Была пятница и до понедельника никакого движения по оформлению не предвиделось, на довольствие никого не ставили. У него от голода сводило желудок, пустые кишки урчали, разваливаясь на части. В ожидании встречи с уголовниками у него тряслись поджилки. Спустя пол суток в «собачнике» собралось больше дюжины арестантов. Заскучав от базара сокамерников, татуированный бык прицепился к молчаливому Духу, и, стащив его за шкирку с верхней полки, заехал кулаком под дых. Глядя как он корчится, блатной оскалив зубы, приказал: – Ты, бичара, будешь нас развлекать! Подкошенный ударом тяжёлого кулака Дима свалился на пол. Молящий взгляд насмешил закоренелого зека, он скрестил на груди руки и рявкнул: – Давай баклан гниду изобрази или скунса или ужа. Неохотно подчиняясь сильному гладиатору, Дух извивался на полу как уж, старался из оставшихся сил понравиться главному, лишь бы не поколотил. Братва, оскалив щербатые пасти дико ржала, они кривлялись у лица мима, паясничали, фиглярничали, скабрезничали, тыкая пальцами издевались над пресмыкающимся. Вскоре силы покинули Ухватова, босячьи лица затуманились и он потерял сознание. Впервые у Духа наметилась мысль убить всех унизивших его. Благо пришла ночь и тюремная братия утихла. К утру изголодавшийся до тошноты Дух рад был любым переменам. Система породила жестокость ввиду отсутствия психологических тренингов с заключёнными и персоналом. Неумение сообщить правильно личные данные и статью по приговору открывало путь к насилию со стороны тюремных надсмотрщиков, они обращались с Димой, пока не коренным обитателем зоны, крайне грубо, всколыхнув желание покинуть застенки оригинальным способом через смерть. Получив на руки постельные принадлежности, он шёл под конвоем в камеру с мыслями о суициде. Жёсткий медосмотр был позади. Вид полутёмного помещения с трёхъярусными нарами на полтора десятка спальных мест насторожил Духа. Камера битком набитая арестантами с бледными до синевы лицами, не видевшими солнца, истощёнными от скудного питания напугала так, что он похолодел. В жаре с влажностью под сто процентов в трусах и тапочках на босу ногу сидели в окружении жёлтого марева от сигаретного дыма покрытые сыпью и синюшными язвами враждебные потные сокамерники. Неуверенно переступив порог камеры, он чуть сдерживал слезы. В тот момент к нему робко постучалось раскаяние, но из-за ненависти к окружающим он не придал ему значение. Его совесть умерла не проснувшись. Он видел явную разницу между людьми живущими на свободе и в тюрьме. Ухажёры мамаши были развязными элементами, но менее жестокими, чем братва. Порядок в колонии – прежде всего! О внутренних законах, царивших в тюрьме, он узнал спустя четверть месяца, усвоив урок, что заключённые разделены по кастам. Если бы он с первой минуты пребывания в камере бросил выданный матрас на пол подальше от унитаза, возможно, он имел бы нормальное место для проживания в палате. В силу неопытности и малолетства он этого не знал. Волосатый как горилла грузин почесал область пупка. – Так-так-так! К нам петушок пожаловал? – и подбоченившись устрашал, – Запоминай! Твоё место в моём углу под кроватью, – и он швырнул тюфяк Ухватова к параше. – Будешь в моём пользовании щенок. Такой расклад вконец убил силу духа теперь уже петушка. Статья по приговору суда ставила крест на его репутации. Новая жизнь началась с зачисления в изгои. Со статьёй об изнасиловании и убийстве ребёнка назначалось место у параши. Царившая анархия определила жизненное пространство насильника. Опущенный лишался права слова и автоматом был не правым в любом споре или конфликте. Его приняли по понятиям фразой: – Пошёл на х…! Слова не имели косвенного значения и понимались как призыв к действию бойца (исполнителя), который сильно двинул Диму в плечо. Рухнув к ногам громилы, он упал лицом в трусы. – Эй ты, красавица, будешь моей девкой! – алчно разглядывая юношеское тело, он гаркнул новенькому. Блатной – главный зек схватил Диму за ухо и притянул к параше, сунул в руки кусок чёрствого чёрного хлеба и облил его с ног до головы содержимым туалета, в который помочились все сокамерники. Пряная моча побежала по волосам, залила уши, стекла за шиворот. Оставшийся в кружке пенный чай с человеческих тел он заставил выпить до