Полурастворенная в тумане, женщина-ребенок прошла мимо. Станислав Сергеич глубоко вздохнул, сделал длинный выдох, а потом нервно рассмеялся. Карлица… самая обыкновенная… Однако сердце его все еще билось неровными заячьими толчками. Фу ты!.. Он промокнул лоб платком и покачал головой. Что-то ты, Станислав, рассиропился… Тут он вспомнил, что кончились сигареты, и завернул в гастроном. Уверенность постепенно возвращалась к нему. Чуть откинув голову назад, он с горделивым видом прошел через стеклянные двери и направился в штучный отдел. На пути его молоденькая продавщица, сев на корточки, составляла молочные бутылки в проволочные ящики. Станислав Сергеич галантно ее обошел, но тут каким-то невозможным образом носок его туфли запутался в полах ее белого халатика и, утеряв равновесие, он сел на девушку верхом. Мигом отскочив в сторону, Тропотун стал извиняться – продавщица сидела на корточках и молча смотрела на него с ошарашенным видом. Покупая болгарские сигареты, он всей спиной чувствовал этот ее неотрывный взгляд. Дошел… Ну, дошел… Мрачно покачивал головой Станислав Сергеич, шагая привычной своей дорогой. Словно со стороны видел он себя, импозантного сорокачетырехлетнего мужчину, усевшегося на обалдевшую девицу верхом, и растерянно подсмеивался. Надо себя внимательно контролировать! Подытожил он свое утреннее приключение и невольно хмыкнул. А редеющий, пронизанный солнечными лучами туман вился над землею длинными белыми лентами. Вот здесь мы вчера встретились с Федором… Отметил Тропотун. Ччерт возьми!.. Впереди обрисовался кто-то странный, в желтом, до пят развевающемся балахоне. По спине Станислава Сергеича побежали мурашки страха. Мысли запрыгали, заметались – человек? привидение? смерть?.. Не-ет, человек… Да что со мной сегодня – я с ума схожу?!. Шаркая стоптанными желтыми башмаками по асфальту, с ним поравнялась женщина с веселым и хитрым лицом умалишенной. Ее бесформенная желтая хламида путалась у нее в ногах, однако, ничего не замечая вокруг, она шла и беседовала с воображаемым собеседником, который заслонил от нее реальный мир. Станислав Сергеич ускорил шаг. Эту женщину он узнал, говорили, будто она сошла с ума, когда ее бросил муж. НИИБЫТиМ – хвала Аллаху! – продолжал прочно стоять на своем гранитном фундаменте, и Станислав Сергеич с глубоким внутренним облегчением ступил под его своды. Эти монументальные своды как бы брали его под свою защиту, словно каменным щитом укрывая от занесенной для удара руки Судьбы. В кабинете он машинально проделал весь комплекс утренних действий и сел в кресло, стараясь привести себя в рабочее состояние. Но его мозг, словно экран взбесившегося телевизора, то показывал безумное лицо женщины в желтом, то плывущую в тумане карлицу, то округлившиеся удивлением глаза молоденькой продавщицы… Так я скоро свихнусь!.. Со злостью пробормотал он и потряс головой, отгоняя непрошеные видения, будто стаю назойливых мух. Потом Станислав Сергеич откинулся и попытался расслабиться. Я спокоен… Начал он внушать себе привычную формулу аутотренинга. Я совершенно спокоен… Дыхание у меня ровное и спокойное… Но тут прогудел селектор – и день покатился по привычной своей колее. Вот только Станислав Сергеич, обретший вроде бы свою обычную уверенность, ощущал себя под этой самой уверенностью отцепившимся от поезда вагоном, который, постукивая на стыках рельсов, движется по инерции за удаляющимся составом, обреченно замедляя свой бег. …Вольготно развалившийся на стуле Шнайдер с юмором описывал эпопею с древесиной. Ее следы были обнаружены во дворе захудалого заводика по производству гармоний. В этой древесине заводик не нуждался, потому что «не пела». Но отдавать ее «за так» заводик тоже не собирался – им был надобен электродвигатель. Шнайдер отыскал подходящий электродвигатель на мясокомбинате. Однако мясокомбинату требовалась часть холодильной установки. И вот эту самую часть Лев Соломонович изыскал на складе у одного из многочисленных своих приятелей. Требовалось теперь оформить ее на НИИБЫТиМ, чтобы затем… Еще вчера Станислав Сергеич веселился бы от души – рассказывал Шнайдер мастерски. Сегодня же собственная его улыбка ощущалась на губах как инородное наклеенное образование, вроде пластыря, а через край бьющая энергия Льва Соломоновича вызывала глухую злость. Да и сам начальник мебельного цеха вызывал у него