— Бог милостив, — философски ответил надзиратель. — Главное — не бояться. Зверье это чует и прячет когти. А то ведь я и сдачи дать могу. — Но что ты сделаешь один? — И один в поле воин. Другие наши, по правде сказать, сюда не ходят. Только при свете дня и с облавой. Один раз Порфирий Ракогон осмелел и явился в «Гаврюшку», и был не рад… — Ракогон? — Да, надзиратель сыскной части, как и я. — А «Гаврюшка», видимо, притон? — догадался питерец. — Так точно. — И что учинили с Ракогоном? — Голову проломили. Велели больше не приходить. — Пожалели, значит? — Не убили, и на том спасибо, — согласился ростовец. — А ты как же? Ведь и с тобой могут подобное. Одного все равно заломают, будь какой угодно богатырь. — Могут, — согласился Англиченков. — И даже обещали пару раз. Но здешняя публика ко мне хорошо относится, как ни странно это звучит. Я стараюсь быть справедливым. Зря не унижаю, чужих грехов не приписываю. И вообще считаю их людьми. Падшими, но людьми. И они мне за это кое-что прощают. Мизерия [30], даже жалко их бывает иной раз… Сыщики свернули в улочку, но светлее не стало. — Это Петровская. Еще саженей сто, и выйдем на Богатяновку. — А куда конкретно мы идем? — В «Казачиху». — Еще один притон? — уточнил Лыков. — У нас это зовется наливайка. «Казачиха» считается приличным заведением. Платишь пятнадцать копеек и получаешь полбуханки хлеба, полбутылки водки и ночлег. Документы не спрашивают. — И не боятся квартиросдатчики? В Петербурге за такое из города высылают. — То в Петербурге, — ответил Петр. — А мы в Ростове. В эти притоны полиция заглядывает только днем. Ночью можно нас не бояться. — А почему мы идем именно в «Казачиху»? — поддержал разговор Алексей Николаевич, скорее для того, чтобы отогнать страх, а не из любопытства. Надзиратель понизил голос: — Есть агентурные сведения, что именно там проживает гвардия Меньшого Царя. Атамана вы у них убили, ребята в замешательстве. Надо этим воспользоваться. — В каком смысле? — Мы сейчас идем на разведку. Вдвоем ничего другого не сделаешь. Или вы, Алексей Николаевич, желаете произвести арест? Там их примерно по дюжине на каждого из нас. Справитесь? — Пожалуй, сегодня мы арестовывать никого не будем, — согласился Лыков не без иронии. — Но что такое разведка? На кой ляд мы туда премся, скажи честно. — Вы же хотели посмотреть Богатяновку, — поддел гостя ростовец. — Вот она, любуйтесь. — А если серьезно? Англиченков объяснил шепотом: — В «Казачихе» у меня освед. Мы придем, пошумим маленько, напугаем их и вскорости уйдем. Ребятишки насторожатся и захотят переменить фатеру. Мне тотчас шепнут, куда они переехали. И утром мы их там возьмем большой силой. Как вам мой план? — Хороший, — одобрил коллежский советник. — Может выгореть. Главное — нам ноги унести из притона, остальное ерунда. — Это точно! — загоготал надзиратель на всю улицу. Вскоре сыщики опять свернули и двинулись под гору вниз. — Вот она, знаменитая Богатяновка, — пояснил Петр. — Место, что нам нужно, находится на углу с Азовской. Пять минут ходу, и будем там. Лыков теперь молчал и внимательно смотрел по сторонам. Глаза уже привыкли к темноте, он все различал. Руки сыщик держал в карманах и весь подобрался, готовый в любую секунду вступить в схватку. Зловещая слава этого места добралась и до Петербурга. Притон на притоне! Мирные граждане здесь тоже имеются, как на той же Хитровке. Но тон задают уголовные. И вся округа живет по их законам, особенно ночью. Кричи не кричи, на помощь никто не придет. Ближайший пост остался на Большой Садовой. Внизу, возле пароходных касс, тоже дежурит городовой. Но пока он взберется в гору на твои свистки, тебя уже