Часть 35 из 54 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Желаю вам успеха!
Командированный откланялся с непроницаемым лицом. Вышел на подъезд, осмотрелся и сказал сам себе с одобрением:
— М-да… В молодые годы врать не умел, а теперь, гляди-ка, научился! Вот что значит опыт.
Алексей Николаевич сел в курьерский поезд, раскрыл взятые с собой газеты. Лучше бы он этого не делал… Россия опять истекала кровью. Террористы смешались с уголовными, теперь уже нельзя было разобрать, кто и за что убивает людей. Часто вроде бы из-за денег. Но отнятые деньги шли иногда на революционные цели. Черт ногу сломит! Сыщик листал прессу и мрачнел.
ВИЛЬНО. В доме Фальковского четверо неизвестных связали и зарезали сестру ростовщика Рушалюк, забрали наличность и ценные вещи, а дом подожгли. Заодно убили дворника, пытавшегося их задержать.
ЖИТОМИР. Состоялись похороны городового Шендеровского — он умер от ран, полученных в погоне за анархистом.
АСХАБАД. Смертельно ранен околоточный и неопасно — казак и полицейский.
ИРКУТСК. На разъезде номер тридцать семь Забайкальской железной дороги в вагоне обнаружено тело инженера Кобылина. Он был зарублен топором.
ЛОДЗЬ. В поле близ улицы Гульчанской убиты работник и работница.
ЗАКАТАЛЫ. Убит командир 2-го батальона 201-го пехотного резервного Лебедянского полка подполковник Добровольский. Стрелял рядовой батальона, бывший матрос броненосца «Три святителя», сосланный в Закаталы за участие в бунте.
АРМАВИР. Произошло грандиозное избиение воров и грабителей, терроризировавших местное население. Озлобленные люди собрались в количестве пяти тысяч и устроили самосуд, убив двадцать пять человек из шайки Кирьяковых-Аксентовых, дома их сожгли.
ЧЕРНИГОВ. Братья Гуковы ужинали со своими семьями в саду. Ворвались шестеро с револьверами, застрелили обоих братьев, сына одного из них — студента — и еще одного родственника.
УФА. Находившимися на испытании пациентами психиатрической лечебницы убит доктор Каплан.
КИЕВ. На Вознесенском спуске игравшие дети нашли семь снаряженных бомб.
ХАРЬКОВ. Ночью на вокзале неизвестный ранил часового, стоявшего на карауле у воинского поезда.
ПЕНЗА. На станции Леонидовка артельщик выдавал жалованье, имея при себе двадцать пять тысяч рублей. Вдруг появились четыре подозрительных человека. Станционный жандарм незаметно увел артельщика и вышел с винтовкой. Злоумышленники бежали. Жандарм их преследовал и настиг уже в Пензе. Там при помощи полиции он арестовал троих экспроприаторов, четвертый сумел скрыться.
Окончательно добило сыщика родное МВД. Оно подвело кровавые итоги за два последних года и теперь знакомило с ними общество. В частности, сообщили сведения о терроре в Польше. За 1905–1906 годы там были убиты или умерли от ран 790 военных, жандармских и полицейских чинов. Ранены, но выжили — 864 человека. Брошено 129 бомб. Лыков пытался представить себя в этом аду. Хватило бы у него духу ходить на службу в форме, как он делал в Петербурге? И сыщик не смог честно ответить на этот вопрос… В душе у него поднималось раздражение, переходящее в черную злобу. Когда все это кончится? Хотелось перебить убийц и грабителей всех до единого, не разбирая степень вины. После истории с Колькой-куном он стал нетерпимым и склонным к жестким методам наведения порядка. Поддался тогда на мужицкую правду, и что вышло в результате? Спас от тюрьмы банду убийц. За которыми пришлось потом бегать и ликвидировать их, скрывая свои мотивы от начальства… Нет уж, когда все вокруг горит, не до сантиментов.
Алексей Николаевич приехал домой усталый, с желанием взять ванну и сразу лечь спать. Но не получилось. Лыкова встретили Ольга Дмитриевна и Нина Никитична и сильно ему обрадовались. Кухарка немедленно принялась стряпать пирог с вишнями, который сыщик очень любил. А Ольга завела разговор о его сыне:
— Как хорошо, что ты вернулся. Павлука о тебе спрашивал. Он хочет привести сюда Эллу Мордвинову, познакомить ее с тобой. А ты все не едешь и не едешь.
— У них уже до этого дошло? — удивился папаша. — О времена, о нравы…
— А что, хорошая барышня. Я куда-нибудь улизну, а ты разыграешь роль старого ловеласа в отставке.
— Это можно!
