— В общих чертах. — Доложите. Сколько хоть их? — С десяток, точное число пока непонятно. — Откуда они свалились? Кто главарь? Блажков впервые заглянул в бумаги: — Какой-то Прокопий Цецохо. Я навел справку: он служил в Воронежском дисциплинарном батальоне, когда там произошел бунт. Как заводила получил десять лет каторги, откуда и сбежал в марте. Теперь, значит, до нас добрался, сволочь. — А другие? — Банда разномастная, всякой твари по паре. Есть двое или трое русских, пара греков и армяне в придачу. Так что они со всеми могут договориться. А еще бывшие солдаты, знают, за какой конец держать винтовку. Плохо наше дело… — И греки есть? — оживился Лыков. У него появилась одна мысль. — Точно так. Даже фамилии известны: один Папаяниди, а второй Добудогло. Нездешние. Говорят, что родом не то из Мариуполя, не то из Ейского укрепления. — Внутреннюю агентуру на этот Чертов отряд вы уже ориентировали? — Так точно. Агентура и сообщила общие сведения. Но только общие. Местоположение банды пока установить не удалось. — А на что они живут? — Пришли уже с деньгами, где-то по дороге хорошо хапнули. Но скоро сорга кончится, начнут хищничать. Надо бы их до этого взять. — А почему я слышу об этом в первый раз? — неожиданно возмутился Липко. — Вы, господин коллежский регистратор, должны были давно мне об этом доложить! А то приезжему человеку как на духу, а собственному начальству молчок. Обида полицмейстера была ребяческой, но имела серьезный подтекст. Тот намекал подчиненному, чтобы тот поменьше сообщал чужаку о положении дел. Поэтому Лыков сменил тему разговора: — Яков Николаевич, давайте теперь про Ростов. Он в пять раз больше Нахичевани, как сообщил господин полицмейстер. Преступников здесь тоже больше в разы? Блажков выслушал выговор от начальства с равнодушным видом. А на вопрос питерца ответил: — Точную цифру вам никто не скажет, но, конечно, уголовных в Ростове тьма. И все из-за его положения. Мы же базис для снабжения всех окрестных местностей. — Поясните. — Сию минуту. В Ростове пересекаются сразу три железные дороги: Юго-Восточная, Владикавказская и Екатерининская. Плюс речной порт, почти не уступающий Одессе. В городе расположены оптовые склады, питающие Передний Кавказ, Кубанскую и Донскую области, Крым. Посмотрите, сколько здесь банков и иностранных консулов. То есть Ростов набит богатствами. А где ценности, там и воры. Каждый день в порту что-то пропадает. На станциях железных дорог тащат целыми вагонами, и никакая стража ничего не может сделать. Ее или купят, или зарежут; люди предпочитают деньги, а не смерть ради хозяйских товаров. А главное, в этом участвуют тысячи. Буквально все, чья работа связана с транспортировкой. Возьмите Затемерницкое поселение. Там вокзал, огромные мастерские, склады, пакгаузы, много грузов сложено под открытым небом. Воруют все жители поголовно! От носака[9] до начальника путевой дистанции. А Ростов-пристань в порту? Как в худое решето все утекает. — И что тащат? — Мануфактуру, обувь, кожи калмыцкой сдирки[10] — все, что можно продать из рук в руки. Недавно умыкнули десять швейных машин «Зингер». — Нашли, кто умыкнул? — Ищем. А еще есть воровство по квартирам, карманные кражи. К чему я веду? В Ростове среди жулья гуляют приличные суммы. Значит, есть и предложение на эти деньги: шулера, барыги, подпольные бордели, тайные гостиницы для преступников со всеми мыслимыми удобствами. — Получается, главные люди в криминальном Ростове — воры? — Да, как и везде. Деньги-то у них. — А более серьезные господа? — Это кто, вентерюшники? Лыков удивился: — Какие вентерюшники? — Так по-здешнему называют налетчиков, — пояснил Липко. — А… Ну, что скажете про них, Яков Николаевич? — Такого добра навалом, — продолжил главный сыщик. — Вот вчера ехал по Шестой улице вагон электрического трамвая. Возле Братского переулка вошли трое, оттянули ролик с провода. Электричество потухло, вагон остановился. Так они вынули револьверы, сдернули в темноте с кондуктора сумку с выручкой и спокойно удалились. — Несерьезно как-то. Мелковато. Сколько отняли, пару червонцев? — Три с мелочью. Извольте дело покрупнее. На той неделе экспроприировали кондитерскую Филиппова, одну из лучших в городе. К управляющему ворвались семеро, опять с револьверами. А он как раз получил дневную выручку — пятьсот рублей. Отобрали, положили на порог фитильную бомбу и скрылись. Или вот вчера напали на квартиру одного бухгалтера. И человек-то небогатый, чего они к нему влезли? Часы взяли да денег семь целковых. А