неприятное чувство, и своим вальяжным видом, и прекрасным цветом лица, и плотоядными румяными губами. Бумагу на покупку части холодильной установки Тропотун все же подписал, передал ее Шнайдеру и внимательно, даже очень внимательно вгляделся в его лицо. Морщины-то у тебя глубокие… С удовлетворением отметил он. И тут же припомнилось, как несколько месяцев назад случился у Шнайдера приступ почечной колики и здоровенный этот мужичина, подвывая от боли и тихо матерясь, корежился в кабинете у Станислава Сергеича в ожидании скорой помощи. А в приемную так и лезли встревоженные дамочки, чтобы из Любочкиных первых рук узнать о состоянии неисправимого донжуана. – Спаситель ты наш! Ну что бы НИИБЫТиМ без тебя делал?.. – чуть иронически вопросил Станислав Сергеич. Про себя же подумал, что спаситель-то персонально его, Тропотуна, так как именно для него «Сказочный бор» является тем волшебным коньком-горбунком, на котором заместитель директора собирается въехать в директорское кресло. И еще думалось ему про то, что почечная колика это не фунт изюму, а самый что ни на есть реальный привет товарищу Шнайдеру с того света, – ведь окажись в тот момент Лев Соломонович вдалеке от благ цивилизации и обыкновенного телефона, неизвестно, чем кончилось бы его «приключение». Тут вдруг Станиславу Сергеичу нестерпимо захотелось поделиться со Шнайдером своими мучительными переживаниями, он даже рот раскрыл – да тут же и захлопнул. Какие могут быть откровения?! Состроит Лев Соломонович многозначительную мину в приватном разговоре о начальстве – и пошло-поехало!.. Потом он сидел в одиночестве и курил. Или это было еще до прихода Шнайдера?.. В дверь заглянула Любочка, розовенькая, в розовом комбинезончике. Комбинезончик аж распирало под напором девичьих грудей. Она прогарцевала к его столу и наклонилась, передавая папку из рук в руки. Станислав Сергеич по привычке скосил глаз в глубокий вырез – и остался холоден, как мертвец. Не зажглась внутри огненная будоражащая искорка возбуждения, не пробежала горячей электрической волной по нервам. – Спасибо, золотко, – с тоской произнес он и посмотрел в ее молодое, гладкое, как яичко, лицо. И вдруг лицо это мгновенно постарело и скукожилось, сделавшись подобием печеного сморщенного яблока. Рядом со Станиславом Сергеичем стояла не плотненькая сексуальная девица, а обезьяноподобная старуха с трясущейся нижней челюстью. Тропотун крепко зажмурился и застонал. А когда открыл глаза – перед ним снова стояла розовая Любочка и, приоткрыв напомаженный ротик, смотрела своими незамутненными подрисованными глазками. – Вам нехорошо, Станислав Сергеич? – спросила удивленно и похлопала облепленными тушью ресницами. – Хорошо, Любочка, – вымученно улыбнулся он, – оч-чень хорошо… А ты сегодня просто сногсшибательна! В послеобеденное время Тропотун оформлял договор с заводом «Электрон» на проектирование и создание опытного образца оригинального электрокамина. НИИБЫТиМ обязался спроектировать этот интересный каминный агрегат, который мог работать в режиме рефлектора и конвектора, а также придать ему соответствующий внешний облик, который отражал бы возросшие эстетические требования современного потребителя. Поэтому Станислав Сергеич созвонился с замдиректора «Электрона» по товарам массового спроса и долго и скрупулезно утрясал с ним сроки и стоимость разработок. Про Ефременко и анонимку он практически не думал, решив подождать, как будут развиваться события. Конечно, можно было бы события форсировать… Ну, скажем, организовать «звонок по месту работы» – попросту сообщить по «большому секрету» двум-трем коллегам о звонке некой «доброжелательницы», которая якобы поведала ему о внебрачном сыне Ивана Ивановича. Тропотун ухмыльнулся, представив скользкую рожу Ефременки. Вот если дура баба из гонора откажется от алиментов, тогда в профком последует дышащее возмущением письмо ее подруги с обличением морального облика гражданина Ефременки… Однако как ни старался Тропотун заслониться от мрачных мыслей ежедневной рутинной работой, они проникали, просачивались в его сознание, словно верткие тараканы из едва приметных щелей. Потому-то, проинформированный Любочкой о приходе Плотникова, он обрадовался ему как родному. – Прошу, располагайтесь, Олег Сергеевич! Тропотун излучал доброжелательность. Тот уселся перед ним, привычно тряхнул головой, отбрасывая со