Кладбище здесь, кстати, было не одно. Дальше по дороге, где она уже представляла собой только лишь широкую тропу, располагалось еще одно кладбище. Старое, даже древние, оно начиналось за каменной аркой и через пару десятков шагов расползалось между высокими вековыми деревьями, юнцами по сравнению с самим кладбищем. Перекошенные и разрушенные каменные кресты, как грибы торчали среди пожухлой прошлогодней листвы. Холмики могил за долгие века своего существования полностью разгладились, не оставив от себя ничего. Было немного жутковато. Ветер утих, и безмолвие высоких хранителей старых захоронений, выглядело так, будто те застыли в напряженном ожидании, в готовности растоптать незваных гостей, если те попробуют сделать какое-либо неверное движение. Леонид Васильевич сглотнул образовавшийся в горле комок. Желание углубляться в этот лес, перемеженный каменными крестами, отпало само собой, наоборот, было охота немедленно покинуть это место, забыть, как дурной сон и не вспоминать о нем никогда. Да и Лиза, замерев на некоторое время на тропе, не выявила никакого интереса к дальнейшему изучению древних захоронений. — Лень, — тихо позвала она своего мужа. — Пойдем отсюда. Чафут-Кале в другой стороне, нам не сюда. Леонид Васильевич кивнул, соглашаясь с женой и понимая, что она тоже испытывает гнетущее, давящее чувство, которое почти что физически ощущалось под кронами этих деревьев, раскинувших над головой недвижимый посмертный саван. Леонид Васильевич с женой, сначала не оборачиваясь, задом попятились назад, чувствуя, как с каждым их шагом спадает напряжение, окутавшее их мгновением раньше. Затем, когда арка остался у них за спиной, они все же перевили дух, остановившись в нескольких метрах от входа на кладбище. И ветер, которого раньше не было и в помине, вновь зашелестел золотисто-изумрудной листвой деревьев. — Тьфу ты. Мистика, — Леонид Васильевич посмотрел на жену, но та, тут же отвернувшись от мужа, пошла дальше, как будто бы не была до этого напугана до полусмерти. Двигаясь дальше по тропе, которая взяла резко влево и заметно набрала в уклоне, Леонид Васильевич понял, что передышка, которую он получил у старого кладбища, была все-таки благом для его ног, спины и начавшему сбиваться дыханию. Дорога все сильнее забирала вверх. Но воздух, даже Леонид Васильевич, отнесшийся к желанию жены с нескрываемым неодобрением, даже он не смог не обратить внимания и не восхититься его чистотой, сладкими приятными ароматами пропитавшими его. А проходя близь можжевеловой рощи, Леонид Васильевич вообще остановился, и больше не затем что бы перевести дыхание, хотя и за этим тоже, но для того что бы погрузиться в чарующий аромат, этих неказистых с виду деревьев. Дальнейший, самый сложный участок подъема хоть и был перенесен стойко, но все же не оставил Леониду Васильевичу ни грамма сил. И когда остальные экскурсанты вместе с Лизой уже скрылись в полуприкрытых воротах древнего города, он все еще стоял на месте, облокотившись на прохладный каменный уступ, и тяжело дышал, пытаясь восстановить дыхание и дать как можно больше отдыха натруженным ногам и спине. — Ну, что? Отдышался? — Лиза все же выглянула из ворот городища. — Пойдем, тут уже проще. Леонид Васильевич вновь выругался про себя и, кивнув супруге, пошел следом за ней. — Иду, радость моя, иду. Камни, камни, камни. Камни под ногами, камни над головой, камни по бокам. — Здесь и вправду когда-то жили люди? — Леонид Васильевич переводил взгляд с одной ниши, выдолбленной в горе на другую. — Да уж, малометражные были квартирки. — Лень, не будь занудой, не нуди. — Ничего себе! — удивился вдруг Леонид Васильевич. — Лиз, ты глянь сюда! Две широкие и глубокие колеи, выевшие камень минимум сантиметров на двадцать вниз, тянулись по дороге, ведущей к центру городища. — У них тут танки ездили, что ли? Лиза