! Честное слово люблю!.. – она негромко и горько заплакала. – Только тебя – все эти годы! Он ласково провел рукой по ее волосам и сказал задушевно: – Не надо, прошу тебя… С порога смерти я прощаю тебе Пустовойтова!.. Тут уж Регина зарыдала в голос. – Не знаю… – твердила она в промежутках между рыданиями, – не знаю я твоего Пус-то-вой-то-ва… – Скоро ты освободишься от меня, – кротко пообещал Станислав Сергеич. – Я действительно желаю счастья тебе и ему… Он упивался собственным благородством. – Не-на-ви-жу! – вдруг по слогам, отчетливо произнесла Регина, отнимая от заплаканного лица руки. – Не-на-ви-жу! – и внезапно расхохоталась. От ее дикого хохота у него мороз прошел по коже. Рыдая, смеясь и икая, она корчилась на диване. Станислав Сергеич застыл посредине гостиной в совершенном изумлении. Наконец он сообразил, что у жены истерика, и побежал за водой. Спустя какое-то время, тесно прижавшись друг к другу, они сидели на диване и по очереди пили из одного стакана валериановые капли. Регину все еще била дрожь и порой она непроизвольно всхлипывала, однако уже с надеждой рассуждала о том, как он ляжет в больницу, где его конечно же подлечат, и потом все пойдет по-прежнему. Станислав Сергеич ощущал тепло ее тела, с умилением прислушивался к прерывистому еще дыханию и чувствовал глубокий внутренний покой. Слегка от нее отодвинувшись, он вгляделся в профиль жены с аккуратным прямым носиком, потом коснулся губами ее загорелой щеки с золотистым мягким пушком. Тут он вдруг явственно почувствовал, как между их соприкасающимися бедрами кто-то протискивается, и услышал надсадное пыхтенье. Быстро опустив глаза, он увидел упыря, деловито мостившегося на диване. Тебя-то мне как раз недоставало! Мрачно усмехнулся Тропотун, с ненавистью разглядывая нечисть. Комфортно расположившийся упырь встретил его взгляд весело поблескивающими антрацитовыми глазками, приложил к клыкастенькой пасти когтистый палец и кивком головы указал на лицо Регины. Станислав Сергеич невольно глянул туда – какое-то трудноопределимое выражение на красивом лице жены заставило его насторожиться. Упырь гнусно ухмыльнулся, напружинился и мгновенным непостижимым образом вдруг очутился у Тропотуна на загривке. Голова Станислава Сергеича тотчас закружилась, то ли от страха, то ли от абсурдности происходящего и… И очнулся он на чем-то жестком. Лежал, вытянувшись во весь рост, на глазные яблоки давили тяжелые свинцовые веки. С огромным усилием он приоткрыл глаза. Серое, затянутое низкими осенними тучами небо распростерлось над ним, сеял мелкий осенний дождичек; в поле его зрения медленно проплывали верхушки потемневших от сырости сосен, где-то играла надрывная траурная музыка, сдобренная медью. Станислав Сергеич вдруг понял, что его хоронят, и судорога отчаяния и ужаса свела его внутренности. Каким-то образом он видел Регину. Вот она стоит над его гробом в черном элегантном платье и изящно промокает глаза кружевным платочком. Вот она скорбно отвечает на соболезнования, которые с постными рожами говорят ей бывшие его коллеги… Наконец Воевода толкает прочувствованную речь, и гроб с телом покойного торжественно опускают в могилу под звон медных тарелок и грустный вопль трубы. Рыдающую в голос Регину аккуратно поддерживает под локоток заботливый Пустовойтов. А по гулко резонирующей крышке гроба уже ударяют комья желтой сырой глины. Могильщики знают свое дело – вот уже готов свежий невысокий холмик, который заваливают живыми цветами и множеством траурных венков. Большой поясной портрет Тропотуна, наискось перевязанный черной шелковой лентой, прикрепляют к оградке. Снова надрываются духовые, под звуки которых все рассаживаются по автобусам. Плачущую Регину Пустовойтов усаживает в «Волгу» Воеводы и подсаживается туда сам… И снова каким-то непостижимым образом Станислав Сергеич переносится на свой диван, в своей уютной квартире. Воздуха катастрофически недостает, и он ловит его открытым ртом. Голова все еще продолжает кружиться, перед глазами плавает какая-то зеленоватая муть. – Что с тобой? – испугалась Регина, заметив, как вытянулось и побледнело лицо мужа. – О чем ты думала сейчас? – впился он в нее хищным взглядом. Она вздрогнула, в глазах промелькнула растерянность. – Так… ни о чем… Точно – о похоронах! Преисполнился он ненависти. Однако отвернулся, зажался внутренне, пересилил себя и наконец произнес с утрированной нежностью: – Моя милая, милая женушка… Обнял ее плечи, поцеловал в мочку уха. Тут же возникло желание впиться зубами в эту розовую нежнейшую мочку – он стиснул челюсти и отвернулся… Явь как сон Ночью похолодало. Собираясь на службу, Тропотун надел серую тройку, взял дипломат и вышел на лестничную площадку. Из подъезда он вышагнул в густой туман, заполнивший колодец двора, Было сыро и сумрачно. Плавающий туман вдруг показался ему каким-то живым отвратительным субстратом, и он ощутил тошноту. На широкой улице Пушкина было светлее. Текущая в русле высотных домов туманная река здесь напоминала молочный обрат. В этом синеватом веществе сновали серые тени. Словно души умерших в Аиде… Вдруг подумал Станислав Сергеич и ощутил себя беспомощным и заброшенным в какой-то ирреальный мир. Что-то я не того… Растерянно сказал он себе. Надо бы держать себя в руках!.. Но чувство ирреальности не оставляло его. Это болезнь… Убежденно, твердил он. Это все болезнь!.. Стыдно, Станислав Сергеич, стыдно… Уже подсмеивался он над собственными неопределенными страхами. Цивилизованный человек – и пожалуйте, самое мистическое настроение… Бравада ненадолго помогла. Он шел, помахивая дипломатом, но тревожное предчувствие не покидало его. Навстречу из тумана выплыл ребенок лет пяти с сеткой в руке. Казалось, девочка медленно перемещается в пространстве, не касаясь земли ногами. Этто еще что?! Пробормотал Тропотун. Да нет же, ничего особенного, все в порядке… Он пристально и настороженно вглядывался в приближавшегося ребенка. Что-то было с ним не так… Его вдруг прошиб холодный пот – не ребенок был перед ним, но крошечная женщина с замысловатой прической и ярко накрашенным ртом. Диспропорция между недоразвитым детским тельцем и головой взрослой женщины вызвала у него внезапный приступ смятения и он остановился.