— Это я допускаю, — серьезно ответил «иван». — Будем с товарищем настороже. Но у меня тоже ведь есть гарантии. — Какие? — Часть суммы окажется не в купюрах, а в долговых бумагах. Их отдай мне, я в Армавире быстро оберну в деньги. Лаж такой, что меньше не бывает. — Хм. Ну… пусть так. Когда быть готовым? — Ты о том, когда бомбы мастерить? — усмехнулся Нецветайленко. — Начинай прямо сейчас. Не пропадут. Глава 17 Самый Царь и сыщики Несколько дней прошли в относительном спокойствии. Ночью бандиты напали на контору городского водопровода. Они стали ломать окна казенной квартиры инженера Мамлина. Тот не испугался и дал в ответ несколько выстрелов. Не ожидавшие отпора грабители убежали. В Шестом участке четырнадцатилетняя девочка плеснула в лицо помощнику пристава Бару раствор карболовой кислоты. Явилась в присутствие, пряча что-то под кофтой, спросила у городового, который тут Бар. Все ее видели, и никто ничего не заподозрил. В результате левый глаз у помощника пристава вытек. Калека остался с больной женой и тремя маленькими детьми на руках. Преступница — крестьянка Анна Косиневская — отказалась объяснить мотивы своего изуверства; Бар тоже молчал… В Первом участке отличился околоточный надзиратель Перфильев. Он зашел в трактир Лунина на Старом базаре. Там двое играли на биллиарде. Люди как люди, но опытный полицейский что-то заподозрил. Он приказал игрокам предъявить документы. Один показал, а второй заупрямился. Перфильев велел обоим следовать в участок. Занозистый мужчина взял с подоконника зонт и пошел к выходу. А на улице выхватил спрятанный в зонте револьвер и открыл стрельбу по околоточному. Однако тот не растерялся, обезоружил нападавшего и доставил обоих игроков в полицию. Это оказались рецидивисты, выслеживавшие добычу. В номерах при трактире проживал помещик, только что получивший по решению суда крупную сумму денег. На него и хотели напасть бандиты, да не успели — нарвались на Перфильева. Воспользовавшись временным затишьем, начальство отправило Блажкова в командировку. В Ростовском округе появилась новая банда. Ее составили жители Толстовского хутора, расположенного между станицей Гниловской и хутором Недвиговским. В степи на Мокром Чулеке они убили пятерых углекопов. Яков Николаевич справился за два дня — все злодеи были выявлены и арестованы. Тем временем в самом Ростове произошло неприятное для питерцев происшествие. Члены Чертова отряда Царук Аджибабов и Яков Бородавкин ограбили баркасника. Тот возвращался вечером из цирка, когда на него напали. Бандиты забрали пиджак, срезали часы и потребовали кошелек. Баркасник заартачился — и получил удар ножом. Выходило, что беглые арестанты, находящиеся под наблюдением полиции, ранили человека. Азвестопуло топал ногами и орал на виновных: — Я же говорил: сидеть тихо! Никакой крови до экса! Вам что, дуракам, мало того, что мы взяли у Среднего Царя? Ради трех рублей решили на нас сыщиков навести? Бородавкин с Аджибабовым каялись и обещали быть ниже травы. Но факт оставался фактом: внедренный в банду «демон» не сумел удержать ее от преступления. На конспиративной квартире состоялось очередное секретное совещание. Кроме Блажкова, никто из ростовского начальства не знал о внедрении Сергея. Еще знал Петр Англиченков, но он к начальству не относился. Как быть? Пришлось вызывать на распеканцию титулярного советника. Тот явился расстроенный, не похожий на себя. — Вот лупоносы! — сказал он в сердцах. — Как нянька, сижу при них с утра до вечера. Стоило отлучиться, они сразу за ножи… — Вы обещаете, что больше такого не повторится? — спросил Блажков. — Иначе мне придется арестовать всю хевру, и тогда операции конец. — Не надо, Яков Николаевич! — вскричала молодежь. — Недолго осталось, еще чуть-чуть потерпите! — добавил Азвестопуло. Коллежский регистратор их не слушал, а смотрел на Лыкова. Тот понимал коллегу. Положение у Блажкова трудное. Совершено вооруженное ограбление, ранен человек. Главный сыщик знает, где искать негодяев, но не трогает их. Если об этом проведает начальство, головы не сносить. Тем более что операция по уничтожению банды ни с кем наверху не согласована. И никто не может дать гарантий, что дикие, давно преступившие край стодесятники будут сидеть тихо… — Давайте уведем их из города, — предложил Алексей Николаевич. — Пусть спрячутся в какой-нибудь дыре и не кажут носа. До самого якобы экса. Сергей, скажешь им: сами виноваты, не могли удержаться, будете теперь в глухомани клопов кормить. Это был хороший вариант, и Блажков скрепя сердце на него согласился. Следующей же ночью стодесятники покинули «Черный город» и перебрались в станицу Аксайскую, в двенадцати верстах выше по правому берегу Дона. Азвестопуло ездил оттуда в Ростов, «готовил» экс. Он брал с собой лишь одного Капетанаки. Эвзон нравился титулярному советнику, и тот решил спасти его от участи остальных членов банды. Когда Сергей сказал об этом шефу, Лыков ответил коротко: — Тебе решать. Только не ошибись. Вывод беглых из Ростова вдруг оказался весьма кстати. У них были развязаны руки для операций в округе. Нецветайленко передал Сереге Саперу списки ближайшего окружения Самого Царя: фамилии, приметы, адреса. Оставшись один, тот заменил охрану и приблизил к себе земляков из