Ольга села напротив, взяла его руку в свою:
— Ты насовсем?
— Нет. Дня на два-три. Дела в Ростове еще не закончены.
— Это… Извини, конечно, мой вопрос. Это опасно для тебя?
Алексей Николаевич ответил честно:
— Для меня, пожалуй, нет. А для Сергея Маноловича очень даже опасно.
— Ой!
— Такова его служба.
— Но ведь началось все из-за меня, из-за моей глупой просьбы отомстить! Я и сейчас не понимаю до конца характер твоей профессии. Но ведь тебе не положено мстить, правда? И потом, ты вовсе не знал несчастного Аркадия Георгиевича. С чего бы тебе так переживать за постороннего человека?
— Мстить за того, кого ни разу не видел, было бы с моей стороны глупо, — ответил сыщик. — Но иногда хочется истребить конкретное зло. Хоть и понимаешь, что мир от этого не сделается лучше.
— И вы с Сергеем Маноловичем там… истребляете?
— По мере сил. Противники наши многочисленны. Это те самые люди, которые искалечили твоего приятеля. Хотя какие они люди? Я уж, признаться, забыл, с чего все началось…
— Ты убил главаря шайки кулаком.
— Ах, да. Сейчас из трех заправил в живых остался только один. И он следующий на очереди.
— Когда же ты вернешься?
— Очищу твой город и вернусь, — рассмеялся Алексей Николаевич. — Уж недолго осталось. Давно я не участвовал в таком живом деле, думал — разучился. А то все бумажки перекладывал. Но ничего, руки помнят… И ростовские бандиты меня тоже запомнят.
Голос его сделался неприятным, жестким, а на лбу появилась суровая складка. Ольга сразу встала и отошла — она сторонилась такого Лыкова.
Коллежский советник телефонировал в приемную Трусевича и спросил, когда директор сможет его принять. Тот ответил: завтра в десять утра. Оставался свободным вечер, но Лыков устал в дороге и потому завалился спать.
Максимилиан Иванович встретил сыщика с напускной суровостью:
— Какие у вас там дела образовались, что месяца не хватило? Все уже вернулись, пишут рапорты. А вы?
— Город трудный, разгул преступности никак не уляжется.
— Ну и что? Пусть этим занимаются местные полицейские силы.
— Разрешите продлить командировку еще на две-три недели.
— Но зачем?
— Так нужно для пользы дела. А то приехал гоголь-моголь из столицы, пофланировал по набережным, и домой. Неловко перед тамошними коллегами. Они глаз не смыкают, то и дело перестрелки, бандиты совсем распоясались.
— Да что вы-то сделаете, Алексей Николаевич? — недоуменно спросил директор департамента. — Если они без вас не справятся, то грош им цена. Надо усилить ростовскую полицию? Пишите рапорт, будем думать. А варяги не могут и не должны их подменять.
— Прошу разрешить мне закончить начатое, — упрямо сказал Лыков. — Азвестопуло внедрен к стодесятникам, сбежавшим с нерчинской каторги. В Ростове идет война двух банд. Они истребляют друг друга к пользе обывателей. Как закончат, я сразу вернусь.
Трусевич вперил в подчиненного испытующий взгляд:
— Истребляют друг друга? Не вы ли случайно это затеяли?
— Я. По соглашению с руководством ростовско-нахичеванской полиции.
— И Азвестопуло выполняет ваш план?
— Точно так. Детали разрешите указать потом в рапорте.
— Алексей Николаевич, — директор подыскивал слова. — О вас такое говорят…
— Что именно? — осведомился коллежский советник.
— Ну, в борьбе с преступниками вы будто бы не останавливаетесь ни перед чем.
— Для пользы дела, Максимилиан Иванович. Не для личной выгоды.
— Я понимаю, что ее вы не ищете. Но грань между дозволенными и недозволенными методами… Вы ее совсем, что ли, не признаете? Ведь в Ростове, судя по вашим намекам, готовится полицейская провокация!
— Не готовится, а идет полным ходом.
— И жертвы есть?
— Да. Только что стодесятники казнили Прохора Царева и двух членов его банды.
Трусевич глянул в бумаги:
— Это брат убитого вами младшего Царева, Антипа?
— Да. Как только беглые солдаты добьют третьего брата, мы их самих ликвидируем. В Ростове на какое-то время станет спокойнее.
— А чем сейчас занят титулярный советник Азвестопуло? Провокацией. Так ведь?
— Еще он грабит ломбарды и пивные лавки.
— Ого! — поразился Трусевич. — Лично бегает с наганом и кричит «деньги на бочку!», так, что ли?
— Нет. Не с наганом, а с маузером.
— Алексей Николаевич, я не шучу!