лба челку, и принялся благодарить Станислава Сергеича за клятвенно обещанный Стаценкой стенд. Был он почему-то без очков и, глядя на начальство, подслеповато щурился. Может быть, именно отсутствие привычных очков на широкой переносице завлаба вдруг изменило выражение его лица, и Тропотуну вдруг показалось, что никакой Плотников не бессребренник, а втирающаяся ему в доверие хитрая бестия. И тотчас же возникло у заместителя директора желание отомстить ни в чем не повинному завлабу за собственное на его счет нехорошее подозрение. – Олег Сергеевич, – почти ласково заговорил он, – можно один нестандартный вопросик?.. – И когда тот утвердительно кивнул, продолжал: – Вы у нас молодой перспективный инженер с исследовательской жилкой. Положа руку на сердце, скажите, вы когда-нибудь о смысле своего бытия задумываетесь? – О смысле бытия?.. – растерянно повторил Плотников. – Да как-то нет… Лет в двадцать задумывался! – И к какому же итогу вы пришли в двадцать лет? – Растерянность на лице Олега Сергеевича сменилась сначала недоумением, а потом и замешательством. – Я-я… – даже начал заикаться он, – мне-е кажется, что смысл жизни в самореализации личности… – Неплохо, – согласился глубокомысленно Тропотун. – И с пафосом заявил: – Человек не должен быть игрушкою в руках судьбы! Судьбу куют своими руками!.. Так? – Ну, в общем, так… – кивнул Плотников как-то неуверенно и бросил на заместителя директора быстрый взгляд – не смеется ли над ним тот? На украшенном залысинами челе Станислава Сергеича лежала тень серьезного раздумья. После длинной паузы он наконец сообщил: – Лет двадцати я смотрел на вещи так же. – А теперь? – У каждого возраста свои заблуждения, – уклончиво ответил Тропотун. – А, в сущности, любой шаг лишь ведет к смерти! – Я представлял вас оптимистом… – Иллюзии – удел молодости, – невесело усмехнулся Станислав Сергеич. – Ну а неприкрытая истина – наказание старикам. Тотчас он, однако, спохватился. Покинет Плотников его кабинет и будет потом развлекаться: начальство философствовать изволило!.. Поэтому Станислав Сергеич тонко улыбнулся и сказал приятнейшим тоном: – Ко мне перед вами Шнайдер заглядывал, о вашей супруге очень хорошо отзывался… – и после крохотной паузы добавил, как бы стараясь загладить допущенную неловкость, – как о специалисте… Олег Сергеевич паузу отметил, и на его скулах обозначились желваки. – Я за Ирину рад, – выговорил он через силу и покраснел. – Да-да, – продолжал отечески иезуитствовать Тропотун, – всегда приятно, когда начальство отмечает положительно своих сотрудников. Я тоже считаю вашу жену прекрасным специалистом… Из его кабинета Плотников выскочил, как ошпаренный. Станислав Сергеич проводил ревнивого завлаба насмешливым взглядом – и забыл про него. Юность смерти не страшится… Думал он. Отчаяние юности проистекает из переизбытка жизненных сил. Для нее смерть – философская абстракция, игра, идея, отодвигаемая чувством и рассудком на десятилетия, и потому теряющаяся в дымке времени. Но когда тебе за сорок… Словно со стороны он видел себя, сидящего в кресле. Вот он пододвигает пачку сигарет, закуривает – цветущий зрелый мужчина. Сердце сжалось в тоске, таким отстраненным и печальным виделось ему собственное лицо. Заставив себя преодолеть оцепенение, он встал и подошел к окну. Лето было за окном. Кучерявые белые облачка плыли в синеве небес. Именно на таких облачках, пушистых и крутобоких, художники Возрождения любили писать пухленьких ангелочков-детишек. Уже давно звонил телефон, но Станислав Сергеич стоял, смотрел в окно и даже головы не поворачивал: суета теперь не для него. Вторая соломинка Станислав Сергеич отнял от спружинившей кнопки звонка указательный палец и надел на свое лицо бесшабашнолегкомысленную личину. Он ждал – за дверью было тихо. Тогда он снова вызвонил «фирменный», сложной конструкции личный звон – за дверью стояла глубокая тишина. Неужели она меня обманула? Удивился он. Вера человек обязательный, и уж если пообещала… До слуха его донесся снизу дробный стук каблучков – кто-то очень спешил. В лестничном пролете показалась мальчиковая Верина головка, Вера бежала, перепрыгивая ступени. Увидев Тропотуна, тотчас принявшего слегка обиженный вид, она разулыбалась и, не успев еще отдышаться, стала извиняться за отсутствие транспорта, очередь в колбасный и, вообще, за сплошное невезение, которое