дна. Преодолевая брезгливость, Дима быстро заглотил тошнотворное месиво. Едкая жижа выжгла глаза, воспалённые они жутко резали и чесались, вдруг сквозь пелену он увидел голый член у рта. Зек провёл им по губам, затем засунул голову Духа в парашу, сорвал штаны с него штаны и коснулся ягодиц, а затем после странного ритуала швырнул в него полотенце и приказал: – Умойся! – и ткнул пальцем на место ночлега. Блатной запихнув Духа под кровать, определил ему принадлежность к касте опущенных зэков, и запретил вылезать без особого разрешения старшего. С тех пор он больше не принадлежал себе, он служил «сестре» – огромному волосатому мужику. Жизнь Ухватова бесповоротно изменилась. Дух узнал, что не имеет права скрывать факт, что он опущенный до конца срока отсидки и даже при повторном попадании в тюрьму его статус сохранялся. Никто не мог его касаться, сидеть на его нарах, брать его вещи. Ему набили татуировку неприкасаемого. Пометили не только тело, но и посуду в столовой, закрепили за ним обязанность выполнять грязную работу, за которую другим заключённым запрещалось браться. Его обязали сообщать о статусе опущенного каждому зеку, чтобы тот, общаясь с ним, не потерял собственный статус. Если Ухватов зашкварит хоть одного его тут же убьют. Каста опущенных существовала с шестидесятых годов, её придумали менты для ломки непокорных. Эта мера была самой страшной для отрицалова – заключённых конфликтующих с администрацией ИТУ. Дух прошёл через унижения, его личность была сломлена окончательно, в иерархии неприкасаемых он остался обычным петухом, не перешагнув на ступень глав петуха, мамы или папы. После ритуала опущения его мгновенно перевели в категорию «девочек», что значило, он пассивный гомосексуалист. Духа насиловали зеки из категории «сестры», они использовали его для утех не только потому, что были долго изолированы от женского общества, а и потому что в них природой заложена гомосексуальность, иначе бы они терпеливо ждали свободы и вернулись к жёнам и подругам. Охотились за Духом в душевых кабинах, на заднем дворе у прачечной, в многочисленных подсобках. Основное удовольствие «сестра» получал от преследования жертвы и от применения силы при изнасиловании. Спустя годы, когда Ухватов уже мог свободно перемещаться по зоне и жить в бараке, он полюбил карцер за временное избавление от насилия. Функции: заключение и наказание администрация тюрьмы строго исполняла. Для перевоспитания использовали карцер. Первый раз Дух попал в каменный мешок за нарушение дисциплины, за грубость к охране, которая интерпретировала его поведение как нарушение установленного порядка. Карцер в его случае был краешком свободы и на взгляд Димы выглядел вполне прилично. Вверху в маленькое окошко сквозь металлическую решётку снаружи и сетку изнутри попадал свет. А вечером в специальной нише над дверью включали изолированную мелкой сеткой лампочку малой мощности. Там был отдельный туалет и не надо ждать в очереди и просить позволения у главного пописать. Нары не хуже чем в камере из металлического каркаса и деревянного лежака. Койку можно было убрать к стене, чтобы было место для движения. Был и стол, и стул, а не место под кроватью, куда его загоняли как изгоя. Глазок для обзора карцера и наблюдение были привычными. Отличие было в том, что еду передавали через форточку, и никто не отбирал паек. Общение зеков происходило при чаепитии. Ответственный зэк за приготовление чифиря тщательно следил за точностью дозы напитка. Вскипятив воду в кастрюле, он заливал чай так, чтобы закрыть его поверхность и, не помешивая, настаивал пока масса не опустится на дно. На одного человека надо было полтора спичечного коробка сухого чая. Если же заварка была чрезмерно крепкая, то получалась «смола», которая вызывала понос и рвоту. Гоняя кружку с чифирем по кругу, зеки чесались, сморкались, кашляли как столетние деды, матерились, плевали на пол, бессовестно пердели игнорируя соседей, с азартом перекидывались в карты. От чая изменялось психическое состояние, возбуждение длилось по несколько часов. Дух боялся последствий чифирных посиделок. После возлияния у братвы возникало стойкое желание его трахнуть. Во время ломки зависимые чифирные наркоманы, не приняв дозу, садились на коня. В момент отходняка категории опущенных зэков лучше было не попадаться на глаза сонливому, подавленному, раздражённому и необщительному зеку. Дух ненавидел чифирные посиделки с тех пор, когда, не зная законов, решил сесть в круг, чтобы глотнуть терпкого напитка. Это была его не первая ошибка, за которую он поплатился здоровьем. Избитый сокамерниками до баклажановой синевы, он провалялся в медсанчасти и с тех пор презрение и оскорбления преследовали его все тюремные годы. Для Духа первый год пребывания в лагере прошёл в блаженных воспоминаниях о прежней свободной жизни, в надежде об уменьшении тюремного срока и возвращения домой. На второй год он смирился с положением неприкасаемого, изучил особенности и порядки негативной стороны тюремной жизни. На третий – свыкся с мыслью, что он не сидит в тюрьме, а живёт в ней, только весьма неудобно и ограниченно. К концу срока он притерпелся к брезгливому к нему отношению заключённых, понимал, что за связь с ним любой мог попасть в разряд петухов. За годы отчуждения от общества он притерпелся к жизни в образе прокажённого и считал себя дрессированным животным. На фоне общего негатива к его статусу он представлял себя раковой опухолью на теле преступного мира. Переубедить его в обратном никто не старался, лишённый человеческого общения он с каждым днём все больше походил на матёрого волка. Глава XIV Благодатные и чумные… Гладко выстриженный затылок покраснел от усердного натирания до блеска металлических деталей обмундирования, пальцы почернели от соприкосновения пасты Гойя с золочёными пуговицами и звёздами на погонах отглаженного кителя, так щепетильно Потап готовился к почётной миссии награждения и неожиданного присвоения внеочередного звания и обдумывал будущее. Царственная люстра подчеркнула высокие своды актового зала и помпезность бархатных штор цвета горького шоколада, стройные ряды партера заполонили милицейские погоны с радужными вкраплениями женских нарядов. – Награждается, – резануло по ушам Левитанским тембром микрофонное эхо, заглушив сплошной шепоток, – Ветров Потап Егорович! За раскрытие серии резонансных убийств, – военный оркестр торжественно взорвался металлическим звуком ударных и медных духовых инструментов, передавая энергию высокопарной идеи дирижёра. Вытянувшись в струнку Потап боялся дышать, когда награду на китель прикрепил начальник областного управления. – Служу Родине! – крепкий инородный возглас вырвался из груди эксперта, следом раздались гулкие аплодисменты. Заслуженная победа над преступностью обрела физическое тело, блистая золотом на груди. Лицо Потапа залил густой румянец и предательски окрасил покатый лоб до корней курчавых волос, глаза заблестели кристально чистой слезой, гордость заполонила грудь до краёв. Триумф и лавры оказались несказанно приятными для эксперта-криминалиста. – Поздравляю, товарищ капитан! – Борис хлопнул старшего друга по погонам, на которых появились новые звёзды. – Когда-нибудь и ты будешь гордиться моими достижениями, – он тепло обнял Потапа, всколыхнув в душе воспоминание об отце. Потолок капитанского звания должности районного эксперта Ветров обмывал с друзьями, коллегами, родственниками, соседями пока не осталось ни дня внеочередного отпуска и телесных сил от выпитой горилки. Наступившие будни охладили отраду, впереди маячила рутинная служба. Преступникам Мстителю и Духу суд определил заслуженное наказание. Маньяка, убийцу маленьких детей, поместили на лечение в психиатрическую лечебницу. При условии выздоровления, он получит максимальный срок заключения или расстрел. Дух к окончанию следствия вступил в совершеннолетний возраст и получил пятнадцать лет колонии строгого режима. Экономические новости сменили тему страшных убийств, горожане вздохнули полной грудью, высвободив детей из ежовых рукавиц домоправителей. Город переживал бум ребяческой суеты и веселья. Прослужив верой и правдой родному городу Потап, собрав небогатый скарб, сменил место жительства, угодив переводом из РОВД в УВД старшим экспертом, где открылась перспектива повышения в звании. Крайний Север встретил его распростёртыми объятиями, определив приличное жилище и обустроенный огромный кабинет. Имея в подчинении сотрудников, у Потапа появились спокойные ночи и выходные, о