Станислав Сергеич тщательно смывал неприятное черное мыло под несильной струёй холодной воды, как вдруг громко щелкнула задвижка сортирной кабинки и ко второй умывальной раковине устремился Пустовойтов. Отметив, что Дмитрий Алексеевич слишком уж демонстративно мылит руки, краем глаза наблюдавший за ним Тропотун решил – показывает свою интеллигентность! Тут он наконец «увидел» Пустовойтова. – Что, Дмитрий Алексеевич, – обратился он к нему, – оригинальное мы местечко для свиданий выбрали? – Богоугодное, Станислав Сергеич, богоугодное… – нарочито утробно прогудел тот. – А мне на днях анонимка пришла, – добродушно рассказывал ему Тропотун. – Представьте, про вас и мою Регину! Пустовойтов перестал мыть руки и растерянно уставился на Станислава Сергеича. – В каком смысле? – после паузы спросил он, растерянно моргая. – Да в том самом! Будто вы любовники… – ласково пояснил Тропотун. – Как же так? Это неправда! – по-детски беззащитно выкрикнул Пустовойтов. – Надеюсь, – грустно и значительно согласился Станислав Сергеич, с внутренней усмешкой подмечая, как растерянность в лице Дмитрия Алексеевича сменяется сильным замешательством, переходящим в панический страх за свою репутацию в глазах заместителя директора. Доведя до предела мелодраматическую паузу, Тропотун внушительно и строго произнес: – Я вам верю, Дмитрий Алексеевич! – после чего наклонил в знак прощания голову и удалился, оставив взбудораженного Пустовойтова одного в сортире. В приемной Станислав Сергеич игриво подмаргнул таращившей на него раскрашенные глазки Любочке и даже изобразил воздушный поцелуй. Она тотчас сориентировалась и ответила ему длинным томным взором кинодивы, закончившимся трепетом махровых ресниц. Манера ухаживания шефа нравилась ей все больше и больше. По-тигриному бесшумно Тропотун некоторое время расхаживал по кабинету, чему-то иронически улыбаясь, потом сел в кресло и хозяйски поменял местами микрокалькулятор и сувенирную ручку в виде останкинской телебашни. Откинувшись на спинку своего вращающегося седалища, крутнулся влево-вправо, влево-вправо. Это его вконец развеселило, и он громко хмыкнул. – К вам Плотников, Станислав Сергеич! – уведомила Любочка через селектор. В ее голосе слышались нотки роковой женщины. – Пусть войдет… Тот замялся у входа, но нетерпеливый жест замдиректора подстегнул его и заставил сесть напротив замдиректорской особы. – Извините, от дел отрываю, – забубнил занудно завлаб, нервно поправляя нецивилизованную челку, – стенд нам испытательный… Стаценко… – Эту тему мы как будто обговаривали? – ровным голосом спросил Тропотун, которого вдруг стало раздражать присутствие Плотникова. Ну чего ты тут мямлишь?.. Мысленно обратился к нему Станислав Сергеич. Неужто такой стеснительный? Ночью-то со своей красавицей поди разные штучки-дрючки выделываешь – а передо мною киснешь! Вижу, что честолюбив, диссертацию из своей лаборатории выжать хочешь. И выжмешь… если я тебе помогу. – Будет вам стенд, Олег Сергеевич, непременно будет… В его тоне промелькнула скрытая угроза. Плотников предупреждению не внял; нервно сплетая и расплетая пальцы, он изучал в полированной столешнице собственное искаженное отражение. – Спасибо, Станислав Сергеич! – через силу произнес он. – У меня к вам еще просьба… – тут завлаб быстро и остро глянул на заместителя директора через стекла очков. – Не только моя, Ирины Афанасьевны тоже!.. – Плотников проглотил слюну и продолжал увереннее: – Можно ей перейти в мою лабораторию на должность инженера-конструктора по эргономической биомеханике? Ставка же пустует! – прибавил