зарежут… Алексей Николаевич и сам был не рад, что попросился на такую рискованную экскурсию. Но зато теперь он видел своими глазами ростовский криминал. Если все закончится благополучно, легче будет потом действовать в этом удивительном городе. — Пришли, — надзиратель остановился перед одноэтажным саманным домом с покосившимся забором. — В окошке свет горит. Ждут постояльцев с ночной прогулки, а тут мы! Сыщики поставили оружие на боевой взвод и переложили в карманы. — Готовы? — Готов, — выдавил из себя коллежский советник. — Следите за мной и прикрывайте спину. Стреляйте только в крайнем случае. А ругаться на чем свет стоит не возбраняется. Ну, с богом! Они ввалились сначала в сени. Там какой-то оборванец пил воду прямо из ведра. Увидев незваных гостей, он ойкнул. — Сникни, мы не за тобой, — ухмыльнулся не имеющий чина. — Хозяйка дома? — А… эта… У себя она. — Позови-ка ее в горницу. — Сей момент! Оборванец исчез в боковой двери, а Петр шагнул в большую комнату. Алексей Николаевич последовал за ним, встал так, чтобы видеть всех, а сам прижался к стене. В горнице, освещенной огарком свечи, стояло два десятка нар. Посреди тянулся длинный стол, уставленный пустыми бутылками и мисками с объедками. Пахло немытым человеческим телом, кислой капустой и свежей блевотиной. На нарах лежали по два человека, так что свободного места не оставалось. Еще нескольких Лыков заметил на полу. — Всем проснуться и предъявить документы! — зычно крикнул Англиченков. — Полиция, мать ее ети! На этих словах народ заворочался, раздались ругательства, но вставать никто не спешил. — Дай поспать, ирод, — послышалось с соседней нары. — Вишь, повадился через день ходить. Все равно денег нет, ничего не заколотишь. Тут из сеней вбежала низенькая разбитная тетка и визгливо заголосила: — Петр Павлович, да что же вы с моей коммерцией делаете! Без ножа режете. Никто больше к Казачихе не придет, и буду я с голоду помирать. Но тут же перестала голосить и внимательно воззрилась на питерца. — Ой, а кто это с вами? Новенький? — Это помощник пристава Четвертого участка господин Лыков, — ответил надзиратель, не моргнув глазом. — А почему я не знаю? Я весь кадр помню в лицо, а тут помощник пристава — и мимо меня. — Только что вышел в приказе, — пояснил Алексей Николаевич. — Первый день на службе. Вот, осматриваюсь. — А… — протянула хозяйка с видимым недоверием. Но Англиченков не дал ей долго раздумывать: — Знакомьтесь, ваше благородие: Ольга-Генриетта-Вильгельмина Юльевна Колбасенко, вдова хорунжего. Оттого и прозвище ей Казачиха. А это ее притон. — И вовсе у меня не притон, — возразила хозяйка. — Ночуют люди, да. Кормлю их из жалости. Помогаю бедным, так это не возбраняется. — И все бедные тут с паспортами? — ухмыльнулся надзиратель. — А давайте проверим. — Петр Павлович, лучше не надо, — взмолилась Казачиха. — Я поздно пришла от всенощной, устала… Ну, не посмотрела виды. Каюсь, грешна — долго Богу молилась. Неужели вы накажете за это несчастную вдову? В следующий раз, обещаю, все будут с пропиской. А? — На усмотрение господина помощника пристава, — покосился на питерского сыщика ростовский. Лыков принял важный вид: — Ну, я полагаю, на первый раз надо простить. Богу молиться не грех, это начальством даже поощряется. — Ой! Вот сразу видать порядочного человека! — расчувствовалась вдова. — Мы с вами душа в душу будем жить, господин Лыков. Вы заходите почаще. Можно с Петром Палычем, а лучше без него. — А кто у тебя в дворянской, Вильгельмина? — запанибрата обратился к хозяйке надзиратель. — В дворянской? — удивился коллежский советник. — Тут есть чистые помещения? Англиченков загоготал: