Прислушиваюсь, из глубины квартиры доносится тихое звяканье тарелок. На кухне, значит, девочка. Завтрак готовит… Это правильно. Мне еще один стакан воды, и пожрать будет — самое оно. А потом, может, и потрахаться опять… Организм планам радуется, что не удивляет, я все же молодой мужик, утренняя эрекция в любом состоянии присутствует. Даже если накануне нажрался, как свинья. Вздыхаю, откидываюсь на подушку, вспоминая, по какому поводу так расслабился. И боль опять шарашит по башке. Потому что повод-то — откровенно херовый. Убийство — это всегда херово. В конце месяца — особенно, все показатели в жопу мгновенно улетают… А тут еще и само по себе отвратное. Бытовушка, пьяная драка, уделанный кровищей однокомнатный тараканник с двумя трупами двухдневной свежести примерно. Точнее эксперты скажут. На кухне — обычный набор из фанфуриков и плесневой дешевой закуски. Вонища, мухи, тараканы. И два мелких пацана, которых нашли под кроватью. Живых, слава богу. Но в таком состоянии, что реально хуево стало прямо там. Причем, не только мне, но и видавшим виды экспертам. Вот сколько лет работаю уже, а к такому дерьмищу никогда, наверно, не привыкну. Держать своего ребенка, словно животное, на подстилке, кормить отходами… Городские маугли, блять. А мне еще и Захарову пришлось успокаивать. У нее, в силу особенностей прошлой жизни, о которой в курсе только я и она, очень остро эта тема проходит. Я только в глаза ее голубые глянул, так и потащил прочь из квартиры, предчувствуя пиздец. На лавке отпоил прихваченным из пивной коктейлем, дал закусить сигаретой и заставил выдохнуть. Она посидела, покурила, неловко и неумело поднося сигарету дрожащими пальцами к губам, подышала… А после поднялась и молча пошла обратно. Работать работу, которую никто не отменял, каким бы скотским ни было у тебя прошлое, и какие бы детские травмы ни имелись в анамнезе. В итоге, после завершения всего и передачи детей через опеку в больницу, мы с Захаровой посмотрели друг на друга… — Выпить хочешь? — спросил я. И она кивнула. А вот что дальше было, как раз к категории амнезии и относится. Понимание, что я могу сейчас в кровати Захаровой валяться, накрывает внезапно и заставляет вздрогнуть и вытаращиться на дверь, ведущую в кухню. Нет… Да ну, нет, бля! Я не мог! Я точно не мог! Я просто накатил на пиво водяры и подцепил в состоянии комы какую-то телку. Я на это мастер, пару раз случалось уже… Сто процентов! Не мог я с Захаровой! Не мог! Это все равно, что сестренку трахать же… Не моя тема, не-не-не! В этот момент в коридоре раздаются легкие шаги, и я с дикой надеждой пялюсь на дверь, чуть ли не молясь про себя, чтоб не Захарова. Кто угодно! Хоть секретарша нашего полкана, Лариса Петровна, дама на редкость корпулентного формата! Кто угодно! Только не… Тут в проеме двери появляется невысокая, очень фигуристая, очень няшная блонди. И я, мучительно застонав, закрываю глаза… Захарова, мать ее… И чего мне теперь делать?Девочки, сегодня скидка 30% и открыто скачивание на мой бестселлер ЛЮБОВЬ НОСОРОГА! Заглядывайте в книгу, там Паша Носорог так впечатлит, что никогда не забудете)))) И велкам в мою группу вк, там на стене видео на эту книгу. Гор-р-рячее! Группа тут: https://vk.com/club192978518 Глава 6 — Доброе утро, Вов, — улыбается Захарова и протягивает мне стакан с водой. И я беру, да. Потому что, хоть и в полном ахере сейчас, но пить-то все равно хочется. И сильно. — Вода? — хриплю я на всякий случай, припадая к краю стакана