которых он так долго мечтал. Должность старшего эксперта, а затем и начальника отдела существенно облегчили ему жизнь, хотя первое время привычно одолевала бессонница. Работа в вышестоящей инстанции принесла неоценимый опыт, современные технологии и новые возможности в профессии повысила самооценку эксперта. Изолированная от материка, так северяне называли земли за пределами Севера, территория при раскрытии преступлений имела особую направленность в расследовании и ряд преимуществ, которые Потап постигал с особым рвением и интересом. Северная сказочная природа полуострова поразила Потапа белыми ночами, студёными метелями, ослепительным зимним солнцем на горнолыжных трассах, леденящими морозами, затяжной пургой, мохнатыми сугробами. Север удивлял испепеляющим жарким летом, зарослями сладкой жимолости, холодными камнями сопок, прозрачными зеркальными реками, дремучей тайгой, бурыми медведями, раскидистыми рогами оленей и кипучими стаями красной рыбы, буйством красок тундрового простора, целебными источниками в долине реки Улукан, неприступными отвесными скалами у безбрежного штормового Охотского моря. Потап влюбился как мальчишка с первого взгляда в царственный Крайний Север. Мечта нырнуть в пенную волну сбылась летом, когда прогретая до пятнадцати градусов вода окатила разогретую на жгучем солнце его загорелую кожу. Высокомерное студёное море нашло доброжелательный отклик в горячем сердце стража порядка. Рождённому в ином климате индивидууму было весьма непривычно жить в условиях Севера. Продукты в магазинах чрезвычайно отличались от однообразного провианта на Родине. Заваленные полки магазинов невиданными ранее морепродуктами первое время восхищали взор, но привычка к существующему изобилию и разнообразию погубила первозданное чувство. Гигантские клешни крабов больше чем человеческая ладонь, коралловый жемчуг красной икры, рапаны, переносящие жилистой пятой свои роскошные замки, сладкие гребешки с веерной ракушкой, скромные мидии, лупоглазые королевские креветки, серебристая сёмга, жирный палтус и душистые копчёные балыки сводили с ума вкусовые рецепторы, так выглядело райское раздолье рыбных ароматов Колымы. Афродизиаки, круглогодичная солнечная погода и качественный отдых по ночам всколыхнули либидо Потапа, и он пустился во все тяжкие. Кризис среднего возраста сработал как заряженный револьвер. Унимая сексуальный голод Потап, бросаясь в крайности, уподобился Казанове. Изменяя Лидочке, он не страдал от мысли тяжкого греха. Педантичная и хладнокровная жёнушка с устойчивыми представлениями о сексе, не ведая об увлечениях Потапа, не воспрепятствовала бесстыдному разгулу. Не подчинявшаяся мужу в житейских вопросах Лидочка упрочила власть и на интимные отношения. Каждый раз требовалось разрешение на доступ к телу капитанши и чем выше было звание мужа, тем сложнее было достучаться до её простых человеческих чувств. Потапу легче было подчиниться, чем спорить с властной жёнушкой. Маршалу домашних войск было недосуг разбираться во внутренних семейных конфликтах, она ни разу не удосужилась получать истинное наслаждение от близости с покорным мужем. Обладая неистощимой жизненной энергией и способностью доставлять мужчине истинное наслаждение, она сама никогда его не испытывала. Лидочка яркость собственной натуры подчёркивала модной одеждой и тщательным подбором аксессуаров. За привлекательным образом экзотической бабочки скрывалась толстокожая меркантильная особь. Потап иногда даже подозревал жену в неискренности эмоций. Она находилась в постоянной круговерти, торопилась жить, и порой её телодвижения были глупы и опрометчивы. Ей часто недоставало упорства, чтобы завершить начатое и, не окончив одно дело, она непременно приступала к следующему. Однако в раздрае она жила вполне гармонично, не отчаивалась от множества безграничных и бестолковых дел, поскольку вдохновение и неисчерпаемая энергия позволяли справляться с парой задач одновременно. Магазины областного центра богатые разнообразным ассортиментом из-за постоянного дефицита на Родине превратили Лиду в шопоголика. Озадаченная проблемой накопительства она неосознанно покупала милую чушь, бахвалилась роскошеством перед знакомыми и коллегами, благо северных денег хватало с лихвой. По её