лишь махнула рукой на мужа, обгоняя его и стараясь держаться ближе к экскурсоводу, что-то безудержно рассказывающего об истории этого архитектурного памятника. Леонид Васильевич же, предоставленный сам себе, не стал примыкать к группе туристов и, держась от них на приличном расстоянии, принялся самостоятельно осматривать места жительства древних предков современных обитателей побережья. Вскоре ему надоело и это занятие. Среди всех строений, как выдолбленных в горе, так и сложенных вручную из дерева и камня, ему больше всего понравились два дома: мужской и женский, да и то, только лишь по тому, что оба они напоминали обыкновенную баню, а помыться Леонид Васильевич хотел сейчас больше всего на свете. Смыть с себя пыль, пот и усталость, скопившуюся за долгий весьма «интересный» день. Он с тоской осмотрел все вокруг и, увидев группу туристов, среди которых мелькала розовая футболка его жены, двинулся в их сторону. Когда Леонид Васильевич подошел к жене, экскурсовод как раз рассказывал весьма интересную и героическую историю о русском воеводе Василии Борисовиче Шереметеве, который порядка двадцати лет находился здесь, на Чуфут-Кале, в татарском плену. Рассказывал о муках, пережитых Шереметевым, о его содержании в полупудовых кандалах, от которых он обезножил. О том, как его морили голодом, не выпускали из темницы на двор по пять лет кряду, вынуждая его, в прямом смысле слова, есть и справлять нужду в одном месте. О том, что из-за почти полного отсутствия света в его содержании, редкой и скудной еды он мучился головными болями, из-за которых ослеп. И о том, что спустя двадцать лет плена, Василий Борисович Шереметев все же получил долгожданную свободу и был доставлен в Россию, но из-за тяжести своего состоянии, скончался спустя полгода, но уже на Родине. Затем, окончив историю, экскурсовод направился к ступенчатому спуску рядом с обрывом горы, который вел в небольшое помещение внизу, вырубленное, как и все здесь вокруг, в цельном камне: один вход и три окна, неровные, холодные стены. — Говорят, что именно в этой темнице и держали Василия Борисовича Шереметева, во время его плена. — Какая же это темница? — один из туристов, не удержавшись от возможности вставить свой комментарий, нагло смотрел на экскурсовода. — Здесь, даже вполне себе светло. И вид из окон хороший. Экскурсовод остановился у одного из окон, и, задумчиво вглядываясь в склон соседней горы, находившейся напротив Чуфут-Кале, медленно и как-то грустно ответил. — Да. Сейчас светло, — он сделал паузу, направился к выходу и, когда собирался уже было выйти наружу, закончил. — А представьте, что два из этих окон заложены наглухо, а третье затянуто, какой-нибудь тряпицей или бычьим пузырем. И вы в течение двадцати лет можете смотреть лишь на этот хороший вид из окна, — он снова сделал паузу. — Темница. Чистой воды, темница. На этом экскурсия окончена, — он взглянул на часы. — Сейчас свободное время. Пофотографируйтесь, погуляйте, и через полчаса встречаемся у входа в город. Экскурсовод вышел из помещения первым, оставить туристов предоставленными самим себе. Защелкали спуски фотоаппаратов, засверкали вспышки. Некоторые туристы, пытаясь изобразить лишь им понятные образы, корячились возле стен, чуть ли не лезли на них. Другая же часть, придавая себе задумчивый вид, позировала возле окон, усаживаясь на их широкие подоконники и вглядываясь в непривычные и тем чарующие для многих пейзажи. Леонид Васильевич и сам не удержался от соблазна выглянуть в одно из окон, через которое, вполне вероятно, некогда смотрел и Шереметев. Экскурсовод был прав, темница, не зависимо даже от того есть тут свет или нет. Окна выходили на обрыв. Сбежать отсюда можно было лишь на тот свет, причем с экспресс доставкой. А пейзаж? Да. Пейзаж, конечно, поражал не затертый глаз. Но, Леонид Васильевич