уходя, выкололи жертве глаза, чтобы не смог их опознать. — Вот твари… — поежился питерец. — Ну а самые страшные преступления, то есть убийства? Часто в Ростове гибнут люди? — Увы, — вздохнул ростовец. — Сами знаете, как изменились нравы. Раньше верховодили воры, а убийцы шли невысоко. Зачем злить полицию, лить кровь, когда можно деньги взять, а жизнь оставить? Убивали единицы, они все были наперечет, и мы их быстро находили… Лыков согласно кивнул. Яков Николаевич продолжил: — Теперь не то. С этой революцией все как с цепи сорвались. Любой молокосос запасся револьвером и пускает его в ход при первом же случае. Сегодня в Ростове, как и по всей России, человеческая жизнь ничего не стоит. — Понятно. Где у вас всего опасней? В Петербурге знают про Богатяновку, которую вы недавно упоминали. Страшнее-де места нет. — Нехорошая улица, — подтвердил коллежский регистратор. — Туда просто так не войдешь. А вошел — можешь и не выйти. Дворы-притоны тянутся сплошной полосой. В каждом своя банда. Есть подземные ходы, тайники с награбленным добром… Жители на службе у криминала, поэтому облавы бесполезны. И агентуру не заведешь: узнают — прикончат. Ну и что? Как будто в Нахаловке по-другому! На Шестую улицу — помните, где вагон остановили? — вообще лучше не соваться: голову снимут. — У вас тоже есть Нахаловка? Я знаю такую слободу в Тифлисе. — У нас своя. В официальных бумагах она зовется более благозвучно: Новое поселение. Возникла слобода в результате самозахвата городских земель, это у нас обычное явление. Так родились Собачий хутор и Богатый источник, он же Богатяновка. В последнее время Нахаловку стараются узаконить. Те дома, что можно снести, убрали. Проложили кое-где регулярные улицы. Но большую часть хибар трогать нельзя, иначе их обитатели возьмутся за топоры. И вот уже тридцать лет они стоят. Живут в таких трущобах люди несчастные, готовые на все. Порядку, власти они враги, а злу сообщники. И как быть? Куда их денешь? Не отправишь же всех в Сибирь. Или взять Затемерницкое поселение. Не зря оно называлось раньше Бессовестная слободка. Двадцать пять тысяч человек там обитает, но в каких условиях? Ни воды, ни канализации, ни освещения. Школ и больниц тоже нет. А еще называют нас Чикаго! Мы Шанхай, а не Чикаго… Вон с Донского бульвара убрали полицейский пост, и что? Теперь пройти нельзя, средь бела дня грабят. Это в лучшей части города! А Лягушовка, Олимпиядовка, Забалка? Даже я туда ходить боюсь. Один лишь Петр Англиченков, который и черту хвост накрутит, только он шляется в эти окаянные слободы. И все ему, дураку, сходит с рук. Блажков сказал это с какой-то доброй усмешкой, и коллежский советник сразу заинтересовался: — Что за Петр? Ваш надзиратель? — Да, самый лучший. Силы как у быка, храбрости еще больше, чем силы. Ума бы в придачу, так цены бы парню не было. — А пусть он меня поводит по вашим притонам, Яков Николаевич. Хочу увидеть все своими глазами. — Зачем? — воскликнул Липко. — Для доклада министру, — отрезал питерец. — Я о том, что не видел сам, докладывать не могу. Блажков молча ковырял пальцем трещину в столешнице, думал. Потом сказал: — Попробовать можно. Только с соблюдением всех мер, какие я сочту нужными. — Разумеется. Чай, и мне не семнадцать лет, понятие имею. А еще дайте мне провести какое-нибудь дознание, до которого у вас самих руки не доходят. Пусть от меня будет польза. Главный ростовский сыщик насмешливо покосился на гостя и спросил: — Сами выберете или как? — Сам. Пора было заканчивать разговор. Ольга наверняка уже вернулась со своего романтического свидания. Лыков хотел вытащить ее на прогулку: пусть покажет родительский дом, гимназию, где училась, другие памятные места. Сыщик встал и пожал руки коллегам: — Спасибо, господа. На сегодня хватит, а завтра, не обессудьте, начну надоедать. Вам меня месяц всего терпеть, не так уж и долго. Глава 4 Просьба Ольги Дмитриевны Насвистывая что-то легкомысленное, Лыков открыл дверь в номер и осекся. Изнутри слышался тихий плач. Ольга! Коллежский советник ворвался как вихрь: — Что случилось? Кто тебя обидел? — Они… они… Женщина вскрикнула и принялась рыдать с новой силой. Алексей Николаевич протянул ей стакан с водой, и лишь после этого она смогла говорить. — Я встретилась с Аркадием. Он в Николаевской больнице, в хирургическом отделении. Ему… ему выкололи глаза. — Бандиты? — сразу вспомнил рассказ Блажкова питерец. — Вломились в квартиру, ограбили и напоследок ослепили, чтобы он не смог их опознать? — Да. Но ты-то откуда знаешь?