неоспоримому убеждению супруга майора не должна выглядеть нищенкой. Суетливая жизнь Лиды, наполненная маловразумительными заботами, не давала возможности размышлять о желаниях мужа. Потапу было недосуг держать под уздцы грациозную норовистую лошадь, которая не познала стойла, и он перекинулся на менее прытких кобыл. Чужие бабы казались горячими как печки. Охолодевшему путнику было немыслимо миновать распростёртые объятия горячих вдов, разведёнок и просто одиноких женщин. Потапа после приезда на Север словно подменили, он ощутил, что его жизнь была слишком пассивна и однообразна, он решил, что терять отпущенные богом годы в болоте фригидности благоверной кощунственно. Жажда жизни бросила его в омут с головой. Его привлекала в женщинах отзывчивость, страсть и тепло, новизна тел и форм. Он без зазрения совести заглядывался на каждую проходящую юбку, и мысленно представлял какое блаженство ждёт его в постели. Он жаждал взаимной любви и секса. Чувственный Потап желал насладить женскую плоть счастьем в ущерб собственному удовольствию. Отдавать для него значило любить. Если его дар доводил женщин до экстаза, он был счастлив вдвойне. Такая была его сущность подкаблучника. Приехав на очередной вызов по краже в крупный торговый центр, Потап познакомился с завмагом, ухоженной блондинкой с классическим русским лицом и пышными формами. Умопомрачительная Рубенсовская барышня с иголочки одетая сразила наповал пылкого Потапа. Вечное занудство Лидочки порядком надоело, впереди маячила свободная от супружеских обязательств дама готовая к сексуальным утехам. Случилась судьбоносная встреча. Тесно общаясь с белокурой дамой, он прикипел к ней душой. Блудливые руки грезили пошалить, прижать тёплую сдобную бабу к губам, разум тонул в пышногрудой деве, копна волнистых волос сводила с ума французским ароматом. Как вихрь с ураганной мощью закрутился между ними роман. Свежие булочки всегда мягче, душистее и желаннее полежалой выпечки. Купаясь в приторном аромате булочной, забываешь о хлебе насущном. Желание вкусить благоухающий ванилью сладкий пирог вынудил голодного путника забыть о его существовании. Потап не думал о будущем, что со временем все его многочисленные бабы также превратятся в чёрствый сухарь, как и его жена, а он об них сломает не один зуб. Лидочка чувствовала, что с Потапом твориться что-то неладное, он, коснувшись подушки, сразу засыпал и все чаще выезжал на ночные расследования, но занятая проблемами которые сама же и выдумала, попросту не могла следить за перемещениями мужа. Но всё тайное становится явным. Лжи приходит конец. Замначальника Лиды пригласил сотрудников на шестидесятилетие в ресторан. Проводы на пенсию потребовали тщательной подготовки. Лидочка сходила к любимому стилисту и постриглась, этого было достаточно, чтобы её причёска выглядела безупречной, такие покладистые волосы достались ей по наследству. В длинном обтягивающем стройную фигуру платье она в запале веселья отплясывала цыганочку. После зажигательного танца вальсировала со статным партнёром, а затем энергично в ритме танго пыталась передать уникальность фольклора и переживания чувственного южного народа в паре с молодым родственником главы. На зависть коллегам она развлекалась на сто процентов, при этом ни зги не помышляя о сторонних отношениях, считая измену ниже её женского достоинства. Раскрасневшаяся от танцев она спустилась в вестибюль ресторана, у зеркала взбила руками кудри, стряхнула с кисточки пудру и нанесла её сверху вниз, чтобы улёгся пушок на лице, а затем, смахнув излишки пудры с линии подбородка и бровей, взяла карандаш, обвела контур маленьких упругих губ и покрыла их розовой перламутровой помадой. Отошла подальше, осмотрела себя со спины и, удовлетворившись образом, направилась пиршествовать. Стоило ей перешагнуть пару ступенек, как сквозь грудной женский смех прорезался до боли знакомый голос. Лида обернулась и замерла. Потап в компании шикарной блондинки, не видя присутствующих, открыто флиртовал с ней, алчно снимая пальто с красавицы. Когда он наклонился к пышногрудой даме и нежно коснулся губами её шеи, Лида остолбенела, краска вмиг залила белоснежную кожу, а муж получил взамен цепкие объятия возлюбленной, которая по странному стечению обстоятельств