и выдувая сразу половину. Ка-а-а-айф… — Да, со слабительным, — кивает серьезно Захарова. Я замираю, таращусь на нее, мучительно сглатывая. — Ну а что? — невомутимо продолжает она, — лучшее средство от похмелья. Сразу все токсины выйдут. Отовсюду. — Прикалываешься? — с надеждой хриплю я, не желая верить, что она такое могла сделать. — Как знать… — неопределенно пожимает она плечами, — минут через пятнадцать узнаем… — Ты-ы-ы… — злобствую я, отставляя недопитый стакан в сторону, — охерела, Захарова? — Опять я Захарова? — удивленно картинно поднимает она брови, проходя от двери к окну и рывком распахивая шторы, — а ночью-то по-другому называл… — Как я тебя еще мог называть? — Рановато для амнезии, Вов, ты же, вроде, молодой еще… В самое сердце меня ранишь… От света, хлынувшего в комнату, становится больно глазам, щурюсь до рези и слез, и все равно не могу прекратить смотреть на ее силуэт, очень даже четкий и залипательный на фоне оконного проема. Захарова в простеньком шелковом халатике, светлом таком, длинные волосы подколоты небрежно вверх и мягкими волнами выбиваются из прически. Словно она только что с постели встала, накинула шелк на голое тело… И пришла сюда. Опять сглатываю, но уже по причине того, что в горле сохнет не от похмелья, а от внезапного желания проверить, верно ли мое предположение, и у нее под халатиком этим нихрена нет… Захарова поворачивается, рассеянно присобирает расходящийся на груди ворот, шелк туго натягивается… Лифчика точно нет… Вот за что мне эта еботня с похмелья? Раздраженно ерзаю голым задом по кровати, пытаясь устроиться так, чтоб утренний стояк не выглядывал чересчур уж радостно, отворачиваюсь, обшариваю взглядом комнату. — Какого хера я у тебя делаю? Это я так изысканно игнорирую замечание насчет “ночью по-другому называл”, чтоб вы понимали. Не готов потому что пока к этой информации. Надо сначала насчет шутки про слабительное выяснить. Надеюсь, что шутки, хотя от этой дряни мелкой можно всего ожидать. А если реально подсыпала? Сколько я стаканов воды из этих мягких лапок принял? Два? Три? Тревожно прислушиваюсь к организму, но, кроме похмельного синдрома в башке и каменного стояка в члене, никаких дополнительных тревожных симптомов не чувствую. И это уже хорошо. — Ты у меня спишь, — комментирует мой тупой вопрос не менее тупо Захарова, — а теперь, вот, проснулся. — Капитан “Блядская очевидность”, — хамлю я, — отвечай на вопрос. — Пока еще лейтенант, — скромно поправляет меня Захарова, — а насчет вопроса… Не вы ли меня учили, товарищ капитан, что искусство правильных ответов не менее значимо, чем искусство правильных вопросов? — Не я, блять! — рычу уже, дико устав играть в тупейшую игру, которую она мне навязывает. — Ой… — делает губки колечком Захарова, и я опять сглатываю, ерзаю, пытаясь убить стояк. Хорошие губки. Хорошо между ними член бы смотрелся. Мой, блять. Ох, и дебил ты, Федотов… — значит, кто-то другой… Учил… — Кто еще, блять? — вырывается у меня, прежде, чем успеваю затормозить мысли и их передачу сразу словами через рот. Это все от потери концентрации: похмелье, Захарова в шелковом халатике, рот ее блядский, глазки наивные, разговор бесячий… Ну вот кто выдержит? — А вы думаете, на вас свет клином сошелся, товарищ капитан? — язвит Захарова, надменно задирая подбородок. — Если бы не сошелся, ты бы так не прыгала… Так. Заткнись, Федотов. Вообще обрежь эту нитку, соединяющую мозг и рот, к херам. Сегодня она тебе явно не нужна будет.