преследует ее, бедную, с самого утра. «Вот, даже пакет с яйцами уронила – там теперь наверное омлет!» – совала она в руки Станиславу Сергеичу белый, с ярким рисунком хозяйственный пакет. «Да верю, верю», – с усмешкой отбивался он. Болтая, улыбаясь, пожимая плечами в ответ на его замечания, она отперла наконец входную дверь и посторонилась, чтобы он вошел первым. Тропотун сделал шаг, другой – и понял, что ступает по воде. – Ойй! – вскрикнула Вера, вошедшая следом, и бросилась в ванную. На бегу она поскользнулась и плашмя упала на залитый водою голубоватый линолеум, выкинув далеко вперед руку с пакетом, в котором погибли последние еще остававшиеся в родной скорлупе яйца. Испуганный, он кинулся к ней. Но она уже села и снизу вверх мрачно на него поглядела. Потом, ухватившись за его руку, поднялась, машинально отряхнула мокрый подол платья и философски заметила: – Все должно было кончиться именно этим! – и мокрая, в облепившем ее красном платье, с самым решительным видом захромала в ванную. Когда спустя какое-то время катастрофа была ликвидирована, а красное платье вывешено на лоджию сушиться, они обосновались в кухне и ели омлет, приготовленный из многострадальных яиц, нашедших вечный покой в их желудках. Потом выпили кофе и закурили. Станислав Сергеич откинулся на стуле, нежадно затягивался сигаретой и ненавязчиво наблюдал за Верой, подвижное лицо которой то и дело меняло свое выражение. Это живое лицо напоминало ему прибрежный влажный песок, на котором рисует пенные узоры набегающая волна. Вот она залила влажный песок и стерла прежние таинственные письмена, вместо них начертав новые, и нужно успеть разгадать это послание моря, прежде чем накатит следующая волна. – Такой конфуз вышел! – с веселым смущением говорила Вера, покачивая ногой. На ней уже была привычная домашняя одежда: короткие, до колен брюки и мужская рубашка, завязанная на талии узлом. – Началось все с того, что я проспала на работу. И это в тот день, когда начальство уходило в отпуск! Оно, то есть начальство, собиралось устроить изящное совещаньице с раз даванием цэ-у – и вдруг я проспала. Кошмар!.. Утром вскочила – и как сумасшедшая в ванную. Открываю краны – пшш… подарок судьбы! Голая и злая выскочила из ванны, оделась, ополоснула лицо остатками вчерашнего чая – и на работу. Ну а краны… сам видел. Ох-хо-хо… только бы соседей не очень залило! Один раз я им уже платила за ремонт. Куркули жуткие – кур на лоджии держат. Представляешь?.. – Она посмотрела на Станислава Сергеича и вдруг фыркнула: – Ты тоже как из бани! А во всем он виноват!.. Закрученный бурным водоворотом водяных событий, Тропотун только сейчас начал снова понемногу предаваться грустным размышлениям о бренности собственного бытия. Он пытался придумать, как ему получше объясниться с Верой – но стоило ли объясняться?.. Пока же очевидным было одно: с исповедью нужно повременить, потому что Верина голова и сердце слишком заняты искусственным наводнением. Последнюю ее фразу он, однако же, засек и спросил: – Кто это он? – Муж! – и она хулигански пустила ему струйку дыма в лицо. – Какой еще муж – ты же незамужем!.. – А-га… – явно развлекалась Вера. – Ну тогда я ничего не понимаю! Глядя на его обескураженную физиономию, она звонко расхохоталась, но потом сжалилась: – Да бывший муж, бывший… – Вы поддерживаете отношения? – поинтересовался Станислав Сергеич замороженным голосом. – В определенном смысле… Взгляни на меня, что ты видишь? – Красивую и наглую девицу. – Не угадал. Перед тобою «жилетка» великого человека, насквозь промокшая от слез! – и она серьезно поклонилась. Тропотун невольно усмехнулся. А Вера, микроскопическими глоточками отпивала свой кофе, дымила сигаретой, как девчонка ерзала на стуле и рассказывала: – Когда муж просто муж – это уже тяжело. Но если он неудавшийся гений – этто… – она покрутила головой, не находя подходящих случаю слов. – Он, видишь ли, режиссер. Когда явился из столицы на наши периферийные подмостки – о! это был ироничный, циничный и одновременно романтически настроенный товарищ, буквально напичканный новаторскими идеями. Мы познакомились в одной богемной компашке – и началось!.. Страсти исключительно шекспировские или в крайнем случае чеховские. Любовь – ну совершенно неземная… Потом оказалось, что я у него третья жена, а сейчас счет уже на пятую пошел… Впрочем, это не интересно!