он торопливо. Некоторое время Тропотун задумчиво изучал взвинченного завлаба, потом медленно заговорил: – Отчего же нельзя, Олег Сергеевич? Вполне даже можно… – его уже переполняла настоящая злость по отношению к этому ограниченному ревнивцу. – И я со своей стороны приветствую ваше стремление быть вместе с супругой не только дома, но и на работе. А что же Ирина Афанасьевна ко мне не зашла? – поинтересовался он как бы между прочим. Плотников покраснел. Все врет! Решил Тропотун. Ничего Ирина не знает. И брезгливо подумал, что наверно от излишней застенчивости Плотников теперь вспотел. Пауза затянулась. Наконец Станислав Сергеич отечески сказал: – Олег Сергеич, Олег Сергеич… Вы знаете, как я к вам отношусь! И прекрасно понимаю ваше состояние, по-мужски, так сказать… Ирина Афанасьевна привлекательная женщина – в ней есть изюминка. И конечно вы ревнуете ее к Шнайдеру! Но прислушайтесь к моим словам… Задергавшись на своем стуле, Плотников впился в шефа сумасшедшими глазами. – Быть вместе и дома, и на работе, тяжкий труд! Нужно иметь возможность психологически отдохнуть друг от друга. Да через два месяца такой жизни ваша темпераментная супруга от вас сбежит! – Я-я… мнеее… – нечленораздельно попытался возразить Плотников. Но Станислав Сергеич продолжал, не слушая его: – Женщины подобного типа независимы, как кошки. Чем сильнее вы станете ограничивать ее свободу – тем скорее она вас оставит. – Так, значит, она и Шнайдер… – наконец отчетливо произнес Плотников, от щек которого уже отхлынула вся кровь. Он с видом идиота посмотрел на замдиректора, потом вскочил и в бешенстве ринулся к двери. – Стойте! Обождите! Вернитесь! – кричал ему вслед Тропотун. – Вы не так меня поняли! Дверь грохнула – с потолка осыпалась известка. – Ну и черт с тобой! – произнес Станислав Сергеич с чувством. – Дурак и рогоносец! Плотников, вылетевший из его кабинета, словно пробка из бутылки шампанского, недолго занимал мысли Станислава Сергеича. Как-то само собой получилось, что он стал думать о человечестве вообще и несовершенстве человеческой натуры в более частном случае. Да… Размышлял он с грустью. Эгоцентризм людской натуры бесконечен. Слушать другого человека, разговаривать, пытаться понять – и не слышать!.. Редкие человеки способны проникнуться состраданием к ближнему своему, возлюбить его и – служить ему… И на печальные глаза его навернулись сладкие слезы сострадания к ничтожным, грешным и слабым дщерям и сынам человеческим. С Иваном Ивановичем неладно Но взглядом с горних высей на суетные человеческие существа Станиславу Сергеичу долго тешиться не пришлось, ибо в кабинет его ворвался взбудораженный Вадик Адамян из отдела рекламы. Нервно озираясь, он осторожно приблизился к внушительному замдиректорскому месту и прошептал: – Я к вам, Станислав Сергеич… – Слушаю, – ледяным тоном отозвался Тропотун. Вадик был ему антипатичен. Все раздражало в нем Станислава Сергеича: и нагловатая манера держаться, и слишком яркие импортные тряпки, которые тот доставал по великому блату, а потом либо перепродавал, либо обменивал на еще более яркие и модные. Как художника Тропотун его ни в грош не ставил, однако заместителя директора искренне веселили спектакли, которые тот ставил заказчику, если реклама попахивала откровенной халтурой. В средствах Вадик не стеснялся: в дело годились вопли о собственной гениальности и непризнанности истинного таланта, а также высокопарная хула на головы несчастной недалекой толпы, на чье растерзание немилосердный рок бросил бедного художника. Заказчик, как правило, не