даже поморщился, представив себе, что двадцать лет подряд можно смотреть лишь на это: ущелье с тоненьким ручейком на дне, обрыв внизу, склон соседней горы, поросший скудной растительностью и небольшой участок ровной местности, еле проглядывающийся справа. Свобода, которая всегда под боком, и всегда непреодолимо далека. Леонид Васильевич выглянул еще чуть подальше, пытаясь увидеть немного больше, как вдруг услышал слева от окон чей-то голос. Ни сзади, ни рядом, именно слева. Слова долетали со стороны обрыва, снаружи, там, где не должно и не могло никого быть в принципе. Он замер, прислушиваясь. Ну да, не показалось. Мужской голос, сбиваясь через слово на мат, уговаривал кого-то спускаться вниз. — Скалолазы что ли? — подумал Леонид Васильевич. А за тем, услышал женский. Даже девичий голос. — Да хоть бы веревку какую дали, я же сорвусь отсюда. — Ань, здесь не так высоко, как тебе кажется, спускайся. — Давай я ее все же веревкой обвяжу, — это к разговору добавился еще один мужской голос. Леонид Васильевич не видел говоривших, но чувство тревоги, возникшее не известно по какой причине, заставило его быстро покинуть темницу Шереметева и выбраться на поверхность. Лиза, находившаяся все еще внутри, лишь недоуменно проводила взглядом спину своего мужа. Нечто подобное Леонид Васильевич и собирался увидеть. Невдалеке, на склоне, сидели парень и девушка. И что показалось Леониду Васильевичу странным с первого же взгляда брошенного на них, так это их форма одежды. В отличие от потных, вонючих, полуобнаженных туристов, забравшихся на гору вместе с ним и Лизой, эти двое были одеты в теплые спортивные костюмы, кроссовки и зачем-то были опоясаны обыкновенными монтажными поясами, вместо специализированных страховок скалолазов. «Горе-скалолазы. Расшибутся же». Леонид Васильевич придал своей внешности серьезный вид, какой он умел делать, общаясь с подчиненными и коллегами, и от которого у многих путались слова даже не то что на языке, а еще глубоко в голове, лишь в процессе формирования, и двинулся к сидящей на краю паре. Видимо, подходя к скалолазам, Леонид Васильевич сильно расшаркался, и пара, перестав общаться с кем-то внизу, повернула головы на подходившего к ним человека. Девушка, выкрещенная в блондинку, отчего-то показалась Леониду Васильевичу очень знакомой, но в голове промелькнула лишь одна мысль, что брюнеткой ей бы было быть лучше. А вот парня он раньше точно не видел. Но скошенные заостренные черты лица и бегающий, но при этом цепкий взгляд, не понравились Леониду Васильевичу сразу. «Да какие же вы скалолазы?» — подумал полковник юстиции. — «Гопник и крашеная курица, с отчего-то знакомым лицом». Видимо он дольше положенного рассматривал их. — Дять, тебе чего? — парень цокнул языком, вынуждая подошедшего к ним человека либо что-нибудь ответить, либо идти дальше. — Да вот не пойму, — Леонид Васильевич сделал пару шагов к обрыву, при этом, не приближаясь к паре и держась от них чуть правее. — Так многие живут, — перебил его парень. — Не понимают ни черта и лезут, куда их не просят. Это был вызов. Парень смотрел на Леонида Васильевича с нескрываемой неприязнью, мол, иди-ка ты дядя куда шел или куда не шел, но все равно иди. Леонид Васильевич мало что понимал в правилах и законах скалолазания, но прекрасно разбирался в юридических вопросах. А, исходя из этих знаний, всегда выходило следующее: чтобы что-то и где-то сделать, надо было иметь на это разрешение и документально оформленное право. — Кто разрешил вам заниматься горным туризмом здесь? Где ваш инструктор? — Леонид Васильевич строго смотрел на сидящих слева от него парня и девушку. Смотрел взглядом полковника, перечить которому и в чьих словах сомневаться просто не положено. Но… — Дять, шел бы ты со своими разрешениями, пока не проводили. Адрес-то, поди, знаешь? — парень