Гниловской. В течение недели в окрестностях станицы обнаружили один за другим пять трупов. Один лежал в камышах, второй висел на вербе, а еще трое валялись прямо в степи. Григорий Царев понял, что кольцо вокруг него сжимается. Он хотел бы сбежать в горы к чеченским кунакам, но его держал экс. Атаман торопил Лонись-Лонского, а тот грамотно отнекивался. В двадцатых числах июня таганрогская полиция прислала телеграмму. На пароходе, спустившемся из Ростова, нашли корзину из белого тростника. Оттуда сочилась кровь и доносился смрадный запах. В присутствии судебного следователя корзину вскрыли и обнаружили внутри труп неизвестного лет двадцати пяти, избитого и задушенного. Тот был в белье и белой сорочке, руки чистые, с ухоженными ногтями. Документов у убитого при себе, разумеется, не было. Но имелась особая примета: три родинки на левой щеке, размером с конопляное зерно. Англиченков на паровой шхуне «Ваня» отправился в Таганрог и привез оттуда труп. Его поместили в анатомический покой городской больницы, сфотографировали, дактилоскопировали и попытались выяснить личность. В полицейской картотеке неизвестный не значился. Сыщики обходили злачные места, показывали карточку — бесполезно. Наконец загадочным покойником заинтересовался Лыков. Он внимательно осмотрел тело и заявил Блажкову: — Запросите данные на всех недавно демобилизованных солдат четвертых рот саперных батальонов. — А это что за роты? — удивился Яков Николаевич. — Военно-телеграфные. — И при чем тут наш мертвяк? — У него подушечки на пальцах, какие бывают у машинистов пишущих машин. А еще у телеграфистов. — Эх-ма! Я и не заметил. Через несколько часов догадка Лыкова подтвердилась. В полицию пришла мещанка и подала явочное прошение о пропаже сына. Тот вернулся месяц назад с действительной службы. Был военным телеграфистом в Либаве и здесь собирался устроиться на почту. Но парня сбил с панталыку какой-то лихой человек. Уводил его из дому, а возвращался вчерашний солдат поздно и пьяный. Откуда-то у него появились большие деньги, раз даже мать видела сотенную бумажку. Она пыталась отговорить сына от дурных знакомств, да не успела… По всем приметам, лихой человек был Лонись-Лонской. Питерец сказал ростовцу: — Помните, Яков Николаевич, те случаи? Когда с банковских счетов снимали деньги по поддельным телеграммам. — Помню. Три раза было, на общую сумму почти пятьдесят тысяч. Думаете, это он стучал телеграммы? — Скорее всего. Сделал свое дело и стал не нужен. Жулики научились накидывать на провода вставку от переносных аппаратов, эта мода пошла с Польши. У вас первооткрыватель Лонись-Лонской. Думаю, он и убил парня. Сам или поручил кому. А приказ отдал Григорий Царев. — Сволочи… — пробормотал сыщик. — Надо их прекратить, давно пора. — И я думаю, что пора, — согласился Алексей Николаевич. — Сегодня у нас очередная встреча с Сергеем Маноловичем. Приходите в трактир Борзенко к одиннадцати, возьмите с собой Петра Павловича. Пора играть эндшпиль. — Чего? — В шахматах так называется заключительная фаза партии. — А… Оружие-то с собой брать? Или хватит одного Пети заместо оружия? Лыков удивился: — Я в вашем благословенном городе всегда пистолет с собой ношу. После того случая. Даже когда спускаюсь в буфет выпить кофею… А вы разве иначе? — Да я кофе не пью и по номерам не шастаю, — ответил коллежский регистратор с иронией. — На задержание наган беру, а так зачем рвать карманы? — Ну-ну… — В случае чего Петька-скуловорот прикроет. Он как даст кулаком! И конец мазурику. Лыков сел напротив, посмотрел коллеге в глаза: — Яков. В самое ближайшее время мы прикончим всю главную мразь в твоем городе. Ты это понимаешь? — А то как же. — Законом такие «операции» не предусмотрены. Мы сильно, очень сильно рискуем. — И это понимаю. — И ты готов, когда придет время, нажать на спуск? Блажков хмыкнул: — Думаешь, раз коллежский советник из Питера, то один такой решительный? У нас тоже к «царю» счеты есть. — При аресте все мы можем, когда они сопротивляются. Это легко, это совесть не тревожит. А если Григорий на колени упадет, пощады запросит? Яков Николаевич пристально посмотрел на собеседника, словно только что его увидел: — А как вышло, Лыков, что ты нас к такому делу подвел? Говорил, что перебьем одних уголовных руками других. А теперь, чую я, иное готовится. Сам замараешься, и мы с тобой заодно. Так? Ты ведь изначально это знал? — Я замараться готов, — ответил питерец. — В чистоплюях никогда не был. Могу без тебя обойтись, если дрейфишь. Мы с Сергеем справимся сами. — Тут не страх, тут другое, — вздохнул ростовец. — Я же полицейский, должен правосудие охранять. А здесь кривосудие. — Я тоже полицейский. — Дело, что мы задумали, паршивое. Неправильное дело. Заменять собой закон — так можно далеко зайти. — А куда деваться, Яков? Твои «цари» давно обставились помощниками, адвокатами, посредниками. До них законным путем никогда не доберешься. Никогда — понимаешь? И что, спускать? Пусть и дальше людей убивают? Помнишь Тусузова? Шестнадцать человек погубил и в лицо нам смеется. Вот такое казенное правосудие. Лицо Блажкова сморщилось, как старое яблоко, но он ничего не ответил. Долго молчал, вздыхал, курил дешевую папиросу. Потом потушил окурок и спросил: — Эндшпиль называется?