выдерживал такого жуткого напора – и Вадик благополучно вешал на него злосчастную халтуру и имел с того неплохие деньги. В другое время Станислав Сергеич тут же выставил бы Адамяна и заставил ждать часок-другой, но что-то насторожило его административное око и он сдержанно кивнул на стул. Вадик сел, промокнул лысину клетчатым огромным платком и уставился на замдиректора испуганными черными глазами навыкате. – Нехорошо, ой нехорошо получается! – печально заговорил он и поцокал языком. – Очень нехорошо… Вадик сейчас говорил без акцента, что свидетельствовало о полной его безгрешности перед начальством. Акцент использовался тогда, когда ситуация осложнялась, запутывалась и следовало прикинуться глуповатым, дабы избежать возможного возмездия. – Трубки неоновые мне понадобились для световой рекламы. На «Дарах природы» – лось, кедр, все такое. Требование написал и вчера отнес Ефременко. Вы за ним ничего такого не замечали? – с таинственным видом наклонился над столом Адамян, не сводя глаз со Станислава Сергеича. – Чего «такого»? – понизив голос, переспросил Тропотун, на которого подействовало загадочное поведение Вадика. – Странного… – Странного? Кажется, нет… – тут он вспомнил про встречу в коридоре. – Впрочем, пожалуй… – А я что говорю! – оживился Вадик. – Я ему бумагу на подпись, а он мне: «Ты пошто, свиное рыло, без должного почтения?» Я сначала обалдел, потом решил – шутит. Спрашиваю: «Вы шутите, Иван Иванович?» Он тут как гаркнет: «Изыди вон, нечестивец! С Директором Всех директоров как разговариваешь?!» Я обиделся, ушел. Теперь думаю – перепил человек, однако… – Так-так-так… – мелко кивал в продолжение его рассказа Станислав Сергеич. Глаза у него постепенно загорались охотничьим огнем. – Но дело стоит! – накалялся польщенный вниманием заместителя директора Адамян. – Сегодня опять к нему ходил. А он – чтобы я перед ним на колени. Разве советскому служащему на колени положено? Я рассердился очень, дверью хлопал. Потом в коридоре с уборщицами говорил. – Тут Вадик снова понизил голос до шепота: – Он уже четвертый день с них требует сначала распоряжения по уборке помещений получить, а потом к его ручке прикладываться! А позавчера сантехнику Сидорчуку велел лобызать прах у его ног, потому как не успел сантехник на третьем этаже унитаз заменить… – и Адамян многозначительно смолк. – Вы полагаете… – начал Тропотун. – Боже упаси! – воздел руки Вадик. – Ничего не полагаю – просто информирую. Он теперь у себя. – Благодарю за своевременную информацию! – сказал Тропотун, поднимаясь и прочувствованно потряс узкую ладошку Вадика. – Давайте-ка поднимемся к Ефременко… – он посмотрел на часы. – Черт, половина одиннадцатого! Идемте скорее, и Софью Ивановну прихватим… Тропотун шагал с максимальной скоростью, и невысокому Вадику приходилось поспевать за ним вприпрыжку. Софья Ивановна с неприступным видом восседала за своим столом. Появление Станислава Сергеича да еще в сопровождении Адамяна было воспринято ею как личное оскорбление, что она и продемонстрировала поднятием левой брови. Однако Тропотун не стушевался, уверенно пересек приемную и в двух словах обрисовал сложившуюся ситуацию. Софья Ивановна несколько растерялась, однако присоединилась к ним, и уже втроем они стали подниматься на четвертый этаж. По пути столкнулись с Оршанским, и Станислав Сергеич без объяснений попросил его следовать с ними. Неподалеку от кабинета Ефременки собравшиеся возбужденной кучкой технички и сантехник оживленно обменивались впечатлениями. Увидев приближавшееся начальство, они разом умолкли и