поднялся на ноги и ответил Леониду Васильевичу взглядом, не менее тяжелым и таким же твердым. — С кем вы там трепитесь? — раздалось снизу. — Долго нам вас ждать еще? — Да тут фраерок один права хочет покачать, — парень сплюнул в направлении Леонида Васильевича. — Ты в обезьяннике местном давно не был? — полковник юстиции завел правую руку за спину, делая вид, что у него там что-то есть и он это собирается вытащить. — Хочешь отдохнуть там? Слова и действия Леонида Васильевича не произвели на гопника никакого эффекта. — Эй, Монь, — бросил он за край. — Да тут не фраерок, тут мусорок, походу. «Моня». Зацепились за сознание еврейское имя. «Моня. Моня. Соломон». Леонид Васильевич замер, испытывая странное ощущение не то дежавю, не то невнятного воспоминания. И в то мгновение, пока он смотрел на молодых людей, выковыривая срывающуюся в бездну образов ниточку своей памяти, над обрывом показалась голова еще одного парня. Сбитый на лоб кепель, абсолютно не подходящий к спортивному костюму и золотой зуб, блестящий из-под полуприкрытых, замерших в напряжении губ. В голове у Леонида Васильевича взорвалась бомба, но не разметавшая ворох мыслей и образов, а на оборот, собравшая все части разрозненного воедино. «Девушка Анна, которой не идет быть блондинкой, парень Моня с золотым зубом». Наверное, лицо Леонида Васильевича выдало его кратковременное замешательство с последующим прозрением. Глаза его расширились, и не то в улыбке, не то в оскале забегали то с одного парня на девушку, то на другого парня. — Вы! — только и произнес он и очень пожалел, что за спиной, где его рука шарила по пустому поясу, и в правду ничего не было. Видимо, высунувшийся парень в кепке понял полковника сразу. Он метнулся наверх и бросился на Леонида Васильевича, как кошка, зажимая ему рот рукой, а сам тем временем, шипел подоспевшему парню. — Миха вниз его, к Бесу. Этот мусор нас узнал. От неожиданности и стремительности происходящего Леонид Васильевич не смог ни устоять на ногах, ни серьезно сопротивляться. Его быстро скрутили и, подтолкнув к обрыву, сбросили вниз. И этот секундный полет был для полковника юстиции подобен погружению в ледяную воду, он думал, что ему конец, расшибется в лепешку, переломает себе все конечности пока докатиться до тоненького ручейка на дне ущелья. Но резкая боль в боку, заставившая его открыть глаза, дала ему надежду на жизнь. Леонид Васильевич лежал на нешироком карнизе. Еще сантиметров двадцать и он точно бы не собрал костей, свалившись со склона в обрыв. Сверху раздался шорох. А затем на него упало чье-то тело. Леонид Васильевич поднял голову. Один из парней уже стоял рядом с ним, тот самый с зубом, а чуть дальше, ближе к склону горы, сидел еще один парень, просто сидел, смотря в одну точку и не обращая никакого внимания на копошащихся рядом с ним людей. Леонид Васильевич узнал и его. Это был третий из задержанных в метро. Тогда тот четвертый мог быть, да и скорее всего был, их освободителем из временного изолятора, тем самым веселым пиццерийщиком. — Да вы висельники, парни, — просипел Леонид Васильевич, рывком развернулся на спину и с удовольствием зарядил склонившемуся над ним парню лбом прямо в нос. Тот, схватившись за разбитый нос, из которого как из крана хлынула горячая яркая кровь, сам покатился по карнизу, что-то шипя и матерясь. Полковник юстиции вскочил на ноги, но выпрямившись, понял, что с его ребрами что-то не то. Резкая боль, куда как сильнее, чем испытанная им при падении, заставила его согнуться пополам и схватиться руками за бок. Тут же за спиной раздался еще один шорох. Это последний парень спрыгнул на карниз. Леонид Васильевич попытался развернуться ему на встречу, но его затылок обожгло горячим и сознание вслед за опорой под ногами поплыло в сторону, погружая мир в темноту и безвременье. 42. Антон, Егор и Илья