была приглашена в качестве гостьи к юбиляру. Лида задохнулась от моральной пощёчины нанесённой мужем. Как он мог очернить их брак в присутствии посторонних людей? Унизительная картина ухаживания за чужой бабой была нестерпимо болезненна для строптивой Лидочки. Почуяв переменную облачность на семейном фронте, она чуть не брякнулась в обморок. К ней словно прилипла несмываемая грязь, она заплакала, слезы лились из карих глаз, она осознала, что её предали и оплевали. Слова, которыми она желала осыпать изменника, застряли в горле и только нервные подёргивания губ выдавали ненависть к проклятому эпизоду в холле. Застывшая в безмолвии она, гордо подняв подбородок, следила за Потапом, пока её не приметили. Взглянув в бесстыжие глаза иуды, она резко отвернулась, забрала вещи из гардероба и поскорее убралась ко всем чертям. Она не снесла бы удара в спину, если бы не спасительная мысль, что все это происходило не в их собственной кровати. После острой встречи с Лидочкиными глазами Потап провалился сквозь землю и, раскаявшись, готов был бежать за ней облизывая пятки и моля о прощении. Мгновенно отрезвев от любви и охладев к подружке, он переживал, еле сдерживаясь от злости. Что же ему было делать – если чужие бабы такие горячие как печки! Лидочка всю ночь ворочалась в постылой постели, а Потап не решался вернуться домой и целую неделю жил у друга. Зная упёртый характер жены, он придержал коней, предоставив жене время на раздумье. Недолго кумекая, Лида решила навсегда расстаться с Потапом и уехать на Родину. Приземлившись на скамейку у входа в аэропорт она, взвесив все за и против, пришла к выводу, что решение правильное. Зажглись фонари, но, несмотря на сумерки, становилось светлее от ярких огней. Две увесистые сумки отрывали руки, а сердце щемила нестерпимая боль. Замужество закончилось обманом и предательством. Пройдя с мужем трудный жизненный путь декабристки, она осталась старухой у разбитого корыта. Перспектива её дальнейшей судьбы выглядела ужасно. Уже, казалось, что расставлены все точки в их отношениях, Потап остался с молодой пассией, и вернуть былое стало невозможным. Она со слезами на глазах обернулась, прощаясь с вполне счастливым замужеством, и двинулась на посадку. Сердце бешено колотилось от расставания с любимым мужем, волнение мешало сосредоточению, слезы душили до полуобморочного состояния, как назло слёзы душили, заставляли выплакаться навзрыд, но мешала непомерная гордость. – Зато скоро увижу родных, – успокаивала она себя, – а то на этом бездушном Севере некому выплакаться в плечо. Поселюсь у дочки и буду воспитывать внучку. Я так давно об этом мечтала. Не пропаду без него, – мысли сопровождали её на пути к трапу самолёта. Потап вернулся, чтобы на коленях вымолить прощение у жены. Дверь заскрипела, света в доме не было. – Наверное, вышла в магазин, – думал Потап. Слава Богу, так легче. Я разденусь, и тогда меня будет сложнее выгнать на мороз, – он крадучись повесил шинель на крючок. Считая Север временным жилищем, мебели они так и не приобрели, довольствовались малым. В холодильнике было пусто, непривычная голь полок болью отозвалось в сердце, он снова вспомнил голодное детство. Поставив чайник, он удобно расположился в кресле, развернул огромные листы газеты и прочитал статью о распродаже советских танков в страны ближнего востока. Он успел выпить чай, а Лида не возвращалась. Майор припомнил, как однажды, он отправился на сенокос с группой сотрудников. Суровая жизнь мужиков в полевых условиях на протяжении летнего квартала раскрепостила должностные отношения и элегантные менты превратились в бритоголовых загоревших брутальных бородатых мужиков. Борода была для ментов недопустимая роскошь. Пришло время возвращаться домой. Потап с довольным лицом ожидал встречи после продолжительного звонка в дверь, мечтал отоспаться на удобной постели, прижавшись к тёплому мягкому бочку супруги. В щель просунулась заспанное лицо жены. Потап видел, как округлились глаза Лидочки, она, оглушительно взвизгнув, молниеносно захлопнула дверь перед самым носом. В голову Потапа пришла неудобная мысль об измене. Он с силой забарабанил по двери. – Открывай! – за дверью стояла гробовая тишина. – Сейчас дверь вышибу! – злобно орал он на весь подъезд.