настороженно уставились на них. Не мудрствуя лукаво, Тропотун подошел к ним и спросил, как они находят Ивана Ивановича? – Они не того-с… – таинственно сообщила пожилая техничка в коричневом, с продранными локтями халате. Ее морщинистое одутловатое лицо было лицом бывшей выпивохи. Станислав Сергеич мгновенно отметил и это множественное «они» в отношении Ефременко, и многозначительно-таинственный тон, которым быт произнесены слова. – Ты, Анна, про пятиминутку-то расскажи вчерашнюю! – вмешалась другая техничка, фигуристая, лет тридцати пяти женщина с длинными наманикюренными ногтями и модным перманентом. – С третьего дня начни! – высокий визгливый голос бабки Зозули покрыл негромкие голоса остальных. Реликтовая эта бабка убирала в НИИБЫТиМе со дня его основания и славилась сварливым характером и полной невоздержанностью на язык. Свою половину этажа содержала в идеальной чистоте, а работавший там народ в строгости. Стоило бабке Зозуле обнаружить возле урны окурок, как она приходила в совершенное неистовство, ведомыми ей одной методами находила нарушителя и потом несколько дней подряд ходила за ним по пятам, громко при этом срамя. Нарушитель был уже жизни не рад, а бабка торжествовала очередную победу. – Да ну, – вдруг застеснялась Анна под четырьмя парами вышестоящих глаз, – Петя вон лучше расскажет… – Чего там… – солидно начал плотный Петя с астматической одышкой. Внимание начальства ему льстило. – Мы дня четыре как заприметили, что не того Иван Иванович. С тобой говорит – а вроде бы и не с тобой. А то еще сядет сиднем, в стену глазами упрется и что-то шепчет, разговаривает с кем-то. И угрожает часто. Вам, Станислав Сергеич, тоже угрожал. – Тут он смущенно закашлялся и бросил на заместителя директора любопытный взгляд – невозмутимое лицо Тропотуна вполне его успокоило. Он продолжал: – А вчера на пятиминутке целый конфуз получился! Утром нас Иван Иванович собрал, как обычно. Мы сидим на стульях, ждем. С нами и Разгонкин был, электрик. Иван Иванович молчал долго, молчал и ходил по кабинету. А потом влез на стол и объявил, что теперь его назначили Директором Всех Директоров планеты Земля. И еще говорит – вы есть козявки презренные, на которых я свое драгоценное внимание тратить не намерен. А потом заявил, что с завтрашнего дня, с сегодняшнего, выходит, мы обязаны изъявлять ему верноподданические чувства через целование руки. – Каков охальник! – взъярилась бабка Зозуля, стуча вставными челюстями. – Мы на него жалобу решили писать, – затараторила осмелевшая Анна, – но вот товарищ за вами пошел, Станислав Сергеич, – и мы решили подождать. – Чердак у него поехал, не иначе! – с полной убежденностью заявил сантехник Петя и от волнения засвистел трахеей. – Так-так… – глубокомысленно произнес Тропотун и задумался. Не придумав ничего стоящего, он бесшумно подошел к двери, осторожно приоткрыл и заглянул внутрь. Заместитель директора по хозяйственной части с неприступным видом памятника восседал за столом, оцепенелым взором глядя в пространство. Потом он хитро подмигнул кому-то, однако тут же нахмурился и погрозил кулаком. – Софья Ивановна… – шепотом позвал Тропотун. Сгоравшая от любопытства Синельникова, на цыпочках приблизилась и припала к щели. За ней туда же заглянул Оршанский, молча качнул головой, а потом сказал: дело ясное, нужно вызывать психбригаду! Тропотун уже прикидывал, сколько времени уйдет на транспортировку в дом скорби свихнувшегося анонимщика. – Нужно-то нужно… – с сомнением отозвался Станислав Сергеич на слова Оршанского, – да ведь десять пятьдесят уже натикало!